Неточные совпадения
— Да что же, я не перестаю думать
о смерти, — сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли,
дела! Всё это песчинки.
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели,
о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его
смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый
день вспоминать было больно!
Понимаете ли вы, что лужинская чистота все равно что и Сонечкина чистота, а может быть, даже и хуже, гаже, подлее, потому что у вас, Дунечка, все-таки на излишек комфорта расчет, а там просто-запросто
о голодной
смерти дело идет!
— Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да
дня за три до ее
смерти я был у ней, кажется. Впрочем, я ведь не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой
о вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром… из-за этого вчерашнего проклятого бреду!
Если б паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало
о смерти неявившегося сержанта, и
дело тем бы и кончилось.
Он не слышал, что где-то в доме хлопают двери чаще или сильнее, чем всегда, и не чувствовал, что
смерть Толстого его огорчила. В этот
день утром он выступал в суде по
делу о взыскании семи тысяч трехсот рублей, и ему показалось, что иск был признан правильным только потому, что его противник защищался слабо, а судьи слушали
дело невнимательно, решили торопливо.
Но все это ни к чему не повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к
делу, но за
смертью отца он не успел поступить в суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл
о нем.
Не желаю судить теперь
о намерениях Алексея Никаноровича в этом случае и признаюсь, по
смерти его я находился в некоторой тягостной нерешимости, что мне делать с этим документом, особенно ввиду близкого решения этого
дела в суде.
—
О, конечно жалко, и это совсем другое
дело; но во всяком случае сам Крафт изобразил
смерть свою в виде логического вывода.
По
смерти его и когда уже выяснились
дела, Катерина Николаевна уведомила Анну Андреевну, через своего поверенного,
о том, что та может получить эти шестьдесят тысяч когда захочет; но Анна Андреевна сухо, без лишних слов отклонила предложение: она отказалась получить деньги, несмотря на все уверения, что такова была действительно воля князя.
— И ты прав. Я догадался
о том, когда уже было все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом.
Дело не сладилось за
смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось бы, а маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление
о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом
деле японскому глазу больно видеть чужие суда у себя в гостях! А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так
дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
Не говоря
о домашних отношениях, в особенности при
смерти его отца, панихидах по нем, и
о том, что мать его желала, чтобы он говел, и что это отчасти требовалось общественным мнением, — по службе приходилось беспрестанно присутствовать на молебнах, освящениях, благодарственных и тому подобных службах: редкий
день проходил, чтобы не было какого-нибудь отношения к внешним формам религии, избежать которых нельзя было.
— Когда я получил телеграмму
о смерти Холостова, сейчас же отправился в министерство навести справки. У меня там есть несколько знакомых чиновников, которые и рассказали все, то есть, что решение по
делу Холостова было получено как раз в то время, когда Холостов лежал на столе, и что министерство перевело его долг на заводы.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной
смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, —
о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот
день газете.
А между тем ведь
дело идет
о жизни и
смерти,
о судьбе человека.
— А наконец 17… года сентября 6-го
дня отец его волею божиею помер, а между тем он проситель генерал-аншеф Троекуров с 17… года почти с малолетства находился в военной службе и по большой части был в походах за границами, почему он и не мог иметь сведения, как
о смерти отца его, равно и об оставшемся после его имении.
…Вчера пришло известие
о смерти Галахова, а на
днях разнесся слух и
о твоей
смерти… Когда мне сказали это, я готов был хохотать от всей души. А впрочем, почему же и не умереть тебе? Ведь это не было бы глупее остального».
Роясь в
делах, я нашел переписку псковского губернского правления
о какой-то помещице Ярыжкиной. Она засекла двух горничных до
смерти, попалась под суд за третью и была почти совсем оправдана уголовной палатой, основавшей, между прочим, свое решение на том, что третья горничная не умерла. Женщина эта выдумывала удивительнейшие наказания — била утюгом, сучковатыми палками, вальком.
На другой
день вечером был у нас жандармский генерал граф Комаровский; он рассказывал
о каре на Исаакиевской площади,
о конногвардейской атаке,
о смерти графа Милорадовича.
За два
дня до своей
смерти Чаадаев был еще в Английском клубе и радовался окончанию войны. В это время в «говорильне» смело обсуждались политические вопросы, говорили
о войне и
о крепостничестве.
Известие
о смерти несчастного Бубнова обрадовало Галактиона: эта
смерть развязывала всем руки, и проклятое
дело по опеке разрешалось само собой. У него точно гора свалилась с плеч.
Так продолжалось изо
дня в
день, и доктор никому не мог открыть своей тайны, потому что это равнялось
смерти. Муки достигали высшей степени, когда он слышал приближавшиеся шаги Прасковьи Ивановны.
О, он так же притворялся спящим, как это делал Бубнов, так же затаивал от страха дыхание и немного успокаивался только тогда, когда шаги удалялись и он подкрадывался к заветному шкафику с мадерой и глотал новую дозу отравы с жадностью отчаянного пьяницы.
Она совсем онемела, редко скажет слово кипящим голосом, а то целый
день молча лежит в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и дед слишком часто, назойливо говорил
о смерти, особенно по вечерам, когда на дворе темнело и в окна влезал теплый, как овчина, жирный запах гнили.
На вселенских соборах
дело шло не
о философских теориях, а
о жизни и
смерти,
о религиозном восприятии таинственных реальностей.
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом
о моей
смерти, я покинула все; не останавливаясь,
день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
Иногда он сам себе становился гадок: «Что это я, — думал он, — жду, как ворон крови, верной вести
о смерти жены!» К Калитиным он ходил каждый
день; но и там ему не становилось легче: хозяйка явно дулась на него, принимала его из снисхождения...
С оника, после многолетней разлуки, проведенной в двух различных мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они
о предметах самых отвлеченных, — и спорили так, как будто
дело шло
о жизни и
смерти обоих: голосили и вопили так, что все люди всполошились в доме, а бедный Лемм, который с самого приезда Михалевича заперся у себя в комнате, почувствовал недоуменье и начал даже чего-то смутно бояться.
Из Иркутска я получил подробности
о смерти доброго нашего Артамона — он умер сознательно с необыкновенным спокойствием. Сам потребовал священника и распорядился всеми своими
делами. Что год, то новые могилы!..
На
днях узнали здесь
о смерти Каролины Карловны — она в двадцать четыре часа кончила жизнь. Пишет об этом купец Белоголовый. Причина неизвестна, вероятно аневризм. Вольф очень был смущен этим известием. Говорил мне, что расстался с ней дурно, все надеялся с ней еще увидеться, но судьбе угодно было иначе устроить. Мне жаль эту женщину…
Я располагаю нынешний год месяца на два поехать в Петербург — кажется, можно сделать эту дебошу после беспрестанных занятий целый год. Теперь у меня чрезвычайно трудное
дело на руках. Вяземский знает его —
дело о смерти Времева. Тяжело и мудрено судить, всячески стараюсь как можно скорее и умнее кончить, тогда буду спокойнее…
До тех пор я видел остекленевшие глаза капитана, щупал его холодный лоб и все как-то не осязал
смерти, а подумал об узле — и всего меня пронизало и точно пригнуло к земле простое и печальное сознание
о невозвратимой, неизбежной погибели всех наших слов,
дел и ощущений,
о гибели всего видимого мира…
Кажется, им больше не
о чем было разговаривать. Мадам Барсукова вынесла вексельную бумагу, где она с трудом написала свое имя, отчество и фамилию. Вексель, конечно, был фантастический, но есть связь, спайка, каторжная совесть. В таких
делах не обманывают. Иначе грозит
смерть. Все равно: в остроге, на улице или в публичном доме.
Хотя я много читал и еще больше слыхал, что люди то и
дело умирают, знал, что все умрут, знал, что в сражениях солдаты погибают тысячами, очень живо помнил
смерть дедушки, случившуюся возле меня, в другой комнате того же дома; но
смерть мельника Болтуненка, который перед моими глазами шел, пел, говорил и вдруг пропал навсегда, — произвела на меня особенное, гораздо сильнейшее впечатление, и утонуть в канавке показалось мне гораздо страшнее, чем погибнуть при каком-нибудь кораблекрушении на беспредельных морях, на бездонной глубине (
о кораблекрушениях я много читал).
Другой раз, вспомнив вдруг, что
смерть ожидает меня каждый час, каждую минуту, я решил, не понимая, как не поняли того до сих пор люди, что человек не может быть иначе счастлив, как пользуясь настоящим и не помышляя
о будущем, — и я
дня три, под влиянием этой мысли, бросил уроки и занимался только тем, что, лежа на постели, наслаждался чтением какого-нибудь романа и едою пряников с кроновским медом, которые я покупал на последние деньги.
Вспоминая рассказы Натальи Савишны
о том, что душа усопшего до сорока
дней не оставляет дома, я мысленно после
смерти ношусь невидимкой по всем комнатам бабушкиного дома и подслушиваю искренние слезы Любочки, сожаления бабушки и разговор папа с Августом Антонычем.
Странное
дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили как бы в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но в которой он однако погреб себя на всю жизнь; впереди не виделось никаких новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме
смерти, и разве уж за пределами ее откроется какой-нибудь мир и источник иных наслаждений; а Паша все продолжал приставать к нему с разными вопросами
о видневшихся цветах из воды,
о спорхнувшей целой стае диких уток,
о мелькавших вдали селах и деревнях.
Помнится, несколько
дней спустя после того
дня, когда я узнал
о смерти Зинаиды, я сам, по собственному неотразимому влечению, присутствовал при
смерти одной бедной старушки, жившей в одном с нами доме.
Когда
дело о смерти Исая заглохло, он сказал, брезгливо и печально усмехаясь...
И с этой вершины — там, на
дне, где ничтожными червями еще копошится нечто, уцелевшее в нас от дикости предков, — с этой вершины одинаковы: и противозаконная мать —
О, и убийца, и тот безумец, дерзнувший бросить стихом в Единое Государство; и одинаков для них суд: довременная
смерть.
Она стала расспрашивать Махина
о подробностях и
о том, как, почему произошла такая перемена в Пелагеюшкине, и Махин рассказал то, что он слышал от Степана
о последнем убийстве, и как кротость, покорность и бесстрашие
смерти этой очень доброй женщины, которую он последнюю убил, победили его, открыли ему глаза и как потом чтение Евангелия докончило
дело.
Может ли быть допущена идея
о смерти в тот
день, когда все говорит
о жизни, все призывает к ней? Я люблю эти народные поверья, потому что в них, кроме поэтического чувства, всегда разлито много светлой, успокоивающей любви. Не знаю почему, но, когда я взгляну на толпы трудящихся, снискивающих в поте лица хлеб свой, мне всегда приходит на мысль:"Как бы славно было умереть в этот великий
день!.."
Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к
смерти, решимости; — ничего этого нет: вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным
делом, так что, может быть, вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия
о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в вас по рассказам, описаниям и вида, и звуков с Северной стороны.
— Я — ужинать! да и вы не проглотите куска, когда узнаете, что
дело идет
о жизни и
смерти.
Из знакомых Петра Григорьича ни в
день смерти его, ни на другой
день, хотя слух
о том облетел в какой-нибудь час весь город, — никто не приехал поклониться его телу: Крапчика многие уважали, иные боялись, но никто не любил.
Ему было досадно, что он не задал Екатерине Филипповне вопроса
о самом себе, так как чувствовал, что хиреет и стареет с каждым
днем, и в этом случае он боялся не
смерти, нет!
Пожаловавшись, рассказал нам изложенные выше подробности
о старом князе и выразил надежду, что с его
смертью легче будет с наследником
дело иметь. Любит он, Лазарь, нынешнюю молодежь — такая она бодрая, дельная! Никаких сантиментов: деньги на стол — и весь разговор тут.
Вправду ли Иоанн не ведал
о смерти Серебряного или притворился, что не ведает, чтоб этим показать, как мало он дорожит теми, кто не ищет его милости, бог весть! Если же в самом
деле он только теперь узнал
о его участи, то пожалел ли
о нем или нет, это также трудно решить; только на лице Иоанна не написалось сожаления. Он, по-видимому, остался так же равнодушен, как и до полученного им ответа.
Кратко рассказав мне
о жизни и
смерти Пушкина, она спросила, улыбаясь, точно весенний
день...
Хотя все, в особенности побывавшие в
делах офицеры, знали и могли знать, что на войне тогда на Кавказе, да и никогда нигде не бывает той рубки врукопашную шашками, которая всегда предполагается и описывается (а если и бывает такая рукопашная шашками и штыками, то рубят и колют всегда только бегущих), эта фикция рукопашной признавалась офицерами и придавала им ту спокойную гордость и веселость, с которой они, одни в молодецких, другие, напротив, в самых скромных позах, сидели на барабанах, курили, пили и шутили, не заботясь
о смерти, которая, так же как и Слепцова, могла всякую минуту постигнуть каждого из них.