Неточные совпадения
Вдруг услышал я крик: «
Постойте, окаянные! погодите!..»
Палачи остановились.
Natalie занемогла. Я
стоял возле свидетелем бед, наделанных мною, и больше, чем свидетелем, — собственным обвинителем, готовым идти в
палачи. Перевернулось и мое воображение — мое падение принимало все большие и большие размеры. Я понизился в собственных глазах и был близок к отчаянию. В записной книге того времени уцелели следы целой психической болезни от покаяния и себяобвинения до ропота и нетерпения, от смирения и слез до негодования…
Палач выскочил в переднюю, чтобы обругать смельчаков, нарушивших завтрак, но так и остановился в дверях с раскрытым ртом: перед ним
стояли заводские разбойники Окулко, Челыш и Беспалый. Первая мысль, которая мелькнула в голове
Палача, была та, что разбойники явились убить его, но он сейчас же услышал шептанье собравшегося у крыльца народа.
Во главе фамилии Чебаковых
стояли меднорудянский надзиратель старичок Ефим Андреич и
Палач, а во главе Подседельниковых — заводский надзиратель Ястребок; первые с испокон веку обращались, главным образом, около медного рудника Крутяша, а вторые на фабрике и в заводской конторе, хотя и встречались перебежчики.
Великая и единственная минута во всей русской истории свершилась… Освобожденный народ
стоял на коленях. Многие плакали навзрыд. По загорелым старым мужицким лицам катились крупные слезы, плакал батюшка о. Сергей, когда начали прикладываться ко кресту, а Мухин закрыл лицо платком и ничего больше не видел и не слышал. Груздев старался спрятать свое покрасневшее от слез лицо, и только один
Палач сурово смотрел на взволнованную и подавленную величием совершившегося толпу своими красивыми темными глазами.
В Ключевском заводе путешественники распростились у кабака Рачителихи.
Палач проводил глазами уходившего в гору Груздева,
постоял и вошел в захватанную низкую дверь. Первое, что ему бросилось в глаза, — это Окулко, который сидел у стойки, опустив кудрявую голову.
Палач даже попятился, но пересилил себя и храбро подошел прямо к стойке.
Когда он опустил руки, которыми невольно закрыл глаза, перед ним
стояли Малюта Скуратов и Борис Годунов. Сопровождавший их
палач держал высоко над ними смоляный светоч.
Вяземский, измученный пыткой, не имея силы
стоять на ногах, поддерживаемый под руки
палачами, бросал дикие взгляды по сторонам.
— Да чего обожжешь-то! Такой же варнак; больше и названья нам нет… она тебя оберет, да и не поклонится. Тут, брат, и моя копеечка умылась. Намедни сама пришла. Куда с ней деться? Начал проситься к Федьке-палачу: у него еще в форштадте [Форштадт (от нем. Vorstadt) — предместье, слобода.] дом
стоял, у Соломонки-паршивого, у жида, купил, вот еще который потом удавился…
Стоило некоторым людям, участникам и неучастникам этого дела, свободным от внушения, еще тогда, когда только готовились к этому делу, смело высказывать свое негодование перед совершившимися в других местах истязаниями и отвращение и презрение к людям, участвовавшим в них,
стоило в настоящем тульском деле некоторым лицам выразить нежелание участвовать в нем,
стоило проезжавшей барыне и другим лицам тут же на станции высказать тем, которые ехали в этом поезде, свое негодование перед совершаемым ими делом,
стоило одному из полковых командиров, от которых требовались части войск для усмирения, высказать свое мнение, что военные не могут быть
палачами, и благодаря этим и некоторым другим, кажущимся неважными частным воздействиям на людей, находящихся под внушением, дело приняло совсем другой оборот, и войска, приехав на место, не совершили истязаний, а только срубили лес и отдали его помещику.
—
Постой, кровопийца, я тебе покажу!.. — ревел Сила Андроныч, обрабатывая кулаками хрипевшего «ратника». — Ты думаешь, на тебя и суда нет, разбойник двухголовый?.. Кровь чужую пьешь. Я тебя задушу,
палача.
— Пытать так пытать, — подхватили казаки и обступили хозяйку; она неподвижно
стояла перед ними, и только иногда губы ее шептали неслышно какую-то молитву. К каждой ее руке привязали толстую веревку и, перекинув концы их через брус, поддерживающий полати, стали понемногу их натягивать; пятки ее отделились от полу, и скоро она едва могла прикасаться до земли концами пальцев. Тогда
палачи остановились и с улыбкою взглянули на ее надувшиеся на руках жилы и на покрасневшее от боли лицо.
Перед нею Федосей плавал в крови своей, грыз землю и скреб ее ногтями; а над ним с топором в руке на самом пороге
стоял некто еще ужаснее, чем умирающий: он
стоял неподвижно, смотрел на Ольгу глазами коршуна и указывал пальцем на окровавленную землю: он торжествовал, как Геркулес, победивший змея: улыбка, ядовито-сладкая улыбка набегала на его красные губы: в ней дышала то гордость, то презрение, то сожаленье — да, сожаленье
палача, который не из собственной воли, но по повелению высшей власти наносит смертный удар.
— А этот подлец Мишка, который у меня в передней
стоял столько лет и оказался первым вором?.. — кричал генерал, размахивая палкой. — Ведь я верил ему, Иуде, а он у меня под носом воровал… Да если бы я только знал, я бы кожу с него снял с живого! По зеленой улице бы провел да плетежками, плетежками… Не воруй, подлец! Не воруй, мерзавец… Да и другим закажи, шельмец!.. А ловкий тогда у меня в Загорье
палач Афонька был: так бы расписал, что и другу-недругу Мишка заказал бы не воровать. Афонька ловко орудовал…
На кладбище, перед тем как закрывать гробовую крышку, протеснился к могиле Алексей и стал среди окруживших Настю для отдачи последнего поцелуя… Взглянул он на лицо покойницы… Света невзвидел… Злая совесть
стоит палача.
Палачи раздели Гуса и привязали ему руки назад к столбу; ноги Гуса
стояли на скамье. Вокруг него положили дрова и солому. Дрова и солома доходили Гусу до подбородка. Тогда имперский начальник подошел к Гусу и сказал, что если он отречется от всего, что он говорил, его простят.
— А-а, не беспокойтесь, сударыня, он этого слишком
стоил! — воскликнул мой Пенькновский. Я так и замер от страха, что он, увлекшись, сам не заметит, как расскажет, что Кирилл предательски выдавал его за
палача, который будет в Киеве наказывать жестоко обращавшуюся с крестьянами польскую графиню; но мой речистый товарищ быстро спохватился и рассказал, что Кирилл будто бы, напившись пьян, зацепил колесом за полицеймейстерскую коляску.
— Так ты говоришь, что Яшка повесился, сам себя предал казни? Как будто на его шею не достало бы у нас другой петли, не нашлось бы и на его долю
палача! Али затруднять не пожелал? Чуял, собака, что не
стоит новой веревки. Исполать ему, добру молодцу!
Были охотники, платившие деньги и даже искавшие рукожатия
палача, чтобы
стоять поближе к роковому колесу.
Вспомните, что голова моя, которую слишком дорого ценили два короля шведских, не умел ценить польский и которой только один русский монарх положил настоящую цену, ни выше, ни ниже того, чего она
стоит, что голова эта была под плахою шведского
палача и ей опять обречена местию Карла.