Неточные совпадения
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села за
стол, написала несколько строк, вложила в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать. У меня одна дама
к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она
от двери, — а мне надо сделать распоряжения.
— Какая ерунда, — сердито крикнул Маракуев, а Диомидов, отскочив
от стола, быстро пошел
к двери — и на пороге повторил, оглянувшись через плечо...
Она не помнит, она помнит только, что подбежала
к нему, поцеловала его, но как они перешли через комнату, она не помнит, и он не помнит; они только помнят, когда они уже обходили мимо кресел, около
стола, а как они отошли
от двери…
Они посидели с полчаса в совершенном молчании, перелистывая
от скуки книги «О приходе и расходе разного хлеба снопами и зерном». Потом доктор снял ногою сапоги, подошел
к Лизиной
двери и, послушав, как спит больная, возвратился
к столу.
Лихонин резко нахлобучил шапку и пошел
к дверям. Но вдруг у него в голове мелькнула остроумная мысль,
от которой, однако, ему самому стало противно. И, чувствуя под ложечкой тошноту, с мокрыми, холодными руками, испытывая противное щемление в пальцах ног, он опять подошел
к столу и сказал, как будто бы небрежно, но срывающимся голосом...
Помню, я стоял спиной
к дверям и брал со
стола шляпу, и вдруг в это самое мгновение мне пришло на мысль, что когда я обернусь назад, то непременно увижу Смита: сначала он тихо растворит
дверь, станет на пороге и оглядит комнату; потом тихо, склонив голову, войдет, станет передо мной, уставится на меня своими мутными глазами и вдруг засмеется мне прямо в глаза долгим, беззубым и неслышным смехом, и все тело его заколышется и долго будет колыхаться
от этого смеха.
Разговор с Бутлером как бы подвел меня
к запертой
двери, но не дал ключа
от замка; узнав кое-что, я, как и раньше, знал очень немного о том, почему фотография Биче Сениэль украшает
стол Геза.
И там на дворе
от очевидцев я узнал, что рано утром 25 июня
к дворнику прибежала испуганная Ванда и сказала, что у нее в номере скоропостижно умер офицер. Одним из первых вбежал в номер парикмахер И.А. Андреев, задние
двери квартиры которого как раз против
дверей флигеля. На стуле, перед
столом, уставленным винами и фруктами, полулежал без признаков жизни Скобелев. Его сразу узнал Андреев. Ванда молчала, сперва не хотела его называть.
В обширном покое, за дубовым
столом, покрытым остатками ужина, сидел Кручина-Шалонский с задушевным своим другом, боярином Истомою-Турениным; у
дверей комнаты дремали, прислонясь
к стене, двое слуг; при каждом новом порыве ветра,
от которого стучали ставни и раздавался по лесу глухой гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг на друга и, казалось, не смели взглянуть на окна, из коих можно было различить, несмотря на темноту, часть западной стены и сторожевую башню, на которых отражались лучи ярко освещенного покоя.
Кирша, поговорив еще несколько времени с хозяином и гостьми, встал потихоньку из-за
стола; он тотчас заметил, что хотя караул был снят
от ворот, но зато у самых
дверей сидел широкоплечий крестьянин, мимо которого прокрасться было невозможно. Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее
к поясу, надел через плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и, подойдя опять
к столу, сел по-прежнему между приказчиком и дьяком. Помолчав несколько времени, он спросил первого: весело ли ему будет называться дедушкою?
Когда она прошла мимо Евсея, не заметив его, он невольно потянулся за нею, подошёл
к двери в кухню, заглянул туда и оцепенел
от ужаса: поставив свечу на
стол, женщина держала в руке большой кухонный нож и пробовала пальцем остроту его лезвия. Потом, нагнув голову, она дотронулась руками до своей полной шеи около уха, поискала на ней чего-то длинными пальцами, тяжело вздохнув, тихо положила нож на
стол, и руки её опустились вдоль тела…
Он машинально побрел во двор дома. Направо
от ворот стояла дворницкая сторожка, окно которой приветливо светилось. «Погреться хоть», — решил он и, подойдя
к двери, рванул за скобу. Что-то треснуло, и
дверь отворилась. Сторожка была пуста, на
столе стояла маленькая лампочка. Подле лампы лежал каравай хлеба, столовый нож, пустая чашка и ложка.
Городской сад. Направо
от актеров задний угол театра (деревянного) с входной
дверью на сцену; ближе
к авансцене садовая скамья; налево, на первом плане, под деревьями, скамейка и
стол; в глубине под деревьями столики и садовая мебель.
Бедная, но чистенькая комната. В глубине
дверь в переднюю; слева
от зрителей
дверь во внутренние комнаты; с той же стороны, ближе
к зрителям, диван; перед ним
стол, покрытый цветною скатертью; два кресла. На правой стороне два окна с чистыми белыми занавесками; на окнах цветы, между окон зеркало; ближе
к зрителям пяльцы.
Ища глазами свободного места на этом конце
стола — ближе
к двери, которой вошел сюда, я видел много еще не занятых мест, но скорее дал бы отрубить руку, чем сел сам, боясь оказаться вдали
от знакомых лиц.
Я помнил и провел его в коридор, второй
дверью налево. Здесь,
к моему восхищению, повторилось то же, что у Дюрока: потянув шнур, висевший у стены, сбоку
стола, мы увидели, как откинулась в простенке меж окон металлическая доска и с отверстием поравнялась никелевая плоскость, на которой были вино, посуда и завтрак. Он состоял из мясных блюд, фруктов и кофе. Для храбрости я выпил полный стакан вина и, отделавшись таким образом
от стеснения, стал есть, будучи почти пьян.
Домна отскочила
от стола и бросилась
к двери.
Отворив
дверь, Эдвардс вошел
к крошечную низкую комнату, расположенную под первой галереей для зрителей; нестерпимо было в ней
от духоты и жары;
к конюшенному воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце в деревянной раме, обсыпанной пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи; дальше, на деревянном гвозде, торчала остроконечная войлоковая шапка с павлиньим пером на боку; несколько цветных камзолов, шитых блестками, и часть мужской обыденной одежды громоздились в углу на
столе.
Фешка, краснея
от натуги и того особенного волнения, которое неизменно овладевало ей в присутствии всякого постороннего «мущины», подала самовар и бегом бросилась
к двери, причем одним плечом попала в косяк; явилась Глафира Митревна, и мы по-семейному уселись вокруг
стола.
Приемная комната; в глубине входная
дверь; по стенам тяжелые стулья хорошей, дорогой работы; по обе стороны, ближе
к авансцене, боковые
двери; налево
от актеров, подле
двери, большое конторское бюро и высокий табурет; направо, на стене, два фамильные портрета плохой, дешевой работы, в больших золоченых рамах; посредине большой
стол, покрытый дорогой, тяжелой салфеткой; на
столе модная дамская шляпка и новая, приглаженная мужская шляпа.
— Сейчас, ваше превосходительство, не извольте беспокоиться! — энергически вскрикнул Пселдонимов, подскочил
к сотруднику, схватил его за шиворот и вытащил вон из-за
стола. Даже и нельзя было ожидать
от тщедушного Пселдонимова такой физической силы. Но сотрудник был очень пьян, а Пселдонимов совершенно трезв. Затем он задал ему несколько тумаков в спину и вытолкал его в
двери.
Стало безмерно страшно. Захотелось убежать, спрятаться куда-нибудь. Он сел
к столу и не спускал глаз с черного четырехугольника
двери. В соседней комнате было тихо. За окном гудел сад, рамы стучали
от ветра… Сергей, может быть, взял здесь нож. Все это бог весть чем может кончиться! Хорошо еще, что бром он принял: бром — сильное успокаивающее, через полчаса уж не будет никакой опасности.
Аксинья отворила ей
дверь в большую низковатую комнату с тремя окнами. Свет сквозь полосатые шторы ровно обливал ее. Воздух стоял в ней спертый. Окна боялись отпирать. Хорошая рядская мебель в чехлах занимала две стены в жесткой симметрии: диван,
стол, два кресла. В простенках узкие бронзовые зеркала. На стенах олеографии в рамах. Чистота отзывалась раскольничьим домом. Крашеный пол так и блестел. По нем
от одной
двери к другой шли белые половики. На окнах цветы и бутыли с красным уксусом.
От окна ее блуждающий взгляд перешел
к чистым белым стенам,
к деревянному
столу и табуретке,
к затворенной массивной
двери.
Тотчас же он перешел
от стола к окну, за трельяж, и сел подле часов на маленькой козетке. Лука Иванович последовал за ним и уместился покойно на кушетке, занимавшей другой угол, против
дверей в кабинетик Юлии Федоровны.
Они подошли
к находившемуся недалеко
от двери окну, заделанному крепкой и частой железной решеткой. Каземат представлял собой просторную горницу с койкой, лавкой и
столом. За
столом сидел пленный мурза, облокотившись и положив голову на руки. О чем он думал? О постигшей ли его неудаче, о просторе ли родных степей, а быть может, и об осиротевшей семье, жене и детях?