Неточные совпадения
У мамы ловкие пальцы, и раздела она быстро, а пока раздевала,
Юра держал
отца за руку. Няньку выгнал. Но так как
отец уже начинал сердиться и мог догадаться о том, что было в беседке, то
Юра скрепя сердце решил отпустить его. Но, целуя, схитрил...
А потом все было как всегда, и так никто об этом и не узнал; но образ огромного, таинственного и очаровательного человека, который есть
отец, а в то же время громко плачет, остался в памяти у
Юры, как что-то жуткое и чрезвычайно серьезное.
Во всех этих случаях с подозрительными мужчинами
Юра, хотя и смутно, но очень сильно, чувствует одно: что каким-то образом он заменяет собою отсутствующего
отца.
Юра ушел, повертелся в детской и снова вернулся: так же была полуоткрыта дверь, так же никого не было, и все так же громко плакал
отец.
С крайним трудом
Юре удалось на некоторое время сосредоточиться: вместе с
отцом они стали развешивать фонарики.
— Оставь. Как не стыдно, — засмеялась мать, и от этого смеха
Юре стало еще неприятнее, тем более что
отец не засмеялся, а продолжал хранить все тот же серьезный и печальный вид Гулливера, тоскующего о родной стране.
Что-то вспомнилось неприятное; с целью развеселить
отца,
Юра сел верхом на его сдвинутые колени и сказал...
Вдруг
отец громко, но как-то по-другому вздохнул и пошевелился; и
Юра потихоньку ушел.
И все это удалось
Юре:
отец так и не заметил, что он его любит особенно, а жить на свете было действительно весело, так что не было надобности в притворстве.
Юра вскочил, а
отец так и остался лежать на траве, закинув руки под голову и вглядываясь прищуренными глазами в сияющую, бездонную синеву.
— Так ты помни, — произнес
отец что-то непонятное, но отдавшееся в сердце
Юры легкой сосущею тревогой.
В детской
Юра потребовал, чтобы
отец сам раздел его.
Но не успел окончить, как уже лежал носом в самой траве, поднятый на воздух и опрокинутый чудесною силой, — это
отец по-старому подбросил его коленями.
Юра обиделся, а
отец с полным пренебрежением к его гневу начал щекотать его под мышками, так что поневоле пришлось рассмеяться, а потом взял, как поросенка, за ноги и понес на террасу. И мама испугалась...
Господи, что тут было! Кто-то смеялся, кто-то тоже кричал.
Отец схватил
Юру на руки, до боли сжал его и тоже кричал...
И
отец был очарователен: смеялся, шутил, подсаживал
Юру на лестницу, сам лазил по ее жиденьким, потрескивающим перекладинам, и под конец оба они вместе с лестницей свалились в траву, но не ушиблись.
Когда
Юра вошел в комнату, где играли в карты, важный лысый старик за что-то бранил
отца, размахивал мелком и говорил и кричал, что
отец поступил не так, что так нельзя делать, что так делают только нехорошие люди, что это нехорошо, что старик с ним больше играть не будет, и другое все такое же.
Потом
Юру унес с собою вихрь неистовых слез, отчаянных рыданий, смертельная истома. Но и в безумии слез он поглядывал на
отца: не догадывается ли он, а когда вошла мать, стал кричать еще громче, чтоб отвлечь подозрения. Но на руки к ней не пошел, а только крепче прижался к
отцу: так и пришлось
отцу нести его в детскую. Но, видимо, ему и самому не хотелось расставаться с
Юрой — как только вынес его из той комнаты, где были гости, то стал крепко его целовать и все повторял...