Неточные совпадения
— Знаете, за что он под суд
попал? У него, в стихах, богоматерь, беседуя с
дьяволом, упрекает его: «Зачем ты предал меня слабому Адаму, когда я была Евой, — зачем? Ведь, с тобой живя, я бы землю ангелами заселила!» Каково?
— Почтеннейший страховых дел мастер, — вот забавная штука: во всех диких мыслях скрыта некая доза истины! Пилат, болван, должен бы знать: истина — игра
дьявола! Вот это и есть прародительница всех наших истин, первопричина идиотской, тревожной бессонницы всех умников. Плохо
спишь?
Он вспомнил свое забвение, небрежность, — других оскорблений быть не могло: сам
дьявол упал бы на колени перед этим голубиным, нежным, безответным взглядом.
Колени у человека, — говорит, — первый инструмент: как на них
падешь, душа сейчас так и порхнет вверх, а ты тут, в сем возвышении, и бей поклонов земных елико мощно, до изнеможения, и изнуряй себя постом, чтобы заморить, и
дьявол как увидит твое протягновение на подвиг, ни за что этого не стерпит и сейчас отбежит, потому что он опасается, как бы такого человека своими кознями еще прямее ко Христу не привести, и помыслит: «Лучше его оставить и не искушать, авось-де он скорее забудется».
Около средних ворот, с ключами в руках, ходил молодцеватый унтер-офицер Карпенко. Он представлял гораздо более строгого блюстителя порядка, чем его офицер, и нелегко было никому
попасть за его пост, так что даже пробежавшую через платформу собаку он сильно пихнул ногой, проговоря: «Э, черт, бегает тут!
Дьявол!» К гауптвахте между тем подъехала карета с опущенными шторами. Соскочивший с задка ливрейный лакей сбегал сначала к смотрителю, потом подошел было к унтер-офицеру и проговорил...
Матвей хотел ответить что-то очень внушительное, но в это время с одной из кроватей послышался сердитый окрик какого-то американца. Дыма разобрал только одно слово devil, но и из него понял, что их обоих посылают к
дьяволу за то, что они мешают
спать… Он скорчился и юркнул под одеяло.
— Да ты
дьявол, что ли?!. — ревел Гордей Евстратыч на это дружеское приглашение. — Жилы хочешь тянуть из живого человека?!. Ободрал как липку, а теперь зубы заговаривать… Нет, шабаш, не на таковского
напал. Будет нам дураков-то валять, тоже не левой ногой сморкаемся!..
— «Я сказал, что это сам я —
упал и ударился. Командир не поверил, это было видно по его глазам. Но, согласись, неловко сознаться, что ранен старухой!
Дьявол! Им туго приходится, и понятно, что они не любят нас».
— Чего вы там, черти,
дьяволы,
спать не даете! — послышался чей-то глухой голос из угла…
Домна Пантелевна. Саша, Сашутка, ведь никогда еще мы с тобой серьезно не говорили; вот он серьез-то начинается. Живешь, бедствуешь, а тут богатство! Ах, батюшки мои, какая
напасть! Вот соблазн-то, вот соблазн-то! Уж не
дьявол ли он, прости Господи, тут подвернулся? В самый-то вот раз… только что мы про свою нужду-то раздумались. Ну, как есть
дьявол. А уж что ласки-то в нем, что этой всякой добродетели! Да давай же говорить о деле-то серьезно, вертушка!
— Про… уйди ты!.. уйди к
дьяволу! — вдруг крикнул Челкаш и сел на песке. Лицо у него было бледное, злое, глаза мутны и закрывались, точно он сильно хотел
спать. — Чего тебе еще? Сделал свое дело… иди! Пошел! — и он хотел толкнуть убитого горем Гаврилу ногой, но не смог и снова свалился бы, если бы Гаврила не удержал его, обняв за плечи. Лицо Челкаша было теперь в уровень с лицом Гаврилы. Оба были бледны и страшны.
Муаррон. Ушли. Ушли. Чтоб вас черти унесли,
дьяволы, черти… (Хнычет.) Я несчастный мальчик, грязный… не
спал два дня… Я никогда не
сплю… (Всхлипывает, ставит фонарь,
падает, засыпает.)
—
Попало ему, кривому
дьяволу, довольно-таки!
И такой поистине сатанинскою радостью пылает это дикое лицо, что с криком ногою отталкивает его Пилат, и Иуда
падает навзничь. И, лежа на каменных плитах, похожий на опрокинутого
дьявола, он все еще тянется рукою к уходящему Пилату и кричит, как страстно влюбленный...
Видит бес, что одному ему с Исакием не сладить, — пошел в свое место, сатану привел, чертенят наплодил,
дьявола в кумовья позвал да всем собором и давай
нападать на отца Исакия…
— Бедный Александр Иванович!.. И
попадет же вам от этого беспокойного
дьявола! — с притворным участием проговорил Первушин.
— «Что делать? Что делать?..» — передразнил князь архимандрита. — Ишь какой недогадливый!.. Да долго ль, в самом деле, мне просить молитв у тебя?.. Свят ты человек пред господом, доходна твоя молитва до царя небесного? Помолись же обо мне, пожалуйста, сделай милость, помолись хорошенько, замоли грехи мои… Страшен ведь час-от смертный!.. К
дьяволам бы во ад не
попасть!.. Ух, как прискорбна душа!.. Спаси ее, отче святый, от огня негасимого…
Семен Иванович, зная, что Григорий Лукьянович недолюбливает его с момента его случайного повышения самим царем, что он не раз обносил его перед самим Иоанном в том, что де Карась колдовством взял, а не удалью, медведям глаза отводил и живой из лап их выскользнул единственно чарами
дьявола, а не искусством и беззаветной храбростью, но, по счастью для Карасева, Малюта со своим поклепом не
попал к царю в благоприятную минуту.
Люди верят в это и усердно едят Эту похлебку и потом,
попадая к нам, очень удивляются, что похлебка эта не помогла им, — закончил
дьявол в пелеринке, закатил глаза и осклабился до самых ушей.
— Видишь,
попавши в когти к
дьяволу, нелегко из них выпутаться: надо иметь ум самого Вельзевула [Вельзевул —
дьявол, сатана.], ум мой, чтобы высвободить тебя из этих тенет. Чу! слышны каблучки прелестной Гебы [Геба — богиня юности (греч. миф.).].
Не успел он перевести дыхание, как над головой его разверзлось отверстие, блеснул красный огонь и толпа
дьяволов, давя друг друга, высыпалась из отверстия в преисподнюю и, как вороны вокруг
падали, расселись кругом Вельзевула.
Отдышался он, вокруг себя проверку сделал: вверху пол, внизу — потолок. Правильно. В отдалении гости гудят, вальц доплясывают. Поддевка царского сукна под мышкой
пасть раскрыла — продрали,
дьяволы. Правильно. Сплюнул он на самаркандский ковер — кислота винная ему поперек глотки стала. Глянул в угол — икнул: на шканделябре черт, банный приятель, сидит и, щучий сын, ножки узлом завязывает-развязывает. Ах ты, отопок драный, куда забрался.
Старая христианская душа знала грех и
попадала во власть
дьяволу.
— Тише! — шептала женщина, ведя Павла за руку. — Тут хозяин
спит,
дьявол, сапожник, пропащая душа!