Неточные совпадения
Он посоветовался со старым князем и, получив его разрешение,
передал Кити свой
дневник, в котором было написано то, что мучало его.
Левин не без внутренней борьбы
передал ей свой
дневник.
Последняя отметка сделана была в
дневнике перед самым выстрелом, и он замечает в ней, что пишет почти в темноте, едва разбирая буквы; свечку же зажечь не хочет, боясь оставить после себя пожар.
Я громко удивился тому, что Васин, имея этот
дневник столько времени
перед глазами (ему дали прочитать его), не снял копии, тем более что было не более листа кругом и заметки все короткие, — «хотя бы последнюю-то страничку!» Васин с улыбкою заметил мне, что он и так помнит, притом заметки без всякой системы, о всем, что на ум взбредет.
Целых два года я провел еще после того за границей: был в Италии, постоял в Риме
перед Преображением, и
перед Венерой во Флоренции постоял; внезапно повергался в преувеличенный восторг, словно злость на меня находила; по вечерам пописывал стишки, начинал
дневник; словом, и тут вел себя, как все.
Автор
дневника присутствовал на балу, конечно, у своих друзей, прислуги, загримировав
перед балом в «блудуаре» хозяйку дома применительно к новому освещению.
Перехожу к
дневнику… не сходя с места, произнес свой приговор: стать
перед тобой на колени…
Он, конечно, умер; но от одной из кузин его (теперь за одним булочником здесь, в Петербурге), страстно влюбленной в него прежде и продолжавшей любить его лет пятнадцать сряду, несмотря на толстого фатера-булочника, с которым невзначай прижила восьмерых детей, — от этой-то кузины, говорю, я и успел, через посредство разных многословных маневров, узнать важную вещь: Генрих писал по-немецкому обыкновению письма и
дневники, а
перед смертью прислал ей кой-какие свои бумаги.
Я удвоил шаги и поспел домой
перед самым обедом. Отец уже сидел переодетый, вымытый и свежий, возле матушкиного кресла и читал ей своим ровным и звучным голосом фельетон «Journal des Débats»; [Дословно: «
Дневник прений» (фр.).] но матушка слушала его без внимания и, увидавши меня, спросила, где я пропадал целый день, и прибавила, что не любит, когда таскаются бог знает где и бог знает с кем. «Да я гулял один», — хотел было я ответить, но посмотрел на отца и почему-то промолчал.
В тот самый день, когда Елена вписывала это последнее, роковое слово в свой
дневник, Инсаров сидел у Берсенева в комнате, а Берсенев стоял
перед ним, с выражением недоумения на лице. Инсаров только что объявил ему о своем намерении на другой же день переехать в Москву.
У хозяев был сговор. Лукашка приехал в станицу, но не зашел к Оленину. И Оленин не пошел на сговор по приглашению хорунжего. Ему было грустно, как не было еще ни разу с тех пор, как он поселился в станице. Он видел, как Лукашка, нарядный, с матерью прошел
перед вечером к хозяевам, и его мучила мысль: за что Лукашка так холоден к нему? Оленин заперся в свою хату и стал писать свой
дневник.
В четверг только на час уходил к Колесникову и
передал ему деньги. Остальное время был дома возле матери; вечером в сумерки с ней и Линочкой ходил гулять за город. Ночью просматривал и жег письма; хотел сжечь свой ребяческий старый
дневник, но подумал и оставил матери. Собирал вещи, выбрал одну книгу для чтения; сомневался относительно образка, но порешил захватить с собою — для матери.
Она, знаете, немного сконфузившись, вдруг начала меня просить, чтобы я его показал ей; я обещался;
дневника, впрочем, у меня никакого не бывало никогда; однако, придя домой, засел и накатал за целые полгода; теперь только надобно
передать.
Разговаривая таким образом, мы катаемся по озеру до тех пор, пока не начинает темнеть… При прощании Кэт фразой, брошенной вскользь, дает мне понять, что ежедневно утром и вечером она имеет обыкновение гулять по саду. Это все случилось вчера, но я не успел ничего вчера записать в
дневник, потому что все остальное время до полуночи лежал на кровати, глядел в потолок и предавался тем несбыточным, невероятным мечтам, которые, несмотря на их невинность, совестно
передавать на бумаге.
О стараниях самого откупа соблазнить крестьян нечего и говорить. В половине февраля писали, что откупщики в Виленской губернии ставили сначала восемь грошей за кварту вина вместо прежних четырнадцати; потом вино подешевело в шесть раз; наконец —
перед корчмами выставляли иногда даже даровое вино… Ничто не помогало («Русский
дневник», № 35). В конце того же месяца сообщались вот какие сведения из Жмуди...
И много раз в разных местах
дневника нахожу я это проявление ужаса
перед ждущею человека старостью. То же и в стихах тогдашних. Например...
Копцевич не пасовал и
перед митрополитом. Для лучшего знакомства с этим непосредственным лицом приведем здесь маленькие выдержки из
дневника киевского архипастыря, который на досуге собственноручно записывал важнейшие события своего времени.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории.
Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?
Нинка-друг! Тебе
передаю наш
дневник, — последнее личное, что осталось у меня, — да, последнее. Больше не повторится то, что здесь записано.
Икать уже
перед смертью начал, а сам к своей Роксане тащится и
дневник происшествий за неделю
передает.
Николай оставил книжку и посмотрел на жену. Лучистые глаза вопросительно (одобрял или не одобрял он
дневник?) смотрели на него. Не могло быть сомнения не только в одобрении, но в восхищении Николая
перед своею женой.
