Неточные совпадения
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку
со стены; но если вдруг
упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
И правду сказал, потому что
со стен грянули и посыпали всем чем ни
попало, и многим досталось.
Он понял, что это нужно ей, и ему хотелось еще послушать Корвина. На улице было неприятно;
со дворов, из переулков вырывался ветер, гнал поперек мостовой осенний лист, листья прижимались к заборам, убегали в подворотни, а некоторые, подпрыгивая, вползали невысоко по заборам, точно испуганные мыши,
падали, кружились, бросались под ноги. В этом было что-то напоминавшее Самгину о каменщиках и плотниках, падавших
со стены.
Она величественно отошла в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая.
Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо
пасет благообразный Христос, с длинной палкой в руке.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и
спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята
со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
В каютах, то там, то здесь, что-нибудь
со стуком
упадет со стола или сорвется
со стены, выскочит из шкапа и
со звоном разобьется — стакан, чашка, а иногда и сам шкап зашевелится.
Вдоль
стен широкие турецкие диваны, перед ними столики
со спичками и пепельницами, кальян для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку… Кто-нибудь бренчит на балалайке, кое-кто дремлет. А «мертвецкой» звали потому, что под утро на этих диванах обыкновенно
спали кто лишнее выпил или кому очень далеко было до дому…
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и
со всех ног кинулся в кабинет отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света
падал на пол и терялся в темноте. У левой
стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
Я слышала шорох; земля иногда
Комками
со стен упадала...
Обычная обстановка бедного холостого студента: провисшая, неубранная кровать
со скомканным одеялом, хромой стол и на нем подсвечник без свечи, несколько книжек на полу и на столе, окурки повсюду, а напротив кровати, вдоль другой
стены — старый-престарый диван, на котором сейчас
спал и храпел, широко раскрыв рот, какой-то чернокудрый и черноусый молодой человек.
Шторы
падают. Там, за
стеной направо, сосед роняет книгу
со стола на пол, и в последнюю, мгновенную узкую щель между шторой и полом — я вижу: желтая рука схватила книгу, и во мне: изо всех сил ухватиться бы за эту руку…
Чёрные
стены суровой темницы
Сырость одела, покрыли мокрицы;
Падают едкие капли
со свода…
А за
стеною ликует природа.
Куча соломы лежит подо мною;
Червь её точит. Дрожащей рукою
Сбросил я жабу с неё… а из башни
Видны и небо, и горы, и пашни.
Вырвался с кровью из груди холодной
Вопль, замиравший неслышно, бесплодно;
Глухо оковы мои загремели…
А за
стеною малиновки пели…
К тому времени ром в бутылке стал на уровне ярлыка, и оттого казалось, что качка усилилась. Я двигался вместе
со стулом и каютой, как на качелях, иногда расставляя ноги, чтобы не свернуться в пустоту. Вдруг дверь открылась, пропустив Дэзи, которая, казалось,
упала к нам сквозь наклонившуюся на меня
стену, но, поймав рукой стол, остановилась в позе канатоходца. Она была в башмаках, с брошкой на серой блузе и в черной юбке. Ее повязка лежала аккуратнее, ровно зачеркивая левую часть лица.
Едва я отделился от
стены дома, где стоял, прижатый движением, как, поддаваясь беспрерывному нажиму и толчкам, был отнесен далеко от первоначального направления и
попал к памятнику
со стороны, противоположной столу, за которым, наверное, так же, как вчера, сидели Бавс, Кук и другие, известные мне по вчерашней сцене.
— А чья вина? — заговорила
со слезами Досифея. — Кто тебя просил поправить обитель? Вот и дождались: набежит орда, а нам и ущититься негде. Небойсь сам-то за каменною
стеною будешь сидеть да из пушек
палить…
Озверели вконец, полезли к монастырским
стенам, а игумен их кипятком
со стен варил, горячею смолою обливал, из пищалей
палил и смертным боем бил.
Со свечой в руке взошла Наталья Сергевна в маленькую комнату, где лежала Ольга;
стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи
упала на столик, покрытый пестрым платком; в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками
упадал на тусклое окно и собирался перед ним в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая в теплую шубейку, на белые степи, серое небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Я бы изобразил, как
спит весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая тишина оглашается близким и далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые
стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно
со всех углов заводят свои трескучие песни.
Со стены спускалось что-то кубическое и тяжелое. Гаврила принял это в лодку. Спустилось еще одно такое же. Затем поперек
стены вытянулась длинная фигура Челкаша, откуда-то явились весла, к ногам Гаврилы
упала его котомка, и тяжело дышавший Челкаш уселся на корме.
Подвальная сырость, тускло блестя, еще обильнее струилась
со стен, покрытых масляной краской, а испарения толпы
падали вниз с потолка, как редкий, тяжелый, теплый дождь.
Марья Герасимовна уже
спала, и во всем верхнем этаже был только я один; в гостиной глядели на меня
со стен портреты моих предков, людей ничтожных и жестоких, а в кабинете неприятно подмигивало отражение моей лампы в окне.
В конце залы была большая дверь из светлой желтой меди. Лишь только они подошли к ней, как соскочили
со стен два рыцаря, ударили копьями об щиты и бросились на черную курицу. Чернушка подняла хохол, распустила крылья… вдруг сделалась большая-большая, выше рыцарей, и начала с ними сражаться! Рыцари сильно на нее наступали, а она защищалась крыльями и носом. Алеше сделалось страшно, сердце в нем сильно затрепетало, и он
упал в обморок.
После чая и ужина Корней тотчас же ушел в горницу, где
спал с Марфой и маленькой дочкой. Марфа оставалась в большой избе убирать посуду. Корней сидел один у стола, облокотившись на руку, и ждал. Злоба на жену все больше и больше ворочалась в нем. Он достал
со стены счеты, вынул из кармана записную книжку и, чтобы развлечь мысли, стал считать. Он считал, поглядывая на дверь и прислушиваясь к голосам в большой избе.
Майор присел на стул перед кроватью, около столика, безотчетно поправил отвернувшийся край простыни, подпер руками голову и без думы, без мысли, с одною только болью в сердце, стал глядеть все на те же былые подушки да на тот же портрет, смотревший на него
со стены добрыми, безмятежными глазами. Так застали его первые лучи солнца. Он
спал теперь сном глухим и тяжелым.
Нашлись и такие, что образ
со стены снимали, заверяя, что Доронин
попал в полон к трухменцам, продан был в Хиву и там, будучи в приближении у царя, опоил его сонным зельем, обокрал казначейство и с басурманскими деньгами на Русь вышел…
А ведь она каждый день топила печь, варила и пекла, ходила по воду, рубила дрова,
спала с ним на одной кровати, а когда он возвращался пьяный
со свадеб, она всякий раз с благоговением вешала его скрипку на
стену и укладывала его
спать, и все это молча, с робким, заботливым выражением.
Только раз, уже не так давно, в Москве, куда она стала
попадать чаще, с тех пор, как они живут в губернском городе, привелось ей быть в университете, на утреннем заседании, где читались стихи, статьи и отрывки в память одного московского писателя. Она ожила на этом сборище, публика показалась ей чуткой и восприимчивой, от
стен актовой залы веяло приветом старого наставника. Она представляла себе, как должен был говорить
со своею аудиторей Грановский: личность его оставалась для нее полулегендарной.
Он взглянул назад и заметил старика, который, прислонясь к
стене, один защищал вход через нее в замок. Димитрий,
нападая на него, вышиб меч из рук его, нанес удар и, перешедши через его труп, соединился
со своими.
Кузьма, между тем, выбежав
со своей ношей на улицу и пробежав некоторое расстояние от дома, остановился и поставил молодую девушку на ноги. Маша от побоев, нанесенных ей Салтыковой, и от всего пережитого ею треволнения, не могла стоять на ногах, так что Кузьме Терентьеву пришлось прислонить ее к
стене одного из домов и придерживать, чтобы она не
упала. Парень задумался. Весь хмель выскочил из его головы.
Он взглянул назад и заметил старика, который, прислонясь к
стене, один защищал вход через нее в замок. Дмитрий,
нападая на него, вышиб меч из рук его, нанес удар и, перешедши через его труп, соединился
со своими.