Неточные совпадения
— Большой, волосатый, рыжий, горластый, как
дьякон, с бородой почти до пояса, с глазами быка и такой же силой, эдакое, знаешь, сказочное существо. Поссорится с
отцом, старичком пудов на семь, свяжет его полотенцами, втащит по лестнице на крышу и, развязав, посадит верхом на конек. Пьянствовал, разумеется. Однако — умеренно. Там все пьют, больше делать нечего. Из трех с лишком тысяч населения только пятеро были в Томске и лишь один знал, что такое театр, вот как!
— А — практика, практика-то какая,
отец? — спрашивал Дунаев, поблескивая глазами;
Дьякон густо сказал...
—
Дьякон — Ипатьевский — Сердюков? Сын есть у него? Помер? Ага. А
отец — тоже… интересуется? Редкий случай. Значит, вы все с народниками путаетесь?
Точно так же остаются невыполненными просьбы
отца, чтобы обедня в престольный праздник служилась соборне, или, по крайней мере, хоть приглашали бы
дьякона.
Преимущественно шли расспросы о том, сколько у
отца Василия в приходе душ, деревень, как последние называются, сколько он получает за требы, за славление в Рождество Христово, на святой и в престольные праздники, часто ли служит сорокоусты, как делятся доходы между священником,
дьяконом и причетниками, и т. п.
Сверх ожидания,
отец принял это решение без особенных возражений. Его соблазняло, что при заболотской церкви состоят три попа и два
дьякона, что там каждый день служат обедню, а в праздничные дни даже две, раннюю и позднюю, из которых последнюю — соборне.
— В гору пошел наш отец-дьякон, — заметил, относясь к Сафьяносу, Саренко.
По случаю безвыездной деревенской жизни
отца, наставниками его пока были: приходский
дьякон, который версты за три бегал каждый день поучить его часа два; потом был взят к нему расстрига — поп, но оказался уж очень сильным пьяницей; наконец, учил его старичок, переезжавший несколько десятков лет от одного помещика к другому и переучивший, по крайней мере, поколения четыре.
К обеду, который, по обычаю, был подан сейчас, как пришли с похорон, были приглашены три священника (в том числе
отец благочинный) и
дьякон. Дьячкам была устроена особая трапеза в прихожей. Арина Петровна и сироты вышли в дорожном платье, но Иудушка и тут сделал вид, что не замечает. Подойдя к закуске, Порфирий Владимирыч попросил
отца благочинного благословить яствие и питие, затем налил себе и духовным
отцам по рюмке водки, умилился и произнес...
Ахилла входил в дом к
отцу Захарию совсем не с тою физиономией и не с тою поступью, как к
отцу протопопу. Смущение, с которым
дьякон вышел от Туберозова, по мере приближения его к дому
отца Захарии исчезало и на самом пороге заменилось уже крайним благодушием.
Дьякон от нетерпения еще у порога начинал...
— А
отец Захария вышли по второму разряду, — подсказал
дьякон.
На пятый или на шестой день по возвращении своем домой
отец Савелий, отслужив позднюю обедню, позвал к себе на чай и городничего, и смотрителя училищ, и лекаря, и
отца Захарию с
дьяконом Ахиллой и начал опять рассказывать, что он слышал и что видел в губернском городе.
— А ты,
дьякон, смотри… ты несколько вооружаешь против себя
отца протопопа.
Расставание
дьякона с Туберозовым было трогательное, и Ахилла, никогда не писавший никаких писем и не знавший, как их пишут и как отправляют, не только вызвался писать
отцу Туберозову, но и исполнял это.
— Вообразите же,
отец протопоп! А он говорил, — продолжал
дьякон, — что дождь излился только силой природы.
Дьякон, уже загнувший все пять пальцев левой руки, секунду подумал, глядя в глаза
отцу Захарии, и затем, разжав левую руку, с тем чтобы загибать ею правую, произнес...
21-го мая. Помещик Плодомасов вернулся из столицы и привез и мне, и
отцу Захарии, и
дьякону Ахилле весьма дорогие трости натурального камыша и показывал небольшую стеклянную лампочку с горящею жидкостью „керосин“, или горное масло, что добывается из нефти.
Так, например, однажды помещик и местный предводитель дворянства, Алексей Никитич Плодомасов, возвратясь из Петербурга, привез оттуда лицам любимого им соборного духовенства разные более или менее ценные подарки и между прочим три трости: две с совершенно одинаковыми набалдашниками из червонного золота для священников, то есть одну для
отца Туберозова, другую для
отца Захарии, а третью с красивым набалдашником из серебра с чернью для
дьякона Ахиллы.
Поздоровавшись с
дьяконом,
отец Савелий тотчас же сам бросился на улицу запереть ставни, чтобы скрыть от любопытных радостное возвращение Ахиллы.
— Вы же хоть полюбопытствуйте! спросите! — беспрестанно зудил во все дни
отцу Захарию нетерпеливый
дьякон Ахилла.
Из одной этой угрозы читатели могут видеть, что некоему упоминаемому здесь учителю Варнаве Препотенскому со стороны Ахиллы-дьякона угрожала какая-то самая решительная опасность, и опасность эта становилась тем грознее и ближе, чем чаще и тягостнее Ахилла начинал чувствовать томление по своем потерянном рае, по утраченном благорасположении
отца Савелия.
И Туберозов уехал, а
дьякон отправился к
отцу Захарии, чтоб упросить его немедленно же под каким-нибудь предлогом сходить к акцизному и узнать: из какого звания происходит Термосесов?
Дьякон Ахилла первый сейчас же крякнул и шепнул на ухо
отцу Бенефактову...
— Извольте хорошенько слушать, в чем дело и какое его было течение: Варнавка действительно сварил человека с разрешения начальства, то есть лекаря и исправника, так как то был утопленник; но этот сваренец теперь его жестоко мучит и его мать, госпожу просвирню, и я все это разузнал и сказал у исправника
отцу протопопу, и
отец протопоп исправнику за это… того-с, по-французски, пробире-муа, задали, и исправник сказал: что я, говорит, возьму солдат и положу этому конец; но я сказал, что пока еще ты возьмешь солдат, а я сам солдат, и с завтрашнего дня, ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна, вы будете видеть, как
дьякон Ахилла начнет казнить учителя Варнавку, который богохульствует, смущает людей живых и мучит мертвых.
— Что ж,
отец протопоп, «пред собою»? И я же ведь точно так же… тоже ведь и я предводительского внимания удостоился, — отвечал, слегка обижаясь,
дьякон; но
отец протопоп не почтил его претензии никаким ответом и, положив рядом с собою поданную ему в это время трость
отца Захарии, поехал.
Мне комиссар Данилка вчера говорил, что он, прощаясь, сказал Туберозову: «Ну, говорит,
отец Савелий, пока я этого Варнаву не сокрушу, не зовите меня Ахилла-дьякон, а зовите меня все Ахилла-воин».
Прошла неделя, и
отец протопоп возвратился. Ахилла-дьякон, объезжавший в это время вымененного им степного коня, первый заметил приближение к городу протоиерейской черной кибитки и летел по всем улицам, останавливаясь пред открытыми окнами знакомых домов, крича: «Едет! Савелий! едет наш поп велий!» Ахиллу вдруг осенило новое соображение.
Протопоп опять поцеловал женины руки и пошел дьячить, а Наталья Николаевна свернулась калачиком и заснула, и ей привиделся сон, что вошел будто к ней
дьякон Ахилла и говорит: «Что же вы не помолитесь, чтоб
отцу Савелию легче было страждовать?» — «А как же, — спрашивает Наталья Николаевна, — поучи, как это произнести?» — «А вот, — говорит Ахилла, — что произносите: господи, ими же веси путями спаси!» — «Господи, ими же веси путями спаси!» — благоговейно проговорила Наталья Николаевна и вдруг почувствовала, как будто
дьякон ее взял и внес в алтарь, и алтарь тот огромный-преогромный: столбы — и конца им не видно, а престол до самого неба и весь сияет яркими огнями, а назади, откуда они уходили, — все будто крошечное, столь крошечное, что даже смешно бы, если бы не та тревога, что она женщина, а
дьякон ее в алтарь внес.
Однако же
дьякон, присев и выпив поданную ему на тарелке рюмку водки, с мельчайшими подробностями передал
отцу Захарии всю свою историю с Данилкой и с
отцом Туберозовым.
— Что же ты так это,
дьякон? — вопросил его, ища себе места,
отец Бенефактов.
— Ну вот, лекарю! Не напоминайте мне, пожалуйста, про него,
отец Савелий, да и он ничего не поможет. Мне венгерец такого лекарства давал, что говорит: «только выпей, так не будешь ни сопеть, ни дыхать!», однако же я все выпил, а меня не взяло. А наш лекарь… да я,
отец протопоп, им сегодня и расстроен. Я сегодня,
отец протопоп, вскипел на нашего лекаря. Ведь этакая,
отец протопоп, наглость… —
Дьякон пригнулся к уху
отца Савелия и добавил вслух: — Представьте вы себе, какая наглость!
— Правда это,
отец Захария? — пожелал осведомиться преследующий
дьякона лекарь.
—
Дьякон! да сделай ты милость, сядь, — решил
отец Савелий, — а ты, Николай, продолжай.
И вот скажите же вы, что я трижды глуп, — восклицал
дьякон, — да-с, позволяю вам, скажите, что я глуп, если он,
отец Савелий, не сполитикует.
Но
дьякон не откликался. Наконец,
отец Захария приотворил дверь в темный чуланчик.
Ему в этом не отказали, и дело сделалось. Пред вечером чиновник секретно передал
дьякону ничего не значащее письмо, а через час после сумерек к дому
отца Захарии тихо подъехал верхом огромный черный всадник и, слегка постучав рукой в окошко, назвал «кроткого попа» по имени.
— Воздремал, — ответил
дьякон, давая дорогу входившему за
отцом Захарией духовенству.
— Для чего ж мою трость везти в город,
отец протопоп? — вопросил смиренно моргающий своими глазами
отец Захария, отстраняя
дьякона.
Учитель исчез из церкви, как только началась служба, а
дьякон бежал тотчас, как ее окончил.
Отцу Савелию, который прилег отдохнуть, так и кажется, что они где-нибудь носятся и друг друга гонят. Это был «сон в руку»:
дьякон и Варнава приготовлялись к большому сражению.
— Отсюда, — говорил
дьякон, — было все начало болезням моим. Потому что я тогда не стерпел и озлобился, а
отец протопоп Савелий начал своею политикой еще более уничтожать меня и довел даже до ярости. Я свирепел, а он меня, как медведя на рогатину, сажал на эту политику, пока я даже осатаневать стал.
Между тем безгромный, тихий дождь пролил, воздух стал чист и свеж, небо очистилось, и на востоке седой сумрак начинает серебриться, приготовляя место заре дня иже во святых
отца нашего Мефодия Песношского, дня, которому, как мы можем вспомнить,
дьякон Ахилла придавал такое особенное и, можно сказать, великое значение, что даже велел кроткой протопопице записать у себя этот день на всегдашнюю память.
Отец протопоп вылез из кибитки важный, солидный; вошел в дом, помолился, повидался с женой, поцеловал ее при этом три раза в уста, потом поздоровался с
отцом Захарией, с которым они поцеловали друг друга в плечи, и, наконец, и с
дьяконом Ахиллой, причем
дьякон Ахилла поцеловал у
отца протопопа руку, а
отец протопоп приложил свои уста к его темени.
Не успел он оглянуться, как увидел, что
отец протопоп пристально смотрел на него в оба глаза и чуть только заметил, что
дьякон уже достаточно сконфузился, как обратился к гостям и самым спокойным голосом начал...
— Все ты всегда со вздором лезешь, — заметил
отец протопоп
дьякону и при этом, приставив одну трость к своей груди, сказал: — вот это будет моя.
— Да ты не разговаривай, а оконфузь, оконфузь, — смеясь и радуясь, частил Захария Бенефактов, глядя то на
дьякона, то на чинно хранящего молчание
отца Туберозова.
— Учителя… —
Дьякон развел широко руки, вытянул к носу хоботком обе свои губы и, постояв так секунду пред мещанами, прошептал: — Закон!.. Закон-то это, я знаю, велит… да вот
отец Савелий не велит… и невозможно!
Шумные известия о напастях на
дьякона Ахиллу и о приплетении самого протопопа к этому ничтожному делу захватили
отца Савелия в далеком приходе, от которого до города было по меньшей мере двое суток езды.
Отец Захария хотел возразить, но и вправду слегка смутился.
Дьякон торжествовал, наведя это смущение на тихого
отца Бенефактова; но торжество Ахиллы было непродолжительно.
За что же ты молчишь? — восклицал
дьякон, вдруг совсем начиная плакать и обращаясь с поднятыми руками в ту сторону, где полагал быть дому
отца протопопа.
Сенька хворал тогда, Маша с
отцом в Шабалдино к тётке уехали, а я в углу дома из карт строю и вижу: возлагает
дьякон руку свою матери на грудь, рука — рыжая, и перстень серебряный на ней.