Неточные совпадения
Простившись с дамами и обещав пробыть завтра еще целый
день, с тем чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал в казенном лесу, Левин перед сном зашел в кабинет хозяина, чтобы взять книги
о рабочем вопросе, которые Свияжский предложил ему.
Левину невыносимо скучно было в этот вечер с дамами: его, как никогда прежде, волновала мысль
о том, что то недовольство хозяйством, которое он теперь испытывал, есть не исключительное его положение, а общее условие, в котором находится
дело в России, что устройство какого-нибудь такого отношения
рабочих, где бы они работали, как у мужика на половине дороги, есть не мечта, а задача, которую необходимо решить. И ему казалось, что эту задачу можно решить и должно попытаться это сделать.
В этом отеческом тоне он долго рассказывал
о деятельности крестьянского банка, переселенческого управления, церковноприходских школ,
о росте промышленности, требующей все более
рабочих рук,
о том, что правительство должно вмешаться в отношения работодателей и
рабочих; вот оно уже сократило
рабочий день, ввело фабрично-заводскую инспекцию, в проекте больничные и страховые кассы.
Четырех
дней было достаточно для того, чтоб Самгин почувствовал себя между матерью и Варавкой в невыносимом положении человека, которому двое людей навязчиво показывают, как им тяжело жить. Варавка, озлобленно ругая купцов, чиновников,
рабочих, со вкусом выговаривал неприличные слова, как будто забывая
о присутствии Веры Петровны, она всячески показывала, что Варавка «ужасно» удивляет ее, совершенно непонятен ей, она относилась к нему, как бабушка к Настоящему Старику — деду Акиму.
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но
о выстреле он не думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный
день, голубое небо, на площади, пред Зимним дворцом, коленопреклоненная толпа
рабочих, а на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой массой людей плывут мудрые слова примирения.
Хотя время еще раннее, но в
рабочей комнате солнечные лучи уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный
день. Беседа идет
о том, какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый
день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть умирай от жары и духоты.
Шелестели листья сада, где-то скрипел аист, слышалось хлопанье крыльев и крик как будто внезапно
о чем-то вспомнившего петуха, легкий визг «журавля» над колодцем — во всем этом сказывалась близость деревенского
рабочего дня.
Зачем шатался на прииски Петр Васильич, никто хорошенько не знал, хотя и догадывались, что он спроста не пойдет время тратить. Не таковский мужик… Особенно недолюбливал его Матюшка, старавшийся в компании поднять на смех или устроить какую-нибудь каверзу. Петр Васильич относился ко всему свысока, точно
дело шло не
о нем. Однако он не укрылся от зоркого и опытного взгляда Кишкина. Раз они сидели и беседовали около огонька самым мирным образом.
Рабочие уже спали в балагане.
Рабочая масса так срослась со своим исконным промысловым
делом, что не могла отделить себя от промыслов, несмотря на распри с компанией и даже тяжелые воспоминания
о казенном времени.
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя
о том
деле, по которому приехал сюда, то есть я не хочу во имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе работать. Я взялся за
дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я продался Лаптеву, как
рабочий, но не продавал ему своих убеждений.
Нам приходится иметь
дело именно с ними, когда вопрос зайдет, с одной стороны,
о покровительственной системе, и второе — когда мы коснемся
рабочего вопроса.
Упомянув
о значении капитализма, как общественно-прогрессивного деятеля, поскольку он, при крупной организации промышленного производства, возвышает производительность труда, и далее, поскольку он расчищает почву для принципа коллективизма, Прозоров указал на то, что развитие нашего отечественного капитализма настойчиво обходит именно эту свою прямую задачу и, разрушив старые крепостные формы промышленности, теперь развивается только на счет технических улучшений, почти не увеличивая числа
рабочих даже на самый ничтожный процент, не уменьшая
рабочего дня и не возвышая заработной платы.
— Вообще — чудесно! — потирая руки, говорил он и смеялся тихим, ласковым смехом. — Я, знаете, последние
дни страшно хорошо жил — все время с
рабочими, читал, говорил, смотрел. И в душе накопилось такое — удивительно здоровое, чистое. Какие хорошие люди, Ниловна! Я говорю
о молодых
рабочих — крепкие, чуткие, полные жажды все понять. Смотришь на них и видишь — Россия будет самой яркой демократией земли!
—
О, это немного другое
дело, — ответил Дикинсон. — Да, я был каменщиком. И я поклялся надевать доспехи каменщиков во всех торжественных случаях… Сегодня я был на открытии банка в N. Я был приглашен учредителями. А кто приглашает Дика Дикинсона, тот приглашает и его старую
рабочую куртку. Им это было известно.
«И мы с гордостью предвидим, — прибавил м-р Гомперс с неподражаемой иронией, — тот
день, когда м-ру Робинзону придется еще поднять плату без увеличения
рабочего дня…» Наконец мистер Гомперс сообщил, что он намерен начать процесс перед судьей штата
о нарушении неприкосновенности собраний.
Они и делают это, несмотря на мнимые заботы
о благоденствии
рабочего,
о 8-мичасовом
дне,
о запрещении работ малолетним и женщинам,
о пенсиях и вознаграждениях.
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового
дня и платы трех долларов за
день, не перестанет страдать, потому что, работая вещи, которыми он не будет пользоваться, работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только научное положение
о том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
Такая роль считалась опасной, но за предательство целой группы людей сразу начальство давало денежные награды, и все шпионы не только охотно «захлёстывались», но даже иногда старались перебить друг у друга счастливый случай и нередко портили
дело, подставляя друг другу ножку. Не раз бывало так, что шпион уже присосался к кружку
рабочих, и вдруг они каким-то таинственным путём узнавали
о его профессии и били его, если он не успевал вовремя выскользнуть из кружка. Это называлось — «передёрнуть петлю».
Каждый вечер в охранном отделении тревожно говорили
о новых признаках общего возбуждения людей,
о тайном союзе крестьян, которые решили отнять у помещиков землю,
о собраниях
рабочих, открыто начинавших порицать правительство,
о силе революционеров, которая явно росла с каждым
днём.
Ты, Пётр, сухо с
рабочими говоришь и всё
о деле, это — не годится, надобно уметь и
о пустяках поболтать.
О рабочих Якову Артамонову приходилось думать больше, чем
о всём другом, потому что он ежедневно сталкивался с ними и давно, ещё в юности, они внушили ему чувство вражды, — он имел тогда немало резких столкновений с молодыми ткачами из-за девиц, и до сего
дня некоторые из его соперников, видимо, не забыли старых обид.
«Мирошка, лягавая собака, настроил его. А
о том, что
дела человеку вредны, это — Тихоновы мысли. Дурак, дурак! Кого слушал? А — учился! Чему же учился?
Рабочих ему жалко, а отца не жалко. И бежит прочь, чтобы вырастить в сторонке свою праведность».
Серафим всех и всё знал; занятно рассказывал
о семейных
делах служащих и
рабочих,
о всех говорил одинаково ласково и
о дочери своей, как
о чужой ему.
Подчиняясь своей привычке спешить навстречу неприятному, чтоб скорее оттолкнуть его от себя, обойти, Пётр Артамонов дал сыну
поделю отдыха и приметил за это время, что Илья говорит с
рабочими на «вы», а по ночам долго
о чём-то беседует с Тихоном и Серафимом, сидя с ними у ворот; даже подслушал из окна, как Тихон мёртвеньким голосом своим выливал дурацкие слова...
В этих забавах время шло незаметно, иногда из потока мутных
дней выскакивало что-то совершенно непостижимое: зимою пришли слухи
о том, что
рабочие в Петербурге хотели разрушить дворец, убить царя.
Чтобы отвести глаза исправнику, лесничие придумали какую штуку: всем лесообъездчикам заказано строго-настрого преследовать лесоворов, вот они и усердствуют, завалили мировых судей
делами о лесных кражах, а им это на руку, потому что они сами воруют в десять раз больше и продают лес тем же
рабочим.
И только теперь, в первый раз за весь
день, она поняла ясно, что все то, что она думала и говорила
о Пименове и
о браке с простым
рабочим, — вздор, глупость и самодурство.
Захар. Ах, Полина, это все пустяки!.. Он очень разумно судит… да!
Дело в том, что в моих отношениях с
рабочими я выбрал шаткую позицию… в этом надо сознаться. Вечером, когда я говорил с ними…
о, Полина, эти люди слишком враждебно настроены…
Михаил. Прежде всего мы — фабриканты!
Рабочие каждый праздник бьют друг друга по зубам, — какое нам до этого
дело? Но вопрос
о необходимости учить
рабочих хорошим манерам вам придется решать после, а сейчас вас ждет в конторе депутация — она будет требовать, чтобы вы прогнали Дичкова. Что вы думаете делать?
— Политика — разно понимается, — спокойненько объясняет Тиунов. — Одни говорят: надобно всю землю крестьянам отдать; другие — нет, лучше все заводы
рабочим; а третьи — отдайте, дескать, всё нам, а мы уж
разделим правильно! Все, однако, заботятся
о благополучии людей…
Теперь, когда явился Филипп Иванович, настоящий двигатель жизни, и я рассказал ему
о ходе местных
дел, было решено, что он останется в городе, добудет денег, откроет торговлю чем-нибудь, возьмёт Алёшу приказчиком себе и примется за устройство газеты для нас. А Василий, сын лесника, уехал в губернию, к
рабочим.
Вероятно, были в его голове другие мысли — об обычном,
о житейском,
о прошлом, привычные старые мысли человека, у которого давно закостенели мышцы и мозг; вероятно, думал он
о рабочих и
о том печальном и страшном
дне, — но все эти размышления, тусклые и неглубокие, проходили быстро и исчезали из сознания мгновенно, как легкая зыбь на реке, поднятая пробежавшим ветром.
Тем более удивительны были все эти заботы, что в городе с того самого
дня царило полное спокойствие.
Рабочие тогда же приступили к работам; прошли спокойно и похороны, хотя полицеймейстер чего-то опасался и держал всю полицию наготове; ни из чего не видно было, чтобы и впредь могло повториться что-либо подобное событию 17 августа. Наконец из Петербурга, на свое правдивое донесение
о происшедшем, он получил высокое и лестное одобрение, — казалось бы, что этим все должно закончиться и перейти в прошлое.
Сладились наконец. Сошлись на сотне. Дядя Архип пошел к
рабочим, все еще галдевшим на седьмой барже, и объявил им
о сделке. Тотчас один за другим стали Софронке руки давать, и паренек, склонив голову, робко пошел за Архипом в приказчикову казенку. В полчаса
дело покончили, и Василий Фадеев, кончивший меж тем свою лепортицу, вырядился в праздничную одежу, сел в косную и, сопровождаемый громкими напутствованиями
рабочих, поплыл в город.
— Возмутительнее всего эти инсинуации, на которых вы выезжаете! Спор тут вовсе не
о принципе, а только
о факте. Как обстоит
дело? По-вашему? Наш
рабочий класс действительно уже горит ярким, сознательным революционным огнем? Действительно, он сознал, кто его классовые и политические враги? Ну, и слава богу, это — самое лучшее, чего и мы хотим. Но только суть-то в том, что вы ошибаетесь.
— Вот видишь! Землю вы себе сохранить желаете, а кто вам ее отдал?
Рабочий! А как
о том, чтоб его поддержать, — наше
дело сторона! Вот почему название вам — кулаки!
Анна Серафимовна спускалась молча с лестницы. Она была недовольна посещеньем фабрики. Правда, в
рабочих она не нашла большой смуты.
О стачке ей наговорил директор. Его она разочтет на
днях. С Рубцовым она поладит.
Они усложняли
дело разговорами
о том, что в России сначала нужна буржуазная революция, что социализм осуществим лишь после периода капиталистического развития, что нужно ждать развития сознания
рабочего класса, что крестьянство класс реакционный и пр.
которая столько раз и так немилосердо гоняла их на барщину и напоминала
о податях. Таков грубый сын природы! Сытное угощение, шумный праздник заставляют его забыть все бремя его состояния и то, что веселости эти делаются на его счет. Надо прибавить: таковы иногда бывали и помещики, что решались скорее истратить тысячи на сельский праздник, нежели простить несколько десятков рублей оброчной недоимки или
рабочих дней немощным крестьянам!
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям,
днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить
рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?
Вечеринка была грандиозная, — первый опыт большой вечеринки для смычки комсомола с беспартийной
рабочей молодежью. Повсюду двигались сплошные толпы девчат и парней. В зрительном зале должен был идти спектакль, а пока оратор из МГСПС [Московский городской совет профессиональных союзов.] скучно говорил
о борьбе с пьянством, с жилищной нуждой и религией. Его мало слушали, ходили по залу, разговаривали. Председатель юнсекции то и
дело вставал, стучал карандашиком по графину и безнадежно говорил...
Донес Николай Фомич: так и так, «ездил в город Мухин «по
делу о водопроводе», делал нивелировку, грунт нашел слабый, подземными ключами размываемый, рекою Волгой подмываемый, совсем ни на что неспособный; потому деньги за сондировку и нивелировку, полтораста рублей, в уплату
рабочим из моей собственности удержанные, покорнейше прошу возвратить откуда следует, а для благосостояния города Мухина и для безопасного и безостановочного следования по большой дороге казенных транспортов и арестантов, а равно проезжающих по казенной и частной надобностям, необходимо мухинскую гору предварительно укрепить и потом уже устроить водопровод для снабжения жителей водою».