Неточные совпадения
Она решительно не хочет, чтоб я познакомился с ее мужем — тем хромым старичком, которого я видел мельком на бульваре: она вышла за него для сына. Он богат и
страдает ревматизмами. Я не позволил себе над ним ни одной насмешки: она его уважает, как
отца, — и будет обманывать, как мужа… Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая
страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что
отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Не казнь страшна: пращур [Пращур — предок.] мой умер на лобном месте, [Лобное место — возвышение на Красной площади, где иногда казнили государственных преступников.] отстаивая то, что почитал святынею своей совести;
отец мой
пострадал вместе с Волынским и Хрущевым.
— Дурачок! Чтоб не
страдать. То есть — чтоб его, народ, научили жить не
страдая. Христос тоже Исаак, бог
отец отдал его в жертву народу. Понимаешь: тут та же сказка о жертвоприношении Авраамовом.
Это был крестьянин, у
отца которого отняли его дом совершенно незаконно, которой потом был в солдатах и там
пострадал зa то, что влюбился в любовницу офицера.
Если они на земле тоже ужасно
страдают, то уж, конечно, за
отцов своих, наказаны за
отцов своих, съевших яблоко, — но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь на земле непонятное.
Впрочем, одна теплая струйка в этом охлажденном человеке еще оставалась, она была видна в его отношениях к старушке матери; они много
страдали вместе от
отца, бедствия сильно сплавили их; он трогательно окружал одинокую и болезненную старость ее, насколько умел, покоем и вниманием.
Еще на наших интерконфессиональных собраниях он бывал неприятен и жесток с
отцом Лабертоньером, который очень
пострадал от ортодоксов-томистов и терпеть не мог томизма.
Но Авдотья Максимовна, твердя о том, что
отец ее любит, знает, однако же, какого рода сцена может быть следствием подобной откровенности с
отцом, и ее добрая, забитая натура заранее трепещет и
страдает.
— Как истинный друг
отца вашего, желаю предупредить, — сказал генерал, — я, вы видите сами, я
пострадал, по трагической катастрофе; но без суда! Без суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!
Для Женни это было еще тяжелее, ибо она
страдала и за брата и за
отца, терзания которого ей не давали ни минуты покоя.
Подумай, представь себе только, каково
страдал тогда твой
отец от этой клеветы.
— Ужасно трудна, — подтвердил юноша, — но я откровенно могу вам сказать, что вполне сочувствую ей, потому что сам почти в положении Гамлета.
Отец мой, к несчастью, имеет привязанность к нашей бывшей гувернантке, от которой
страдала наша мать и, может быть, умерла даже от нее, а теперь
страдаем мы все, и я, как старший, чувствую, что должен был бы отомстить этой женщине и не могу на это решиться, потому что все-таки люблю и уважаю моего
отца.
Любят,
страдают, вздыхают, дерутся на дуэлях (как некогда
отец… когда он был совсем другим).
И ни в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет в его глазах был, конечно,
отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее в глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она
страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
Кроме того, что она принадлежала к числу тех женщин, которые платят за счастие быть матерью постоянно болезненным состоянием, более тягостным и мучительным, чем всякая болезнь, — она
страдала душой; отношения к
отцу день ото дня становились огорчительнее, а дерзости Калмыка — невыносимее.
— Конечно, я пошел к
отцу, о да! Конечно, — хотя я знаю, что мертвые не могут ничего слышать, но я пошел: надо уважать желания тех, кто трудился для нас и не менее нас
страдал, — не так ли?
— Чего он добивается? — воскликнула Люба. — Денег только… А есть люди, которые хотят счастья для всех на земле… и для этого, не щадя себя, работают,
страдают, гибнут! Разве можно
отца равнять с ними?!
Татьяна Васильевна, в свою очередь, грустно размышляла: «Итак, вот ты, поэзия, на суд каких людей попадаешь!» Но тут же в утешение себе она припомнила слова своего отца-масона, который часто говаривал ей: «Дух наш посреди земной жизни замкнут, оскорбляем и бесславим!.. Терпи и помни, что им только одним и живет мир! Всем нужно
страдать и стремиться воздвигнуть новый храм на развалинах старого!»
— Проклятое племя! Ну долго ли мой
отец был крепостным, а я всю жизнь, того-этого, послушанием
страдаю. Ты вон давеча на меня крикнул, а я сейчас же за револьвером — от послушания, того-этого, оттого, что иначе возразить не умею, от стыда! Эх, Саша, много еще ты молиться должен, пока свой грех замолишь.
С тех пор как я
страдаю бессонницей, в моем мозгу гвоздем сидит вопрос: дочь моя часто видит, как я, старик, знаменитый человек, мучительно краснею оттого, что должен лакею; она видит, как часто забота о мелких долгах заставляет меня бросать работу и по целым часам ходить из угла в угол и думать, но отчего же она ни разу тайком от матери не пришла ко мне и не шепнула: «
Отец, вот мои часы, браслеты, сережки, платья…
— Кости
страдают. Я — сильнее отца-то твоего, да не столько ловок. Ну, пойдём за ними, Никита Ильич, простец!
Анна Павловна сначала и не поняла хорошенько, что ей предстоит, потом плакала,
страдала, молилась, —
отец убеждал, просил и, наконец, настаивал.
«Сейчас умер мой
отец. Этим я обязана тебе, так как ты убил его. Наш сад погибает, в нем хозяйничают уже чужие, то есть происходит то самое, чего так боялся бедный
отец. Этим я обязана тоже тебе. Я ненавижу тебя всею моею душой и желаю, чтобы ты скорее погиб. О, как я
страдаю! Мою душу жжет невыносимая боль… Будь ты проклят. Я приняла тебя за необыкновенного человека, за гения, я полюбила тебя, но ты оказался сумасшедшим…»
— Мне, персонально, ничего не нужно, — перервал он, — но я
отец; мне дорого счастье моей дочери. Она, я вижу,
страдает; я боюсь… и должен вам открыть… — Тут он нюхал табак и не находил, что сказать.
Иван. Вероятно, врёшь. А завтра тебя, как болвана, оставят без обеда в классе, и
отец будет
страдать от стыда. Меня удивляет, как вы живёте, — никто ничего не делает.
Отец был алкоголиком; один дядя, его брат, кончил свою жизнь в больнице для умалишенных, и, наконец, единственная сестра моя, Анна, уже умершая,
страдала эпилепсией.
Например, когда мать Сережи упрашивала его
отца сменить старосту Мироныча в селе, принадлежащем их тетушке, за то, что он обременяет крестьян, и, между прочим, одного больного старика, и когда
отец говорил ей, что этого нельзя сделать, потому что Мироныч — родня Михайлушке, а Михайлушка в большой силе у тетушки, то Сережа никак не мог сообразить этого и задавал себе вопросы: «За что
страдает больной старичок, что такое злой Мироныч, какая это сила Михайлушка и бабушка?
Вы говорите о вашем сапожнике, им кажется что вы на них намекаете; ничего не говорите, не думаете даже о них, —
страдают. Оказываете им важную услугу; прекрасно; они принимают ее с благодарностию; но мысль, что они одолжены именно вами, не дает им покоя, и снова их коробит. Вы женитесь, делаетесь
отцом семейства, получаете наследство, добиваетесь места, лишаетесь жены, награждены чином, все это задевает их за живое, и они
страдают; короче сказать, не знаешь, с какой стороны приступиться!
Обманутые все эти люди, — даже Христос напрасно
страдал, отдавая свой дух воображаемому
отцу, и напрасно думал, что проявляет его своею жизнью. Трагедия Голгофы вся была только ошибка: правда была на стороне тех, которые тогда смеялись над ним и желали его смерти, и теперь на стороне тех, которые совершенно равнодушны к тому соответствию с человеческой природой, которое представляет эта выдуманная будто бы история. Кого почитать, кому верить, если вдохновение высших существ только хитро придуманные басни?
Любовь очень часто в представлении таких людей, признающих жизнь в животной личности, то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка мать отнимает, посредством найма кормилицы, у другого ребенка молоко его матери; то чувство, по которому
отец отнимает последний кусок у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину
страдает от этой любви и заставляет ее
страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; это то чувство, по которому люди одного, любимого ими товарищества наносят вред чуждым или враждебным его товариществу людям; это то чувство, по которому человек мучит сам себя над «любимым» занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его людям; это то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
В христианстве должно быть придаваемо одинаково серьезное значение как тому, что Христос воплотился, «на земле явися и с человеки поживе»,
пострадал и воскрес, так и тому, что Он вознесся на небо, снова удалился из мира, сделался для него опять, хотя и не в прежнем смысле, трансцендентен, пребывает на небеси, «седяй одесную
Отца» [Господь, после беседования с ними <апостолами>, вознесся на небо и воссел одесную <т. е. справа от> Бога (Мк. 16:19).].
Лиза умирала от скуки. Грохольский тоже
страдал. Ему приходилось гулять одному, без пары. Он чуть не плакал, но… нужно было покориться судьбе. А тут еще каждое утро прибегал Бугров и, шипя, сообщал никому не нужный бюллетень о здоровье маленького
отца Петра. Надоел он с этими бюллетенями.
— Духовного. Мой
отец был честный поп. Всегда говорил великим мира сего правду в глаза и за это много
страдал.
Прошел ноябрь. Пленница разрешилась от бремени. Граф Алексей Григорьевич Орлов, обольстивший из усердия к службе несчастную женщину, сделался
отцом. Как обыкновенно случается с женщинами, которые
страдают чахоткой во время беременности, болезнь сильнее овладела пленницей после разрешения. Смерть была близка. Что чувствовала мать при взгляде на рожденного младенца?
Будучи сам человеком очень честным,
отец мой
страдал излишнею доверчивостью и терпеть не мог никакой подозрительности; это благородное свойство его души послужило ему немножко во вред: занятых сумм недостало, и матушка нашлась вынужденною взять еще несколько тысяч под вексель на покупку инструментов для полковой музыки.
После смерти
отца мы с матушкой остались не только нищими, но на нас лежала вина разорения моей престарелой бабки и теток, имение которых, заложенное для моего
отца, было продано с молотка вместе с тою банею, где я так мученически
страдал от бабушки и ее здоровых латышек, голые тела которых так жестоко смущали мою скромность.
Однако, хотя я тут я
пострадал, но в общем ходе дел поездка в Лифляндию была удачна: бабушка была очень добра и ко мне, и к maman, и даже к
отцову денщику Окулову, который пленил ее своею способностию к мытью и глаженью.
Прославляемая «практичность» матушки приводила меня в некоторое смущение и начала казаться мне чем-то тягостным и даже прямо враждебным. Рассуждая о ней, я начинал чувствовать, что как будто этот бедный Серж тоже
страдает от этой хваленой практичности. Боже мой, как мне это было досадно! Да и один ли Серж? А
отец, а я, а. Христя?.. мне показалось, что мы все
страдаем и будем
страдать, потому что мы благородны, горячи, доверчивы и искренни, меж тем как она так практична!
— Все-таки не так, как другие на моем месте. Меня не выключат, потому что Maman дала слово
отцу беречь меня и я на ее попечении… И притом я ведь считаюсь «парфеткой», а «парфеток» так легко не исключают. Утри свои слезы, Бельская, а тебе, Краснушка, нечего волноваться, и тебе, Кира, тоже, — все будет улажено. Я ведь помню, как за меня
пострадала Люда. Теперь моя очередь. Пойдем со мной к Maman, — кивнула она мне, и мы обе вышли из класса среди напутствий и пожеланий подруг.
Он не обвинял
отца, не жалел матери, не терзал себя угрызениями; ему понятно было, что все в доме теперь испытывают такую же боль, а кто виноват, кто
страдает более, кто менее, богу известно…
Любовь очень часто в представлении людей, признающих жизнь в животной личности, — то самое чувство, вследствие которого для блага своего ребенка одна мать отнимает у другого голодного ребенка молоко его матери и
страдает от беспокойства за успех кормления; то чувство, по которому
отец, мучая себя, отнимает последний кусок хлеба у голодающих людей, чтобы обеспечить своих детей; это то чувство, по которому любящий женщину
страдает от этой любви и заставляет ее
страдать, соблазняя ее, или из ревности губит себя и ее; то чувство, по которому бывает даже, что человек из любви насильничает женщину; это то чувство, по которому люди одного товарищества наносят вред другим, чтобы отстоять своих; это то чувство, по которому человек мучает сам себя над любимым занятием и этим же занятием причиняет горе и страдания окружающим его людям; это то чувство, по которому люди не могут стерпеть оскорбления любимому отечеству и устилают поля убитыми и ранеными, своими и чужими.
— У кого она
страдает светскими помыслами, так ее и многим не удовлетворить: это бездонный сосуд, которого ничем никогда не наполнишь, — отвечал, понявши ее,
отец Зосима.
Старший сын царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем
отца. Юноша занимался вместе с
отцом государственными делами, проявлял в них ум и чуткость к славе России. Во время переговоров о мире,
страдая за Россию, читая и горесть на лицах бояр, слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности, пришел к
отцу и потребовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.
Он
страдал как супруг, видя скорбь своей жены-матери, и как
отец.
— Ах, да! — спохватился Лихарев. — Виноват, дружочек. Спи, спи… Кроме нее, у меня еще двое мальчиков есть, — зашептал он. — Те, сударыня, у дяди живут, а эта не может и дня продышать без
отца.
Страдает, ропщет, а липнет ко мне, как муха к меду. Я, сударыня, заболтался, а оно бы и вам не мешало отдохнуть. Не угодно ли, я сделаю вам постель?
— Повторяю вам, что он с восторгом откроет вам свои объятия и благословит вас… и день, когда вы вернетесь… Он выгнал вас под влиянием вспышки своего необузданного характера… и столько лет
страдает из-за этого… Простите ему. Он ведь молился на вас, он думал, что любовь к вам умерла, а она никогда не покидала его сердце. Разве может в сердце
отца погаснуть любовь к его детищу? Никогда!
— Марья Петровна, вы когда-то были милостивы ко мне… Конечно, вам трудно узнать меня, когда ни ваш батюшка, ни Иннокентий Антипович не узнали меня… Я
страдал, боролся, но не отчаивался. Тот, на могиле которого вы были сейчас, умер на моих руках, произнося с любовью ваше имя. Пятнадцать лет я ради вашего
отца пробыл на каторге…
Лишь
отец Фока переступает за порог «храму Божого», как видит такие «порядки», что весь страх за свои «лядвия», готовые
пострадать от владычного «жезла строгости», у него пропадает, и благочинным овладевает его веселый юмор, предавшись которому, он продолжает писать по-малороссийски...
Спасение состоит в том, что второе лицо троицы, бог-сын,
пострадал за людей, искупил перед
отцом грех их и дал людям церковь, в которой хранится благодать, передающаяся верующим; но, кроме всего этого, этот бог-сын дал людям и учение и пример жизни для спасения.