Неточные совпадения
«Обыск, обыск, сейчас обыск! — повторял он про себя, торопясь дойти, — разбойники! подозревают!» Давешний страх опять
охватил его всего, с ног до
головы.
Каким-то холодом
охватило вдруг Раскольникова при этом безобразном ответе. Свидригайлов поднял
голову, пристально посмотрел на него и вдруг расхохотался.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и
охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую
голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Но Самгин уже знал: начинается пожар, — ленты огней с фокусной быстротою
охватили полку и побежали по коньку крыши, увеличиваясь числом, вырастая; желтые, алые, остроголовые, они, пронзая крышу, убегали все дальше по хребту ее и весело кланялись в обе стороны. Самгин видел, что лицо в зеркале нахмурилось, рука поднялась к телефону над
головой, но, не поймав трубку, опустилась на грудь.
Кормилицын встал и осторожно поставил стул впереди Таисьи, — она
охватила обеими руками спинку стула и кивком
головы перекинула косу за плечо.
— А вот этого я и не хочу, — отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя
голову ему на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она,
охватывая его руками за шею и целуя воздух.
Они нашли Привалова на месте строившейся мельницы. Он вылез откуда-то из нижнего этажа, в плисовой поддевке и шароварах; ситцевая рубашка-косоворотка красиво
охватывала его широкую шею. На
голове был надвинут какой-то картуз. Когда Зося протянула ему руку, затянутую в серую шведскую перчатку с лакированным раструбом, Привалов с улыбкой отдернул назад свою уже протянутую ладонь.
Тревожный звонок — и все бросаются к столбам,
охватывают их в обнимку, ныряют по ним в нижний сарай, и в несколько секунд — каждый на своем определенном месте автомобиля: каску на
голову, прозодежду надевают на полном ходу летящего по улице автомобиля.
Слово, кинутое так звонко, прямо в лицо грозному учителю, сразу поглощает все остальные звуки. Секунда молчания, потом неистовый визг, хохот, толкотня. Исступление
охватывает весь коридор. К Самаревичу проталкиваются малыши, опережают его, становятся впереди, кричат: «бирка, бирка!» — и опять ныряют в толпу. Изумленный, испуганный бедный маниак стоит среди этого живого водоворота, поворачивая
голову и сверкая сухими, воспаленными глазами.
Галактиона
охватила самая тяжелая страсть, страсть пожилого человека, терявшего
голову.
Теплые прикосновения солнца быстро обмахивались кем-то, и струя ветра, звеня в уши,
охватывая лицо, виски,
голову до самого затылка, тянулась вокруг, как будто стараясь подхватить мальчика, увлечь его куда-то в пространство, которого он не мог видеть, унося сознание, навевая забывчивую истому.
Детское лицо улыбалось в полусне счастливою улыбкой, и слышалось ровное дыхание засыпающего человека. Лихорадка проходила, и только красные пятна попрежнему играли на худеньком личике. О, как Петр Елисеич любил его, это детское лицо, напоминавшее ему другое, которого он уже не увидит!.. А между тем именно сегодня он страстно хотел его видеть, и щемящая боль
охватывала его старое сердце, и в
голове проносилась одна картина за другой.
Тупая ненависть
охватывала Макара, когда он видел жену, и не раз у него мелькала в
голове мысль покончить с ней разом, хотя от этого его удерживал страх наказания.
Работы у «убитых коломенок» было по горло. Мужики вытаскивали из воды кули с разбухшим зерном, а бабы расшивали кули и рассыпали зерно на берегу, чтобы его
охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские бабы работали с песнями, точно на помочи. Конечно, в первую
голову везде пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде рядом, как привыкли на фабрике.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес в свои кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая,
охватила ее, прижала
голову ее к своей груди и так и замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
Мне было стыдно. Я смотрел на долину Прегеля и весь горел. Не страшно было, а именно стыдно. Меня
охватывала беспредметная тоска, желание метаться, биться
головой об стену. Что-то вроде бессильной злобы раба, который всю жизнь плясал и пел песни, и вдруг, в одну минуту, всем существом своим понял, что он весь, с ног до
головы, — раб.
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг
охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на
голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Страх, стыд и жалость к ней
охватили его жаром и холодом; опустив
голову, он тихонько пошёл к двери, но вдруг две тёплых руки оторвали его от земли, он прижался щекою к горячему телу, и в ухо ему полился умоляющий, виноватый шёпот...
Городские ведут бой с хитростями, по примеру отцов: выдвинут из своей стенки против груди слобожан пяток хороших вояк, и, когда слобожане, напирая на них, невольно вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять врага. Но слободские привыкли к этим ухваткам: живо отступив, они сами
охватывают горожан полукольцом и гонят их до Торговой площади, сбрасывая на землю крепкими ударами
голых кулаков.
Ее тонкие брови вдруг сдвинулись, глаза в упор остановились на мне с грозным и притягивающим выражением, зрачки увеличились и посинели. Мне тотчас же вспомнилась виденная мною в Москве, в Третьяковской галерее,
голова Медузы — работа уж не помню какого художника. Под этим пристальным, странным взглядом меня
охватил холодный ужас сверхъестественного.
С каждой минутой доводы, которые мы приводили друг другу, становились все более тонкими и глубокими; отдельные слова и даже буквы слов принимали вдруг таинственное, неизмеримое значение, и вместе с тем меня все сильнее
охватывал брезгливый ужас перед неведомой, противоестественной силой, что выматывает из моей
головы один за другим уродливые софизмы и не позволяет мне прервать давно уже опротивевшего спора…
Илья
охватил у колена огромную ногу кузнеца и крепко прижался к ней грудью. Должно быть, Савёл ощутил трепет маленького сердца, задыхавшегося от его ласки: он положил на
голову Ильи тяжёлую руку, помолчал немножко и густо молвил...
Илья понял, что она испугалась его слов, но не верит в их правду. Он встал, подошёл к ней и сел рядом, растерянно улыбаясь. А она вдруг
охватила его
голову, прижала к своей груди и, целуя волосы, заговорила густым, грубым шёпотом...
В нём что-то вспыхнуло и горячей волной
охватило его. Он даже встал со стула, видя, как девушка, подняв
голову, смотрит на него благодарными глазами, а Павел улыбается ему и тоже ждёт ещё чего-то от него.
Он смотрел на записку, думая — зачем зовёт его Олимпиада? Ему было боязно понять это, сердце его снова забилось тревожно. В девять часов он явился на место свидания, и, когда среди женщин, гулявших около бань парами и в одиночку, увидал высокую фигуру Олимпиады, тревога ещё сильнее
охватила его. Олимпиада была одета в какую-то старенькую шубку, а
голова у неё закутана платком так, что Илья видел только её глаза. Он молча встал перед нею…
Яков положил
голову спящей девочки на плечо себе,
охватил руками её тонкое тельце и с усилием поднялся на ноги, шёпотом говоря...
Револьвер не стрелял, Евсею было больно палец, и ужас, властно
охватывая его с
головы до ног, стеснял дыхание.
В бреду Саша. Вскрикнув, он бросается к Еремею, падает на колени и прячет
голову в полах армяка: словно все дело в том, чтобы спрятать ее как можно глубже;
охватывает руками колени и все глубже зарывает в темноту дрожащую
голову, ворочает ею, как тупым сверлом. И в густом запахе Еремея чувствует осторожное к волосам прикосновение руки и слышит слова...
С момента, когда он велел Гавриле грести тише, Гаврилу снова
охватило острое выжидательное напряжение. Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он растет, — кости и жилы вытягивались в нем с тупой болью,
голова, заполненная одной мыслью, болела, кожа на спине вздрагивала, а в ноги вонзались маленькие, острые и холодные иглы. Глаза ломило от напряженного рассматриванья тьмы, из которой — он ждал — вот-вот встанет нечто и гаркнет на них: «Стой, воры!..»
Мы и действительно были в каком-то чаду, нас
охватила неудержимая полудетская потребность бегать, петь, смеяться и делать все очертя
голову.
Непобедимая истома вдруг
охватила тело Арбузова, и ему захотелось долго и сладко, как перед сном, тянуться руками и спиной. В углу уборной были навалены большой беспорядочной кучей черкесские костюмы для пантомимы третьего отделения. Глядя на этот хлам, Арбузов подумал, что нет ничего лучше в мире, как забраться туда, улечься поуютнее и зарыться с
головой в теплые, мягкие одежды.
Там борцы давят друг друга за горло, зажимают противнику рот и нос,
охватывая его
голову страшным приемом, называемым железным ошейником — collier de fer, лишают его сознания искусным нажатием на сонные артерии.
Чад похвал и вина
охватил его молодую
голову: он счел себя за великого актера, за мастера, а не за ученика в искусстве, стал реже и реже посещать Дмитревского и, наконец, совсем его оставил.
На скамье возле постели лежала Катерина,
охватив рукою грудь старика и склонившись к нему на плечо
головою.
И вдруг,
охватив его шею руками, положила на грудь ему
голову, шёпотом говоря...
В третий раз, подойдя к углу цейхгауза, я круто повернул за угол. Гаврилов по-прежнему сидел на своем обрубке, понурив
голову, собачки с ним не было. Солдат
охватил штык руками и свесил
голову дремотные сумерки нагнали на него сон или тихие мечты о далекой родине, может быть, тоже о жене и о детях.
Едкое чувство
охватило мужика. Он крепко потер себе грудь, оглянулся вокруг себя и глубоко вздохнул.
Голова его низко опустилась и спина согнулась, точно тяжесть легла на нее. Горло сжималось от приступов удушья. Василий откашлялся, перекрестился, глядя на небо. Тяжелая дума обуяла его.
Тихон Павлович вертел
головой, разглядывал сумрачные лица слушателей и чувствовал, что не его одного, — всех
охватывает тоска.
И поза, в которой он сидел, сгорбившись, с
головой, ушедшей в плечи,
охватив обеими руками острые колени, показалась мне усталой и беспомощной.
Отец дьякон
охватил руками лицо и, раскачивая
головой, произнес высоким, поющим голосом...
И сорвался. Нас
охватил испуг,
Когда, носясь у нас над
головами,
Он в сумерках чертил за кругом круг...
Когда, усталый и разбитый, я возвращался домой после бессонного дежурства и ломал себе
голову, чего бы попитательнее купить себе на восемь копеек для обеда, меня
охватывали злоба и отчаяние: неужели за весь свой труд я не имею права быть хоть сытым?
Высшая Глава, это священный и таинственный Древний, Глава всех глав, Глава, которая не есть
голова, раз она неизвестна и раз никогда не будет узнано, что в ней содержится; никакая мудрость и никакой разум не могут ее
охватить.
«Толстой лежал на диване
головой к окну и подпирал рукой свою светившуюся, как мне казалось, лучистую, большую
голову. Он улыбнулся глазами и приподнялся. И, принимая левой рукой у меня чашку, он правую подал мне и поздоровался. Меня
охватило никогда не испытанное волнение. Я почувствовал спазмы в горле, нагнулся к его руке и приложился губами. И чувствую, как он притягивает к себе мою
голову и тоже целует ее.
Голова девочки по-прежнему ныла, и точно железные молоты ударяли по ней. Все тело ломило, и она едва сознавала действительность. И только когда свет и тепло
охватили ее, Тася впервые вполне сознательно поняла, где она находилась.
Он исчез за бугром. Токарев быстро вскочил и огляделся. Сырая, серая стена дождя бесшумно надвигалась в темноте и как будто начинала уже колебаться. Кругом была глухая тишь, у речки неподвижно чернели странные очертания кустов. Молодая лозинка над
головою тихо шуршала сухими листьями. Безумная радость
охватила Токарева. Он подумал: «Ну, получай свое решение!» — и стал поспешно распоясываться. Он был подпоясан вдвое длинным и крепким шелковым шнурком.
Вот она уже у цели. Вот музыка перешла в нежные, мелодичные аккорды — и Тася, под эти чарующие звуки, достигла крошечной площадки, с которой ей надо будет пуститься в опасное путешествие по проволоке. Сердце её забилось сильно, сильно… Дыхание замерло в груди.
Голова закружилась сильнее. Отчаянный страх
охватил девочку.
Катя быстро переглянулась с Леонидом. И дальше все замелькало, сливаясь, как спицы в закрутившемся колесе. Леонид
охватил сзади махновца, властно крикнул: «Товарищи, вяжите его!» — и бросил на землю. Катя соскочила с линейки, а мужик, втянув
голову в плечи, изо всей силы хлестнул кнутом по лошадям. Горелов на ходу спрыгнул, неловко взмахнул руками и кувыркнулся в канаву. Греки вскочили в мажару и погнали по дороге в другую сторону.
Катя завизжала, с бурным разбегом налетела,
охватила руками
голову махновца и вместе с ним упала наземь. Локоть его больно ударил ее с размаху в нижнюю часть живота, но ее руки судорожной, мертвой хваткой продолжали сжимать плотную, лохматую, крутящуюся
голову. Выстрел раздался где-то за спиною,
голова в руках глухо застонала, еще выстрел.
Что делается со мною в ту минуту, когда Викентий Прокофьевич Пятницкий подносит список к глазам, — описать не решаюсь. Сердце бьет в груди как добрый барабан… Страшный трепет, доходящий до лязганья зубами, до дрожи во всем теле,
охватывает меня с
головы до ног.