Неточные совпадения
В девяти верстах от Натарской станции мы переправились через речку Амгу, впадающую в Маю, на
пароме первобытной постройки, то есть на десятке связанных лыками бревен и больше ничего, а между тем на нем стояла телега и
тройка лошадей.
Прошло четыре года. В городе у Старцева была уже большая практика. Каждое утро он спешно принимал больных у себя в Дялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на
паре, а на
тройке с бубенчиками, и возвращался домой поздно ночью. Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой. И Пантелеймон тоже пополнел, и чем он больше рос в ширину, тем печальнее вздыхал и жаловался на свою горькую участь: езда одолела!
Мимо генерал-губернаторского дома громыхает пожарный обоз: на четверках — багры, на
тройке — пожарная машина, а на
парах — вереница бочек с водой.
В прежние времена неслись мимо этих ворот дорогие запряжки прожигателей жизни на скачки и на бега — днем, а по ночам — в загородные рестораны — гуляки на «ечкинских» и «ухарских»
тройках, гремящих бубенцами и шуркунцами «голубчиках» на
паре с отлетом или на «безживотных» сайках лихачей, одетых в безобразные по толщине воланы дорогого сукна, с шелковыми поясами, в угластых бархатных цветных шапках.
И неслись по ухабам Тверской, иногда с песнями, загулявшие купцы. Молчаливые и важные лихачи на тысячных рысаках перегонялись с
парами и
тройками.
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил уши, я собрал западни и клетки, перелез через забор в дедов сад и пошел домой, — ворота на улицу были открыты, огромный мужик сводил со двора
тройку лошадей, запряженных в большие крытые сани, лошади густо курились
паром, мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
По улицам носятся
тройки и
пары с колокольчиками — это готовят для генерал-губернатора лошадей.
Ее требование считалось законом — и мы отправлялись по первому зимнему пути, по первозимью, когда дорога бывает гладка как скатерть и можно еще ехать
парами и
тройками в ряд.
Ечкинские нарядные
тройки одна за другою подкатывали к старинному строгому подъезду, ярко освещенному, огороженному полосатым тиковым шатром и устланному ковровой дорожкой. Над мокрыми серыми лошадьми клубился густой белый пахучий
пар. Юнкера с трудом вылезали из громоздких саней. От мороза и от долгого сидения в неудобных положениях их ноги затекли, одеревенели и казались непослушными: трудно стало их передвигать.
Еще вторые петухи не пропели, как вдруг две
тройки примчались к постоялому двору. Густой
пар валил от лошадей, и, в то время как из саней вылезало несколько человек, закутанных в шубы, усталые кони, чувствуя близость ночлега, взрывали копытами глубокий снег и храпели от нетерпения.
Задняя
тройка шла молча и как-то неуклюже шагая. В передней
паре один одет был разбойником, с огромным кинжалом за поясом, а другой — кучером с арапником. Задние же все наряжены были в потасканные грубые костюмы капуцинов, с огромными четками в руках. Проходя мимо того бенуара, в котором поместился Николя со своей маской, разбойник кивнул головой своему товарищу и проговорил несколько взволнованным голосом...
При крайней аккуратности не только эскадронные командиры, но даже самые младшие офицеры, будучи любителями и знатоками конского дела, с выгодою выдерживали и продавали лошадей, съезжая их
парами,
тройками и четверками.
Подошел день свадьбы. Это был прохладный, но ясный, веселый апрельский день. Уже с раннего утра по Уклееву разъезжали, звеня колоколами,
тройки и
пары с разноцветными лентами на дугах и в гривах. В вербах шумели грачи, потревоженные этой ездой, и, надсаживаясь, не умолкая, пели скворцы, как будто радуясь, что у Цыбукиных свадьба.
Но вот у крыльца остановились розвальни, и от
тройки белых лошадей валил
пар.
— Откуда у него столько народу? — спросил я, когда моя
тройка и докторская
пара шагом выезжали со двора.
Он решился «быть всегда на своем месте»: перевел
тройку от своего забора к заставе и сам в полном наряде — в мундире и белых ретузах, с рапортом за бортом, сел тут же на раскрашенную перекладину шлагбаума и водворился здесь, как столпник, а вокруг него собрались любопытные, которых он не прогонял, а напротив, вел с ними беседу и среди этой беседы сподобился увидать, как на тракте заклубилось пыльное облако, из которого стала вырезаться
пара выносных с форейтором, украшенным медными бляхами.
Коляска трогалась с места и тотчас же исчезала в потемках. В красном круге, бросаемом лампою на дорогу, показывалась новая
пара или
тройка нетерпеливых лошадей и силуэт кучера с протянутыми вперед руками. Опять начинались поцелуи, упреки и просьбы приехать еще раз или взять шаль. Петр Дмитрич выбегал из передней и помогал дамам сесть в коляску.
Привез с того берега перевозный пароход толпу народа, притащил за собой и
паром с возами. Только что сошел с них народ, Петр Степаныч туда чуть не бегом.
Тройку с тарантасом, что взял он на вольной почте, первую на
паром поставили. Когда смеркаться стало, он уже ехал в лесах.
Пока на дворе подмазывают возок и позвякивают колокольчиками, пока одевается Илья Иваныч, который сейчас повезет меня, я отыскиваю в углу удобное местечко, склоняю голову на мешок с чем-то, кажется, с зерном, и тотчас же мною овладевает крепкий сон; уж снятся мне моя постель, моя комната, снится, что я сижу у себя дома за столом и рассказываю своим, как моя
пара столкнулась с почтовой
тройкой, но проходят две-три минуты, и я слышу, как Илья Иваныч дергает меня за рукав и говорит...
Едва я успеваю задать себе этот вопрос, как раздается треск, наша
пара и почтовая
тройка мешаются в одну темную массу, тарантас становится на дыбы и я падаю на землю, а на меня все мои чемоданы и узлы…
Все это нас ужасно смутило: нам представлялось и жалостное наше путешествие на несчастной
паре вместо
тройки, и потом нам чрезвычайно жалко было обреченной на съедение медведю лошади, так как мы уже успели сильно сдружиться с Кириллиными конями — и особенно с левым буланым мерином, у которого был превеселый нрав, дозволявший ему со всех, кто к нему подходил, срывать шапки, и толстая широкая спина, на которой мы по очереди сиживали в то время, когда буланый ел на покорме под сараями свой овес.
Русских ямщиков сменили тяжелые, закутанные фигуры эстов, которым надо было кричать: «Кууле! Рутту!» (Слушай! Живей!) Вместо
тройки —
пара в дышло и сани в виде лодки.
Началось обратное движение в город.
Тройки,
пары, одиночки неслись к Триумфальным воротам. Часа в два вышли на крыльцо и наши приятели. Они поддерживали нового знакомца. Он долго крепился, но на морозе сразу размяк, говорил еще довольно твердо, только ноги отказывались служить.
Малый у дверей бросился кликать кучера. Подъехал двуместный отлогий фаэтон с открытым верхом. Лошадей Анна Серафимовна любила и кое-когда захаживала в конюшню. Из экономии она для себя держала только
тройку:
пару дышловых, вороную с серой и одну для одиночки — она часто езжала в дрожках — темно-каракового рысака хреновского завода. Это была ее любимая лошадь. За городом в Парке или в Сокольниках она обыкновенно говорила своему Ефиму...
Кузьма. Нет, судьба, друг милый… Господин был большой, богатый, тверезый… (Тихону.) Чай, сам, небось, видывал, как, бывалыча, тут мимо кабака в город езживал. Лошади барские, шустрые, коляска лесорная — первый сорт! Пять
троек держал, братец ты мой… Лет пять назад, помню, едет тут через Микишкинский
паром и заместо пятака рупь выкидывает… Некогда, говорит, мне сдачу ждать… В-во!
— Я к тому, как оную особу принять! — вслух соображал Митрофан. — Если прислуга, то можно послать
пару в тележке, если же барыня, то коляску
тройкой; если прислуга — поместить внизу, если же барыня — то наверху, в апартаментах ее сиятельства.