Неточные совпадения
На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы
отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной: особенно хороши были светлые, черные, продолговатые
глаза.
— Никто! Я выдумала, я никого не люблю, письмо от попадьи! — равнодушно сказала она, глядя на него, как он в волнении глядел на нее воспаленными
глазами, и ее
глаза мало-помалу теряли свой темный бархатный
отлив, светлели и, наконец, стали прозрачны. Из них пропала мысль, все, что в ней происходило, и прочесть в них было нечего.
Глаза темные, точно бархатные, взгляд бездонный. Белизна лица матовая, с мягкими около
глаз и на шее тенями. Волосы темные, с каштановым
отливом, густой массой лежали на лбу и на висках ослепительной белизны, с тонкими синими венами.
Мы часа два наслаждались волшебным вечером и неохотно, медленно, почти ощупью, пошли к берегу. Был
отлив, и шлюпки наши очутились на мели. Мы долго шли по плотине и, не спуская
глаз с чудесного берега, долго плыли по рейду.
Это было невозможно… Troppo tardi… [Слишком поздно (ит.).] Оставить ее в минуту, когда у нее, у меня так билось сердце, — это было бы сверх человеческих сил и очень глупо… Я не пошел — она осталась… Месяц прокладывал свои полосы в другую сторону. Она сидела у окна и горько плакала. Я целовал ее влажные
глаза, утирал их прядями косы, упавшей на бледно-матовое плечо, которое вбирало в себя месячный свет, терявшийся без отражения в нежно-тусклом
отливе.
В больших, навыкате,
глазах (и кто только мог находить их красивыми!) начинала бегать какая-то зеленоватая искорка. Все мое внимание
отливало к пяти уколам на верхушке головы, и я отвечал тихо...
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные,
отливая синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные
глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
Пониже
глаз, по обеим сторонам, находится по белой полоске, и между ними, под горлом, идет темная полоса; такого же цвета, с зеленоватым
отливом, и зоб, брюхо белое; ноги длиною три вершка, красно-свинцового цвета; головка и спина зеленоватые, с бронзово-золотистым
отливом; крылья темно-коричневые, почти черные, с белым подбоем до половины; концы двух правильных перьев белые; хвост довольно длинный; конец его почти на вершок темно-коричневый, а к репице на вершок белый, прикрытый у самого тела несколькими пушистыми перьями рыжего цвета; и самец и самка имеют хохолки, состоящие из четырех темно-зеленых перышек.
Глаза темные, брови широкие и красные, голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется черным, но это несправедливо: его голова и шея покрыты очень темными, но в то же время узорно-серыми перышками; зоб
отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному полю, а спина и особенно верхняя сторона крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные, с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой крыльев под плечными суставами ярко-белый с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый; ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною твердою бахромою; ногти темные, большие и крепкие.
Вернулся Платонов с Пашей. На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с синим отечным
отливом, мутные полузакрытые
глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые губы казались похожими на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а другой — маленький. Она послушно подошла к дивану и послушно улеглась головой на подушку, не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было видно, что ей холодно.
И в наружности, и в манерах его прежде всего поражала очень милая смесь откровенной преданности с застенчивою почтительностью; сверх того, он имел постоянно бодрый вид, а когда смотрел в
глаза старшим, то взгляд его так
отливал доверчивостью и признательностью, что старшие, в свою очередь, не могли оторвать от него
глаз и по этой причине называли его василиском благонравия.
Глаза ввалились и, вместо прежней грусти ни об чем, выражали простую тусклость; кожа на щеках и на лбу
отливала желтизною; нос вытянулся, губы выцвели, подбородок заострился; в темных волосах прокрадывались серебристые змейки.
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся наметом; некрашеные стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных времен не мытые оконца подслеповато глядели на площадь и, вследствие осевшей на них грязи,
отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный темный двор, в котором непривычный
глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
M-me Четверикова, этот недавний еще цветок красоты и свежести, была тоже немного лучше: бледный, матовый
отлив был на ее щеках вместо роз; веки прекрасных
глаз опухли от слез; хоть бы брошка, хоть бы светлая булавка была видна в ее костюме.
Когда Калинович, облекшись предварительно тоже в новое и очень хорошее белье, надел фрачную пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись в зеркало, почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным человеком; самый опытный
глаз, при этой наружности, не заметил бы в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета, с желтоватым
отливом лицо; худощавый, стройный стан; приличные манеры — словом, как будто с детских еще лет водили его в живописных кафтанчиках гулять по Невскому, учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено в него было самой уж, видно, природой.
Казалось, это был сильный брюнет, сухощавый и смуглый;
глаза были большие, непременно черные, с сильным блеском и с желтым
отливом, как у цыган; это и в темноте угадывалось.
По-прежнему лицо его было похоже на улыбающийся фаршированный сычуг; по-прежнему
отливала глянцем на солнышке его лысина и весело колыхался овальный живот; по-прежнему губы припухли от беспрерывного закусывания, а
глаза подергивались мечтательностью при первом намеке об еде.
Теперь это лицо от великого пьянства и других причин было обложено густой сетью глубоких морщин, веки опухли,
глаза смотрели воспаленным взглядом, губы блестели тем синеватым
отливом, какой бывает только у записных пьяниц.
Поразительны, истинно поразительны были ее
глаза, исчернасерые, с зеленоватыми
отливами, с поволокой, длинные, как у египетских божеств, с лучистыми ресницами и смелым взмахом бровей.
Отец, когда я пришел к нему, сидел глубоко в кресле, с закрытыми
глазами. Его лицо, тощее, сухое, с сизым
отливом на бритых местах (лицом он походил на старого католического органиста), выражало смирение и покорность. Не отвечая на мое приветствие и не открывая
глаз, он сказал...
Из-под белых войлочных шляп сверкали черные с косым разрезом
глаза кровных степняков цветущей Башкирии; из-под оленьих шапок и треухов выглядывали прямые жесткие волосы с черным
отливом, а приподнятые скулы точно сдавливали
глаза в узкие щели.
Вся кровь вдруг
отливает от моего мозга, из
глаз сыплются искры, я вскакиваю и, схватив себя за голову, топоча ногами, кричу не своим голосом...
Другой берег, плоский и песчаный, густо и нестройно покрыт тесною кучей хижин Заречья; черные от старости, с клочьями зеленого мха на прогнивших крышах, они стоят на песке косо, криво, безнадежно глядя на реку маленькими больными
глазами: кусочки стекол в окнах,
отливая опалом, напоминают бельма.
Так думал я. И вот она пришла
И встала на откосе. Были рыжи
Ее
глаза от солнца и песка.
И волосы, смолистые как сосны,
В
отливах синих падали на плечи.
Пришла. Скрестила свой звериный взгляд
С моим звериным взглядом. Засмеялась
Высоким смехом. Бросила в меня
Пучок травы и золотую горсть
Песку. Потом — вскочила
И, прыгая, помчалась под откос…
«Какая же, однако, каналья этот Дегтярев! — думал он, записывая минусы. — Когда встречается на улице, таким милым другом прикидывается, скалит зубы и по животу гладит, а теперь, поди-ка, какие пули
отливает! В лицо другом величает, а за
глаза я у него и индюк и пузан…»
Сверкающая красота ее померкла;
глаза, вместо прежнего пламенного, обдающего жаром взгляда, смотрят только тревожно, остро и подозрительно; у углов губ пролегла тонкая морщинка; под
глазами заметны темноватые круги, и вся кожа, так недавно вызывавшая у старого Бодростина комплименты ее свежести и аромату, подцветилась желтоватым янтарным
отливом.
Я почувствовала, как вся кровь то приливала, то
отливала в моем лице, как вдруг похолодели мои дрожащие пальцы, и я уже не могла отвести взгляда от злых и пронизывающих меня насквозь
глаз учителя.
Не трудно было Теркину
отлить половину опиума в пузырек и поставить склянку в угол так, чтобы она не бросалась в
глаза.
Ступени лестницы, стены и арки
отливали матовым блеском; ничто еще не успело запылиться или потускнеть. Видны были строгость и
глаз в порядках этого дома.
Несмотря на сан и почтенные годы, что-то жалкенькое, забитое и униженное выражали его красные, мутноватые
глаза, седые с зеленым
отливом косички на затылке, большие лопатки на тощей спине…
Докатил до опушки, одежу с себя долой. Сел под куст в чем мать родила, смазал себя по всем швам картофельным крахмалом, да в пакле и вывалялся. Чисто как леший стал — свой ротный командир не признает. Бороду себе из мха венчиком приспособил, личность пеплом затер. Одни
глаза солдатские, да и те зеленью
отливают, потому на голову, заместо фуражки, цельный куст вереску нахлобучил.
Лицо Юлии Федоровны пылало, темные
глаза отливали золотистым блеском.
Серо-желтые нависшие брови скрывали
глаза, которые давали тон всему этому оригинальному лицу, — они были совершенно круглые, совиные, блестящие, с темно-зеленоватым
отливом. Настоящий цвет этих
глаз было невозможно уловить: они бегали из стороны в сторону, а во время отдыха, который хозяин порой давал им, он закрывал их.
Лучшим украшением этого лица все-таки были большие, иссиня-серые
глаза с зеленоватым
отливом, делавшимся заметнее в минуты волнения их обладательницы.
Черные как смоль волосы с синеватым
отливом, цвета вороньего крыла, всегда с небрежно сколотой на затылке роскошной косой, оттеняли матовую белизну ее лица с правильными, но нерусскими чертами, лучшим украшением которого были большие, выразительные, по меткому определению одного заезжего в Т. генерала агатовые
глаза, смотревшие смело, бойко и прямо при обыкновенном настроении их владелицы.
Дернул командир плечом, щеки пламенем
отливают. Дать бы ему, Каблукову, промеж
глаз, а ротного налево-кругом на гауптвахту, суток на десять, пока не очухается… Ан сначала-то проверить надо.
Все это было выговорено шутя: ни стариковской горечи, ни чиновничьей строгости не слышалось в тоне. Антонина Сергеевна схватила взгляд мужа. Его острые
глаза отливали стальным блеском, точно говорили...
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными
глазами и с черными, курчавыми сизого
отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.