Неточные совпадения
Я решился тебя увезти, думая, что ты, когда узнаешь меня, полюбишь; я ошибся: прощай! оставайся полной
хозяйкой всего, что я имею; если хочешь, вернись к
отцу, — ты свободна.
— Вот видишь,
отец мой, и бричка твоя еще не готова, — сказала
хозяйка, когда они вышли на крыльцо.
— Ну, вот тебе постель готова, — сказала
хозяйка. — Прощай, батюшка, желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, ты привык,
отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? Покойник мой без этого никак не засыпал.
— Душ-то в ней,
отец мой, без малого восемьдесят, — сказала
хозяйка, — да беда, времена плохи, вот и прошлый год был такой неурожай, что Боже храни.
«Ивана Кузмича дома нет, — сказала она, — он пошел в гости к
отцу Герасиму; да все равно, батюшка, я его
хозяйка.
Опекуну она не давала сунуть носа в ее дела и, не признавая никаких документов, бумаг, записей и актов, поддерживала порядок, бывший при последних владельцах, и отзывалась в ответ на письма опекуна, что все акты, записи и документы записаны у ней на совести, и она отдаст отчет внуку, когда он вырастет, а до тех пор, по словесному завещанию
отца и матери его, она полная
хозяйка.
За обедом дедушка сидит в кресле возле
хозяйки. Матушка сама кладет ему на тарелку лучший кусок и затем выбирает такой же кусок и откладывает к сторонке, делая глазами движение, означающее, что этот кусок заповедный и предназначается Настасье. Происходит общий разговор, в котором принимает участие и
отец.
Они были старше
отца и до самой его женитьбы жили вместе с ним, пользуясь в Малиновце правами полных
хозяек.
Глафира еще при жизни матери успела понемногу забрать весь дом в руки: все, начиная с
отца, ей покорялись; без ее разрешения куска сахару не выдавалось; она скорее согласилась бы умереть, чем поделиться властью с другой
хозяйкой, — и какою еще
хозяйкой!
— Боже мой! что я дам им обедать? Когда теперь готовить? — говорила Женни, находясь в затруднительном положении дочери, желающей угодить
отцу, и
хозяйки, обязанной не ударить лицом в грязь.
Женни, точно, была рукодельница и штопала отцовские носки с бульшим удовольствием, чем исправникова дочь вязала бисерные кошельки и подставки к лампам и подсвечникам. Вообще она стала
хозяйкой не для блезиру, а взялась за дело плотно, без шума, без треска, тихо, но так солидно, что и люди и старик-отец тотчас почувствовали, что в доме есть настоящая
хозяйка, которая все видит и обо всех помнит.
Между тем наступал конец сентября, и
отец доложил Прасковье Ивановне, что нам пора ехать, что к Покрову он обещал воротиться домой, что матушка все нездорова и становится слаба, но
хозяйка наша не хотела и слышать о нашем отъезде.
Отец мой, не выходя из кареты, ласково поздоровался со всеми и сказал, что вот он и приехал к ним и привез свою
хозяйку и детей.
Мать постоянно отвечала, что «госпожой и
хозяйкой по-прежнему остается матушка», то есть моя бабушка, и велела сказать это крестьянам; но
отец сказал им, что молодая барыня нездорова.
Хозяйка встретила мою мать в сенях и ушла с нею в дом, а
отец высадил меня и сестру из кареты и повел за руку.
В первый раз была дождливая осень и тяжелая жизнь в разлуке с матерью и
отцом при явном недоброжелательстве родных-хозяев, или
хозяек, лучше сказать.
Наконец мы собрались совсем, и
хозяйка согласилась отпустить нас, взяв честное слово с моего
отца и матери, что мы непременно приедем в исходе лета и проживем всю осень.
Вслед за этой сценой все обратились к моей матери и хотя не кланялись в ноги, как моему
отцу, но просили ее, настоящую
хозяйку в доме, не оставить их своим расположением и ласкою.
В гостиной Вихровы застали довольно большое общество: самую
хозяйку, хоть и очень постаревшую, но по-прежнему с претензиями одетую и в тех же буклях 30-х годов, сына ее в расстегнутом вицмундире и в эполетах и монаха в клобуке, с пресыщенным несколько лицом, в шелковой гроденаплевой [Гроденапль — плотная ткань, род тафты, от франц. gros de Naples.] рясе, с красивыми четками в руках и в чищенных сапогах, — это был настоятель ближайшего монастыря,
отец Иоаким, человек ученый, магистр богословия.
— А это вот — угольная, или чайная, как ее прежде называли, — продолжала
хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. — Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного
отца мужа. Я здесь буду вас ожидать! — прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.
Мать Мити, узнав про это, выпытала вою правду у сына и побежала в магазин фотографических принадлежностей. Она заплатила 12 рублей 50 копеек
хозяйке и уговорила ее скрыть имя гимназиста. Сыну же велела всё отрицать и ни в каком случае не признаваться
отцу.
Все времяпрепровождение его в этом доме состояло в том, что он с полуулыбкою выслушивал
хозяйку, когда она рассказывала и показывала ему, какой кушак вышила
отцу Николаю и какие воздухи хочет вышить для церкви Благовещенья.
— Смотрите, папа просят танцевать, — сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее
отца, полковника с серебряными эполетами, стоявшего в дверях с
хозяйкой и другими дамами.
— Уговорите, mа chere, [Дорогая (франц.).]
отца пройтись с вами. Ну, пожалуйста, Петр Владиславич, — обратилась
хозяйка к полковнику.
— Князь, — сказал Морозов, — это моя
хозяйка, Елена Дмитриевна! Люби и жалуй ее. Ведь ты, Никита Романыч, нам, почитай, родной. Твой
отец и я, мы были словно братья, так и жена моя тебе не чужая. Кланяйся, Елена, проси боярина! Кушай, князь, не брезгай нашей хлебом-солью! Чем богаты, тем и рады! Вот романея, вот венгерское, вот мед малиновый, сама
хозяйка на ягодах сытила!
Снова я читаю толстые книги Дюма-отца, Понсон-де-Террайля, Монтепэна, Законнэ, Габорио, Эмара, Буагобэ, — я глотаю эти книги быстро, одну за другой, и мне — весело. Я чувствую себя участником жизни необыкновенной, она сладко волнует, возбуждая бодрость. Снова коптит мой самодельный светильник, я читаю ночи напролет, до утра, у меня понемногу заболевают глаза, и старая
хозяйка любезно говорит мне...
Умудренная годами тяжких страданий, семнадцатилетняя девушка вдруг превратилась в совершенную женщину, мать,
хозяйку и даже официальную даму, потому что по болезни
отца принимала все власти, всех чиновников и городских жителей, вела с ними переговоры, писала письма, деловые бумаги и впоследствии сделалась настоящим правителем дел отцовской канцелярии.
Алена Евстратьевна подхватывала похвальные слова братца и еще сильнее заставляла краснеть смущенную Феню, которая в другой раз не полезла бы за словом в карман и отделала бы модницу на все корки; но общее внимание и непривычная роль настоящей
хозяйки совсем спутывали ее.
Отец Крискент хотел закончить этот знаменательный день примирением Гордея Евстратыча с Зотушкой, но когда хватились последнего — его и след простыл. Это маленькое обстоятельство одно и опечалило о. Крискента и Татьяну Власьевну.
— Какой ты хозяин!.. Брата выгнал и меня хотел пустить по миру… Нет, Гордей Евстратыч,
хозяйка здесь я. Ты налаживай свой дом, да в нем и хозяйничай, а этот дом батюшкин… И
отцу Крискенту закажи, чтобы он тоже не ходил к нам. Вы с ним меня живую бы закопали в землю… Дескать, пущай только старуха умрет, тогда мы все по-своему повернем.
— Ну, этот, по крайности, хошь толком сказал, долго думал, да хорошо молвил! — произнес
отец, самодовольно поглаживая свою раскидистую бороду. — Ну, бабы, что ж вы стоите? — заключил он, неожиданно поворачиваясь к снохам и
хозяйке. — Думаете, станете так-то ждать на берегу с утра да до вечера, так они скорее от эвтаго придут… Делов нет у вас, что ли?
Эй, товарищ! да ты к
хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка; дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с
отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим.
К ней часто приходила Матица, принося с собой булки, чай, сахар, а однажды она даже подарила Маше голубое платье. Маша вела себя с этой женщиной, как взрослый человек и
хозяйка дома; ставила маленький жестяной самовар, и, попивая горячий, вкусный чай, они говорили о разных делах и ругали Перфишку. Матица ругалась с увлечением, Маша вторила ей тонким голосом, но — без злобы, только из вежливости. Во всём, что она говорила про
отца, звучало снисхождение к нему.
Свекровь ее тут же, старушка,
Трудилась; на полном мешке
Красивая Маша, резвушка,
Сидела с морковкой в руке.
Телега, скрыпя, подъезжает —
Савраска глядит на своих,
И Проклушка крупно шагает
За возом снопов золотых.
«Бог помочь! А где же Гришуха?» —
Отец мимоходом сказал.
— В горохах, — сказала старуха.
«Гришуха!» —
отец закричал,
На небо взглянул. «Чай, не рано?
Испить бы…»
Хозяйка встает
И Проклу из белого жбана
Напиться кваску подает.
Старуха помрет со кручины,
Не жить и
отцу твоему,
Береза в лесу без вершины —
Хозяйка без мужа в дому.
— Это твое дело: ты
хозяйка… — возразил
отец.
Отец княгини Варвары Никаноровиы был очень бедный помещик, убогие поля которого примыкали к межам князя Льва Яковлевича. Мать бабушкина была очень добрая женщина и большая
хозяйка, прославившаяся необыкновенным уменьем делать яблочные зефирки, до которых жена князя Льва Яковлевича была страстная охотница. На этом княгиня и бедная дворянка заинтересовались друг другом и, встретясь в церкви, познакомились, а потом, благодаря деревенской скуке, скоро сошлись и, наконец, нежно подружились.
Пройдя через две небольшие комнаты,
хозяйка отворила потихоньку дверь в светлый и даже с некоторой роскошью убранный покой. На высокой кровати, с ситцевым пологом, сидел, облокотясь одной рукой на столик, поставленный у самого изголовья, бледный и худой, как тень, Рославлев. Подле него старик, с седою бородою, читал с большим вниманием толстую книгу в черном кожаном переплете. В ту самую минуту, как Зарецкой показался в дверях, старик произнес вполголоса: «Житие преподобного
отца нашего…»
Помню, как они заблистали, когда его
отец сказал при нем, говоря о ней: «умница;
хозяйка будет».
— Батюшка! — сказал Юрий, которого вы, вероятно, узнали, приметно изменившимся голосом и в потемках ощупывая предметы, — проснитесь! где вы!.. проснитесь!.. дело идет о жизни и смерти!.. послушай, — продолжал он шепотом, обратясь к полусонной
хозяйке и внезапно схватив ее за горло: — где мой
отец? что вы с ним сделали?..
Так как каретная четверка была с
отцом в отъезде, нам запрягли в рессорные дрожки пару разгонных, и по приказанию матери мы отправились с вечера в дом Ал. Н. Зыбиной, откуда должны были вместе с
хозяйкой идти в церковь.
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со слезами рассказала
хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к
отцу.
— Ты мне вчера одно слово сказал, — повторил еще раз старик, — ты меня этим словом как ножом в сердце пырнул. Твой
отец мне тебя, умираючи, приказывал, ты мне заместо сына ро́дного был, а коли я тебя чем обидел, все мы в грехе живем. Так ли, православные? — обратился он к стоявшим вокруг мужикам. — Вот и матушка твоя родная тут, и
хозяйка твоя молодая, вот вам фитанец. Бог с ними, с деньгами! А меня простите, Христа-ради.
Только что Болдухины начали рекомендоваться с
хозяйкой, как Флегонт Афанасьич хватился Наташи: он видел, что она шла вместе с
отцом и матерью.
В детскую вошла молодая, красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была сестра
хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин
отец.
— В Орловской губернии. До службы я жил у матери, в доме вотчима; мать —
хозяйка, ее уважали, и я при ней кормился. А на службе получил письмо: померла мать… Идти мне теперь домой как будто уж и неохота. Не родной
отец, стало быть, и дом чужой.
— Ишь ты! — усмехнулся
отец. — Я его на Волгу за делом посылал, а он девок там разыскивал. Счастлив твой Бог, что поставку хорошо обладил, не то бы я за твое малодушие спину-то нагрел бы. У меня думать не смей самому невесту искать… Каку даст
отец, таку и бери… Вот тебе и сказ… А жениться тебе в самом деле пора. Без бабы и по хозяйству все не ходко идет, да и в дому жи́лом не пахнет… По осени беспременно надо свадьбу сварганить, надоело без
хозяйки в доме.
Пробудились на печах от уличной песни старые старухи, торопливо крестились спросонок и творили молитву. Ворчали
отцы, кипятились матери. Одна за другой отодвигались в избах оконницы, и высовывались из них заспанные головы
хозяек в одних повойниках. Голосистые матери резкой бранью осыпали далеко за полночь загулявших дочерей. Парни хохотали и громче прежнего пели...
Там великий муж, окруженный
отцами и матерями семейств,
хозяйкой и хозяином, что-то с жаром толковал одной даме, к которой его только что подвели.
С грустью, с досадой смотрел работящий, домовитый
отец на непутное чадо, сам про себя раздумывал и
хозяйке говаривал: «Не быть пути в Гараньке, станет он у Бога даром небо коптить, у царя даром землю топтать.
Только что вошла Дуня в отцовский дом, письма ей подали. Они только что получены были Герасимом Силычем, и он, с часу на час ожидая
хозяйку, удержал их у себя. Оба письма были из Луповиц: одно от
отца Прохора, другое от Вареньки.