Неточные совпадения
— Проповедник, — говорил он, — обязан иметь сердце сокрушенно и, следственно, главу слегка наклоненную набок. Глас не лаятельный, но томный, как бы воздыхающий. Руками не неистовствовать, но, утвердив первоначально правую руку близ сердца (сего истинного источника всех воздыханий), постепенно оную
отодвигать в пространство, а потом вспять к тому же источнику обращать. В патетических местах не выкрикивать и ненужных слов от себя не сочинять, но токмо воздыхать громчае.
— Ну что ж, поедешь нынче вечером к нашим, к Щербацким то есть? — сказал он,
отодвигая пустые шершавые раковины, придвигая сыр и значительно блестя глазами.
— Нет, благодарствуй, я больше не могу пить, — сказал Левин,
отодвигая свой бокал. — Я буду пьян… Ну, ты как поживаешь? — продолжал он, видимо желая переменить разговор.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и,
отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
Осмотрев детей, они сели, уже одни, в гостиной, пред кофеем. Анна взялась за поднос и потом
отодвинула его.
— Нет, вы уж так сделайте, как я говорил, — сказал он, улыбкой смягчая замечание, и, кратко объяснив, как он понимает дело,
отодвинул бумаги и сказал: — Так и сделайте, пожалуйста, так, Захар Никитич.
— Отчего ж по три? Это по ошибке. Одна подвинулась нечаянно, я ее
отодвину, изволь.
— И прекрасно делают, — продолжал папа,
отодвигая руку, — что таких людей сажают в полицию. Они приносят только ту пользу, что расстраивают и без того слабые нервы некоторых особ, — прибавил он с улыбкой, заметив, что этот разговор очень не нравился матушке, и подал ей пирожок.
Заметов смотрел на него прямо в упор, не шевелясь и не
отодвигая своего лица от его лица.
Он
отодвинул свой стул от стола, высвободил немного пространства между столом и своими коленями и ждал несколько в напряженном положении, чтобы гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться, и гость полез через узкое пространство, торопясь и спотыкаясь. Достигнув стула, он сел и мнительно поглядел на Разумихина.
Он отвел от губ трубку и уже хотел спрятаться; но, поднявшись и
отодвинув стул, вероятно, вдруг заметил, что Раскольников его видит и наблюдает.
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом
отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом. Старуха положила себе меду в чашку (она находила, что пить чай с сахаром и грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила хриплым голосом...
— Нет, седьмой; как можно! — Ребенок опять засмеялся, уставился на сундук и вдруг схватил свою мать всею пятерней за нос и за губы. — Баловник, — проговорила Фенечка, не
отодвигая лица от его пальцев.
— Ах, Василий Иваныч, — пролепетала старушка, — в кои-то веки батюшку-то моего, голубчика-то, Енюшень-ку… — И, не разжимая рук, она
отодвинула от Базарова свое мокрое от слез, смятое и умиленное лицо, посмотрела на него какими-то блаженными и смешными глазами и опять к нему припала.
И только мрачный человек в потертом пальто и дворянской фуражке не побоялся высказать откровенно свой взгляд:
отодвинув Самгина плечом, он встал на его место и сказал басом...
Люди, среди которых он стоял,
отодвинули его на Невский, они тоже кричали, ругались, грозили кулаками, хотя им уже не видно было солдат.
Парень с серебряной серьгой в ухе легко, тараном плеча своего
отодвинул Самгина за спину себе и сказал негромко, сипло...
— Сказано: нельзя смотреть! — тихо и лениво проговорил штатский, подходя к Самгину и
отодвинув его плечом от окна, но занавеску не поправил, и Самгин видел, как мимо окна, не очень быстро, тяжко фыркая дымом, проплыл блестящий паровоз, покатились длинные, новенькие вагоны; на застекленной площадке последнего сидел, как тритон в домашнем аквариуме, — царь.
Макаров
отодвинул его и прошел в комнату, а за ним выдвинулся кудрявый парень и спросил...
Иван Петрович трясущейся рукою налил водки, но не выпил ее, а,
отодвинув рюмку, засмеялся горловым, икающим смехом; на висках и под глазами его выступил пот, он быстро и крепко стер его платком, сжатым в комок.
Прибежал Дронов, неряшливо растрепанный, сердитый, с треском
отодвинул стул.
— Постарел, больше, чем надо, — говорила она, растягивая слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина горячими пальцами в кольцах и
отодвинув его от себя, осмотрев с головы до ног, сказала: — Ну — все же мужчина в порядке! Сколько лет не видались? Ох, уж лучше не считать!
У него дрожали ноги, он все как-то приседал, покачивался. Самгин слушал его молча, догадываясь — чем ушиблен этот человек?
Отодвинув Клима плечом, Лютов прислонился к стене на его место, широко развел руки...
— Не обижай Алешку, — просила она Любашу и без паузы, тем же тоном — брату: — Прекрати фокусы! Налейте крепкого, Варя! — сказала она,
отодвигая от себя недопитую чашку чая. Клим подозревал, что все это говорится ею без нужды и что она, должно быть, очень избалована, капризна, зла. Сидя рядом с ним, заглядывая в лицо его, она спрашивала...
В одно из воскресений Клим застал у Варвары Дьякона, — со вкусом прихлебывая чай, он внимательно, глазами прилежного ученика слушал хвалебную речь Маракуева «Историческим письмам» Лаврова. Но, когда Маракуев кончил, Дьякон,
отодвинув пустой стакан, сказал, пытаясь смягчить свой бас...
Робинзон хотел сказать что-то, спрыгнул с подоконника, снова закашлялся и плюнул в корзину с рваной бумагой, — редактор покосился на корзину,
отодвинул ее ногой и сказал с досадой, ткнув кнопку звонка...
Дронов встал, держась рукой за кромку стола. Раскалился он так, что коротенькие ноги дрожали, дрожала и рука, заставляя звенеть пустой стакан о бутылку. Самгин,
отодвинув стакан, прекратил тонкий звон стекла.
— Так что я вам — не компания, — закончил он и встал, шумно
отодвинув стул. — Вы, господа, дайте мне… несколько рублей, я уйду…
На ее место тяжело сел Иноков; немного
отодвинув стул в сторону от Клима, он причесал пальцами рыжеватые, длинные волосы и молча уставил голубые глаза на Алину.
Не отвечая, Макаров
отодвинул стакан с лучом солнца в его рыжей влаге, прикрытой кружком лимона, облокотился о стол, запустив пальцы в густые, двухцветные вихры свои.
Первым втиснулся в дверь толстый вахмистр с портфелем под мышкой, с седой, коротко подстриженной бородой, он
отодвинул Клима в сторону, к вешалке для платья, и освободил путь чернобородому офицеру в темных очках, а офицер спросил ленивым голосом...
«Осталась где-то вне действительности, живет бредовым прошлым», — думал он, выходя на улицу. С удивлением и даже недоверием к себе он вдруг почувствовал, что десяток дней, прожитых вне Москвы,
отодвинул его от этого города и от людей, подобных Татьяне, очень далеко. Это было странно и требовало анализа. Это как бы намекало, что при некотором напряжении воли можно выйти из порочного круга действительности.
Память произвольно выдвинула фигуру Степана Кутузова, но сама нашла, что неуместно ставить этого человека впереди всех других, и с неодолимой, только ей доступной быстротою
отодвинула большевика в сторону, заместив его вереницей людей менее антипатичных. Дунаев, Поярков, Иноков, товарищ Яков, суховатая Елизавета Спивак с холодным лицом и спокойным взглядом голубых глаз. Стратонов, Тагильский, Дьякон, Диомидов, Безбедов, брат Димитрий… Любаша… Маргарита, Марина…
— Говори громче, я глохну от хины, — предупредил Яков Самгин Клима, сел к столу,
отодвинул локтем прибор, начертил пальцем на скатерти круг.
Он уже не ходил на четверть от полу по комнате, не шутил с Анисьей, не волновался надеждами на счастье: их надо было
отодвинуть на три месяца; да нет! В три месяца он только разберет дела, узнает свое имение, а свадьба…
А Ольга
отодвинула ящик столика и достала последнюю записку Обломова. «Болен, бедный, — заботливо думала она, — он там один, скучает… Ах, Боже мой, скоро ли…»
— Не стану, пока не скажешь, — говорил Тарантьев,
отодвигая рюмку.
— Ах, какая гадость! — говорила тетка,
отодвигая, но не пряча книгу и не принимая никаких мер, чтоб Ольга не прочла ее.
Бабушка
отодвинула от себя все книги, счеты, гордо сложила руки на груди и стала смотреть в окно. А Райский сел возле Марфеньки, взял ее за руки.
С той стороны
отодвинули задвижку; Райский толкнул калитку ногой, и она отворилась. Перед ним стоял Савелий: он бросился на Райского и схватил его за грудь…
Но Вера не смотрела. Она
отодвигала кучу жемчуга и брильянты, смешивала их с Марфенькиными и объявила, что ей немного надо. Бабушка сердилась и опять принималась разбирать и делить на две половины.
А так — он добрый: ребенка встретит — по голове погладит, букашку на дороге никогда не раздавит, а
отодвинет тростью в сторону: «Когда не можешь, говорит, дать жизни, и не лишай».
Она
отодвинула ее и переложила сзади себя, на этажерку. Он засмеялся.
— Не разберу, душенька, — сказала она, с тоской
отодвинув письмо. — Ты скажи лучше коротко, зачем мне нужно знать.
Он
отодвинул рукопись в сторону, живо порылся в ящике между письмами и достал оттуда полученное за месяц письмо от художника Кирилова, пробежал его глазами, взял лист почтовой бумаги и сел за стол.
Он обмерил меня взглядом, не поклонившись впрочем, поставил свою шляпу-цилиндр на стол перед диваном, стол властно
отодвинул ногой и не то что сел, а прямо развалился на диван, на котором я не посмел сесть, так что тот затрещал, свесил ноги и, высоко подняв правый носок своего лакированного сапога, стал им любоваться.
Пролагая путь внутрь края оружием, а еще более торговлею, они скоро
отодвинули границу, которая до них оканчивалась Рыбною рекою, далее.
Мы вошли в палисадник; он
отодвинул одну стену или раму домика, и нам представились миньятюрные комнаты, совершенно как клетки попугая, с своей чистотой, лакированными вещами и белыми циновками.
В самом деле, для непривычного человека покажется жутко, когда вдруг четыреста человек, по барабану, бегут к пушкам, так что не подвертывайся: сшибут с ног; раскрепляют их,
отодвигают, заряжают, палят (примерно только, ударными трубками, то есть пистонами) и опять придвигают к борту.
— А! — радостно восклицает барин,
отодвигая счеты. — Ну, ступай; ужо вечером как-нибудь улучим минуту да сосчитаемся. А теперь пошли-ка Антипку с Мишкой на болото да в лес десятков пять дичи к обеду наколотить: видишь, дорогие гости приехали!