Неточные совпадения
Гносеология обычно формулирует свою проблему так:
отношение мышления к бытию, познающего субъекта к познаваемому
объекту.
Сам Лосский признает, что различие между явлениями, которыми занимается наука, и сущностью вещей лежит в самом бытии, а не в природе
отношений между субъектом и
объектом.
Отношение познающего субъекта к познаваемому
объекту есть
отношение внутри бытия,
отношение бытия к бытию, а не «мышления» к «бытию» как противостоящих друг другу.
Критическая гносеология радикально уже отрицает изначальную цель познания — соединение познающего с бытием, конструирует познание вне реального, живого, внутреннего
отношения познающего субъекта к познаваемому
объекту.
Значит, в процессе познания внешнего мира
объект трансцендентен в
отношении к познающему я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий в мире не-я (материал знания), а другой стороной совершающийся в мире «я» (сравнивание)».
Однако и здесь, поскольку мы имеем дело с
отношением религиозным, оно связано именно с устремлением за эмпирическую данность к некоему трансцендентному ноумену [Ноумен — умопостигаемая сущность, в отличие от «феномена» —
объекта чувственного содержания.
Но это расширение теоретического разума не есть расширение спекуляции, т. е. не дает права делать из этих понятий позитивное употребление в теоретическом
отношении (??), так как здесь практический разум делает то, что эти понятия становятся реальными и действительно получают свои (возможные)
объекты.
«Земля проклята за человека» (Быт. 3:17), сделалась косным и противящимся человеку
объектом хозяйства, она родит ему «терния и волчцы», а он обречен «со скорбью питаться от нее» (причем, конечно, «питанием» объемлется здесь весь комплекс
отношений человека к природе).
Следовательно, это не есть расширение познания о данных сверхчувственных предметах, но расширение теоретическою разума и его познания по
отношению к сверхчувственному вообще, поскольку это побуждает нас допустить, что есть такие предметы, хотя мы и не имеем возможности определить их точнее, значит расширить наше познание об
объектах.
Ничто в каждом из этих четырех
отношений есть
объект религиозной функции или предмет религиозного
отношения.
И так как всякая субъектность, всякое кто conpai ается с объектностью, или что, и разделение бытия на субъект и
объект, кто и что, прорезает его до самой глубины, то, очевидно, при постижении трансцендентности Божества следует отрицать не только всякое что или кто, но и самое
отношение, связь между ними, вытекающую из раздвоения на кто и что.
Мысль рождается не из пустоты самопорождения, ибо человек не Бог и ничего сотворить не может, она рефлектируется из массы переживаний, из опыта, который есть отнюдь не свободно полагаемый, но принудительно данный
объект мысли [Эту мысль С. Н. Булгаков впоследствии развил в своей работе «Трагедия философии» (1920–1921), о которой писал в предисловии: «Внутренняя тема ее — общая и с более ранними моими работами (в частности, «Свет невечерний») — о природе
отношений между философией и религией, или о религиозно-интуитивных отношенях между философией и религией, или о религиозно-интуитивных основах всякого философствования.
Это признание для теоретического разума может быть названо гипотезой, а по
отношению к пониманию
объекта, данного нам путем морального закона (высшего блага), значит по
отношению к потребности в практическом направлении, верой и притом верой чистого разума, ибо только чистый разум (как в его теоретическом, так и в практическом применении) есть тот источник, откуда оно возникает» (Кант. Критика практического разума, пер.
Интуиция, то есть инстинкт, который не имел бы практического интереса, который был бы сознательным по
отношению к себе, способным размышлять о своем
объекте и бесконечно расширять его, такой инстинкт ввел бы нас в самые недра жизни».
Меня сейчас интересует философская проблема «классического» и «романтического», которая связана с
отношением субъекта и
объекта, субъективного и объективного.
Бог не
объект для личности, он субъект, с которым существуют экзистенциальные
отношения.
К мышлению об обществе, свободном от категорий господства и рабства, неприменимы обычные социологические понятия, оно предполагает отрешенность, негативность в
отношении ко всему, на чем покоится общество в царстве кесаря, т. е. в мире объективированном, где человек становится тоже
объектом.
Но такое отчуждение, экстериоризация
объекта в
отношении к субъекту и есть то, что я называю объективацией.
Но сознание предполагает
отношение субъекта и
объекта.
В мире объективации нет
отношения к живой, конкретной личности, а есть
отношение к
объектам.
Когда духовная жизнь определяется в
отношении бытию, то она определяется в
отношении к
объекту.
Но это в корне ложная постановка вопроса, заимствованная из понимания
отношений между субъектом и
объектом — субъект должен отражать какие-то
объекты.
Общество, в котором не будет
объектов и ни к кому и ни к чему не будет
отношения как к
объекту, есть царство духа и царство свободы, и в пределе оно означает наступление Царства Божьего.
Но в
отношениях к
объектам реальности не достижимы, они ускользают.
Отношение к
объекту всегда символично.
Католическое
отношение к Богу как
объекту, как к предмету устремления создает внешнюю динамичность католичества.