Неточные совпадения
Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее от
пота, липло к телу; левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал; по испачканному пороховым осадком
лицу каплями скатывался
пот; во рту была горечь,
в носу
запах пороха и ржавчины,
в ушах неперестающее чмоканье бекасов; до стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались по кочкам и трясине; но он всё ходил и стрелял.
Лихонин поспешно поднялся, плеснул себе на
лицо несколько пригоршней воды и вытерся старой салфеткой.
Потом он поднял шторы и распахнул обе ставни. Золотой солнечный свет, лазоревое небо, грохот города, зелень густых лип и каштанов, звонки конок, сухой
запах горячей пыльной улицы — все это сразу вторгнулось
в маленькую чердачную комнатку. Лихонин подошел к Любке и дружелюбно потрепал ее по плечу.
Я не умел поберечь сна бедной моей матери, тронул ее рукой и сказал: «Ах, какое солнышко! как хорошо
пахнет!» Мать вскочила,
в испуге сначала, и
потом обрадовалась, вслушавшись
в мой крепкий голос и взглянув на мое посвежевшее
лицо.
Говорил он, точно лаял. Его огромное, досиня выбритое
лицо было покрыто около носа сплошной сетью красных жилок, пухлый багровый нос опускался на усы, нижняя губа тяжело и брезгливо отвисла,
в углу рта приклеилась, дымясь, папироса. Он, видимо, только что пришел из бани — от него
пахло березовым веником и перцовкой, на висках и на шее блестел обильный
пот.
Хаджи-Мурат, оправив на себе пистолет за спиною, подошел к разложенным женщиной подушкам и,
запахивая черкеску, сел на них. Старик сел против него на свои голые пятки и, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху. Хаджи-Мурат сделал то же.
Потом они оба, прочтя молитву, огладили себе руками
лица, соединив их
в конце бороды.
Гости поняли и стали собираться. Помню, Грузин, охмелевший от вина, одевался
в этот раз томительно долго. Он надел свое пальто, похожее на те капоты, какие шьют детям
в небогатых семьях, поднял воротник и стал что-то длинно рассказывать;
потом, видя, что его не слушают, перекинул через плечо свой плед, от которого
пахло детской, и с виноватым, умоляющим
лицом попросил меня отыскать его шапку.
Руки у него тряслись, на висках блестел
пот,
лицо стало добрым и ласковым. Климков, наблюдая из-за самовара, видел большие, тусклые глаза Саши с красными жилками на белках, крупный, точно распухший нос и на жёлтой коже лба сеть прыщей, раскинутых венчиком от виска к виску. От него шёл резкий, неприятный
запах. Пётр, прижав книжку к груди и махая рукой
в воздухе, с восторгом шептал...
Он надул щёки, с силой выдохнул изо рта
в лицо Евсея струю дыхания, насыщенного
запахами мяса и пива. Евсей покачнулся на стуле, а сыщик захохотал,
потом громко отрыгнул и продолжал, подняв толстый палец...
Наташа. Значит, завтра я уже одна тут. (Вздыхает.) Велю прежде всего срубить эту еловую аллею,
потом вот этот клен… По вечерам он такой некрасивый… (Ирине.) Милая, совсем не к
лицу тебе этот пояс… Это безвкусица… Надо что-нибудь светленькое. И тут везде я велю понасажать цветочков, цветочков, и будет
запах… (Строго.) Зачем здесь на скамье валяется вилка? (Проходя
в дом, горничной.) Зачем здесь на скамье валяется вилка, я спрашиваю? (Кричит.) Молчать!
Облитые
потом, грязные и напряженные
лица с растрепанными волосами, приставшими к мокрым лбам, коричневые шеи, дрожащие от напряжения плечи — все эти тела, едва прикрытые разноцветными рваными рубахами и портами, насыщали воздух вокруг себя горячими испарениями и, слившись
в одну тяжелую массу мускулов, неуклюже возились во влажной атмосфере, пропитанной зноем юга и густым
запахом пота.
Гарвей протянул руки, и
в то же мгновение она осталась пуста. Полустертая акварель прыгала из рук
в руки; взрослые стали детьми; часть громко смеялась, плотоядно оскаливаясь;
в лицах иных появилось натянутое выражение, словно их заставили сделать книксен. Редок презрительно сплюнул; он не переваривал нежностей; многих царапнуло полусмешное, полустыдное впечатление, потому что вокруг всегда
пахло только смолой,
потом и кровью.
— Где полуночничаешь, щенок? — крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые толстые руки, и на безбровом плоском
лице выступали капли
пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый
запах водки. Мать почесала
в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула...
Василий, с налитыми кровью глазами, вытянув вперед шею, сжал кулаки и дышал
в лицо сына горячим дыханием, смешанным с
запахом водки; а Яков откинулся назад и зорко следил угрюмым взглядом за каждым движением отца, готовый отражать удары, наружно спокойный, но — весь
в горячем
поту. Между ними была бочка, служившая им столом.
Блестит медный знак на шапке стражника и ствол ружья
в руках у него, видно его чернобородое
лицо, бессонные глаза, слышен
запах лошадиного
пота. Лениво фыркая, конь прядает ушами и, наезжая на нас, нехотя влачит по земле тяжкую тень всадника.
По субботам Пустовалов и она ходили ко всенощной,
в праздники к ранней обедне и, возвращаясь из церкви, шли рядышком, с умиленными
лицами, от обоих хорошо
пахло, и ее шелковое платье приятно шумело; а дома пили чай со сдобным хлебом и с разными вареньями,
потом кушали пирог.
Малиновые с золотом обои, яркий свет двух канделябров, блеск хрусталя, гора фруктов и бутылки
в серебряных вазах, Менотти, лежащий без сюртука на диване, и Вильсон с расстегнутым корсажем,
запах духов, вина, сигары, пудры, — все это сначала ошеломило ее;
потом она кинулась на Вильсон и несколько раз ударила ее кулаком
в лицо. Та завизжала, и началась свалка…
Но вот
пахнуло сыростью; почтальон глубже ушел
в воротник, и студент почувствовал, как неприятный холод пробежал сначала около ног,
потом по тюкам, по рукам, по
лицу.
Потом, господа, ночью я видел, как она подходила к моей постели и долго глядела мне
в лицо. Она ненавидела страстно и уж не могла жить без меня. Созерцание моей ненавистной рожи стало для нее необходимостью. А то, помню, был прелестный летний вечер…
Пахло сеном, была тишина и прочее. Светила луна. Я ходил по аллее и думал о вишневом варенье. Вдруг подходит ко мне бледная, прекрасная Зиночка, хватает меня за руку и, задыхаясь, начинает объясняться...
Ермий взглянул на этих женщин, и их лоснящаяся теплая кожа, их полурастворенные рты и замутившиеся глаза с обращенным
в пространство взором, совершенное отсутствие мысли на
лицах и
запах их страстного тела сшибли его. Пустыннику показалось, что он слышит даже глухой рокот крови
в их жилах, и
в отдалении топот копыт, и сопенье, и
запах острого
пота Силена.
— Этого тоже сказать нельзя. У меня есть на это способность, но ведь каждый и выбирает дело по способностям. Но подчас играть
в любовь с каким-нибудь мастодонтом, от которого
пахнет луком и
потом, нельзя назвать приятным и легким. Наконец, графиня… — Все
лицо Станислава Владиславовича исказилось выражением мучительного омерзения.