Все наши чувства имеют свою способность
ощущать красоту: не только зрение, но и слух, и обоняние, и вкус, и осязание, и нет решительно никаких оснований исключать отсюда какое-либо из существующих и возможных чувств, ибо всем им доступна область прекрасного.
Неточные совпадения
Но он совсем иначе теперь
ощущал эту
красоту.
Но не «
красоты» соблазнили меня умолчать до сих пор, а и сущность дела, то есть трудность дела; даже теперь, когда уже прошло все прошедшее, я
ощущаю непреодолимую трудность рассказать эту «мысль».
В тот момент, когда я
ощутил ангела-хранителя у себя за спиной, я наслаждался сонетом, озаглавленным «Счастье». Думаю — не ошибусь, если скажу, что это редкая по
красоте и глубине мысли вещь. Вот первые четыре строчки...
Джемма не скучала и даже, по-видимому,
ощущала удовольствие; но прежней Джеммы Санин в ней не узнавал: не то чтобы тень на нее набежала — никогда ее
красота не была лучезарней, — но душа ее ушла в себя, внутрь.
— Гм… этого холода я не
ощущаю, ибо мне ясно моё место в великом механизме жизни, более поэтическом, чем все фантазии… Что же касается до метафизических брожений чувства и ума, то ведь это, знаете, дело вкуса. Пока ещё никто не знает, что такое
красота? Во всяком случае, следует полагать, что это ощущение физиологическое.
Идея
ощущает себя в
красоте.
Серафима и других святых, кто не
ощущает веяния разлитой около них высочайшей и чистейшей поэзии, тот остается чужд наиболее в них интимному, ибо в них есть пламенное чувствование
красоты космоса, его софийности, и есть священная непримиримость против греха, как уродства и безобразия.
Искусство это не
ощущает свое дело как выявление ритмов вселенской
красоты, некое космическое действо, а лишь как услаждение, «возвышающий обман».
Однако дионисическому эллину не грозила опасность впасть в буддийское отрицание воли. Острым своим взглядом он видел страшное, разрушительное действие всемирной истории, видел жестокость природы,
ощущал всю истинность мудрости лесного бога Силена — и тем не менее умел жить глубоко и радостно. Его спасала
красота.
Замечательная
красота ее и ум скрывали волнение, которое она
ощущала, идучи с непреклонною волей и с хорошо обдуманным намерением, но и с полным сознанием, что она начинает играть огнем.
Ощущал я
красоту как-то странно. Не желания, не восторг и не наслаждение возбуждала во мне Маша, а тяжелую, хотя и приятную, грусть. Эта грусть была неопределенная, смутная, как сон. Почему-то мне было жаль и себя, и дедушки, и армянина, и самой армяночки, и было во мне такое чувство, как будто мы все четверо потеряли что-то важное и нужное для жизни, чего уж больше никогда не найдем. Дедушка тоже сгрустнул. Он уж не говорил о толоке и об овцах, а молчал и задумчиво поглядывал на Машу.
— Как почему… Да уж потому, что самый костюм балетной танцовщицы посвящает других в такие
красоты женщины, любоваться которыми должно составлять прерогативу только близкого ей человека, мужа… Да неужели, повторяю, ты, Маслов, никогда не
ощущал горького чувства, видя на сцене Горскую…
А знаешь, — когда у меня на душе грязно, темно, скверно, я именно это вот и
ощущаю, что у Шелли тут сказано: есть эта
красота и радость, это мы изменились, наши чувства слишком темны, чтобы долго выдерживать их свет…