Неточные совпадения
Когда затихли шаги двух
солдат с лазутчиками,
Панов и Никитин вернулись на свое место.
— Спасибо — сухо, — сказал унтер-офицер
Панов, снимая с плеча длинное с штыком ружье, и, брякнув им, прислонил его к стволу дерева. Три
солдата сделали то же.
Водка, то есть спирт, который пили
солдаты на Кавказе, нашелся, и
Панов, строго нахмурившись, поднес Авдееву крышку спирта. Авдеев начал пить, но тотчас же отстранил крышку рукой.
Мрачный
солдат Никитин хотел потребовать отчет от ротного, а
Панов и Авдеев считали, что этого не нужно было.
Но курить
солдатам не пришлось. Только что Авдеев встал и хотел налаживать опять трубку, как из-за шелеста ветра послышались шаги по дороге.
Панов взял ружье и толкнул ногой Никитина. Никитин встал на ноги и поднял шинель. Поднялся и третий — Бондаренко.
Когда тени поравнялись с
солдатами,
Панов, с ружьем на руку, вместе с своими двумя товарищами выступил на дорогу.
Курить в секрете запрещалось, но секрет этот был почти не секрет, а скорее передовой караул, который высылался затем, чтобы горцы не могли незаметно подвезти, как они это делали прежде, орудие и стрелять по укреплению, и
Панов не считал нужным лишать себя курения и потому согласился на предложение веселого
солдата.
— Стойте! — вскричал
пан Тишкевич. — Стыдись, боярин! Он твой гость, дворянин; если ты позабыл это, то я не допущу его обидеть. Прочь, негодяи! — прибавил он, схватясь за свою саблю. — Или… клянусь честию польского
солдата, ваши дурацкие башки сей же час вылетят за окно!
— Да, если бы это не был такой прекрасный молодой человек, я бы с ним поссорился,
пан Лопатин. Но я помню свою молодость, да кроме того, старый
солдат и теперь еще неравнодушен к глазам прекрасным…
— То есть воля
пана, — ответил он, пожимая плечами. — Я был очень доволен вами, милостивый государь. Я рад, когда в моем отеле проживают прекрасные, образованные люди…
Пан друг также художник? — спросил он, обращаясь ко мне с вторичным и весьма изящным поклоном. — Рекомендую себя: капитан Грум-Скжебицкий, старый
солдат.
Куда же повели меня? Прямо в поход за пятнадцать верст от того селения, где квартировал господин полковник! Меня,
пана подпрапоренка Халявского, записанного в
солдаты, одетого, как настоящего
солдата, обедавшего весьма за скудным обедом, не полдничавшего… и повели пешком пятнадцать верст!!!
Наконец, пришел
пан дьяк и, прочтя письмо, объявил маменьке, что мы, ее любезные сынки, взяты в
солдаты…
Да это, впрочем, понимает масса людей в самой Малороссии [: москалями зовут там
солдат, так точно, как
панами зовут помещиков…].
Надо ли говорить, что товарищи убитого
солдата, свидетели этой предательской сцены, докончили несколькими штыками умирающего начальника банды и не давали
панам пардона. Ценные вещи на них, деньги и заводские лошади достались большею частью казакам, экипажи разрешетены пулями. Съестное, оставшееся после роскошной трапезы довудцев, съедено, вина выпиты на память усопших.
— Через пять дней я окончательно выписываюсь из лазарета. Могут в Литве начаться военные действия, стыдно мне в это время не быть при полку. Пожалуй, еще трусом назовут, а я скорее готов всадить себе пулю в лоб, чем заслужить такое позорное название. Со мною выписываются десять
солдат. С этим отрядом делаю крюку верст пятьдесят, может быть, и более от маршрута нашего. Хоть бы пришлось опять под суд, как Бог свят, я это исполню. Мы завертываем уж, конечно, не к
пану Стабровскому, а… отгадаете ли куда?