Неточные совпадения
Амалия Ивановна покраснела как рак и завизжала, что это, может быть, у Катерины Ивановны «совсем фатер не буль; а что у ней буль фатер аус Берлин, и таки длинны сюртук носиль и всё делаль: пуф, пуф, пуф!» Катерина Ивановна с презрением заметила, что ее происхождение всем известно и что в этом самом похвальном листе обозначено печатными буквами, что
отец ее
полковник; а что
отец Амалии Ивановны (если только у ней был какой-нибудь
отец), наверно, какой-нибудь петербургский чухонец, молоко продавал; а вернее всего, что и совсем
отца не было, потому что еще до сих пор неизвестно, как зовут Амалию Ивановну по батюшке: Ивановна или Людвиговна?
Отец ее, дворянин,
полковник в отставке, сильно пил, женился на вдове, купчихе, очень тупой и злой.
— Но
полковник еще в Тамбове советовал нам, офицерству, выявить в ротах наличие и количество поротых и прочих политически неблагонадежных, — выявить и, в первую голову, употреблять их для разведки и вообще — ясно? Это, знаете, настоящий отец-командир! Войну он кончит наверняка командиром дивизии.
Святейший
отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго
полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит.
— Проси, — говорил мой
отец и, обращаясь к Пименову, прибавлял: — Дмитрий Иванович, пожалуйста, будьте осторожны при нем; у него несчастный тик, когда он говорит, как-то странно заикается, точно будто у него хроническая отрыжка. — При этом он представлял совершенно верно
полковника. — Я знаю, вы человек смешливый, пожалуйста, воздержитесь.
Между тем
полковник понравился всем. Сенатор его ласкал,
отец мой находил, что «лучше жениха нельзя ждать и желать не должно». «Даже, — пишет NataLie, — его превосходительство Д. П. (Голохвастов) доволен им». Княгиня не говорила прямо NataLie, но прибавляла притеснения и торопила дело. NataLie пробовала прикидываться при нем совершенной «дурочкой», думая, что отстращает его. Нисколько — он продолжает ездить чаще и чаще.
Только один помещик мог похвалиться университетским образованием, да двое (мой
отец и
полковник Гуслицин) получили довольно сносное домашнее воспитание и имели средние чины.
На барина своего, отставного
полковника Егора Николаевича Бахарева, он смотрел глазами солдат прошлого времени, неизвестно за что считал его своим благодетелем и отцом-командиром, разумея, что повиноваться ему не только за страх, но и за совесть сам бог повелевает.
— Велел, — отвечал Павел с досадою. Он обыкновенно всеми вещами
отца распоряжался совершенно полновластно.
Полковник только прикидывался строгим
отцом; но в сущности никогда ни в чем не мог отказать своему птенчику.
Павел сначала не узнавал
отца, но потом, когда он пришел в себя,
полковник и ему то же самое повторил.
Оставшись вдвоем,
отец и сын довольно долго молчали. Павел думал сам с собою: «Да, нелегко выцарапаться из тины, посреди которой я рожден!»
Полковник между тем готовил ему еще новое испытание.
Павел наконец проснулся и, выйдя из спальни своей растрепанный, но цветущий и здоровый, подошел к
отцу и, не глядя ему в лицо, поцеловал у него руку.
Полковник почти сурово взглянул на сына.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного
полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с
отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды
полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
— Но, святой
отец! — воскликнула Александра Григорьевна. — Положим, он нужен какому-нибудь ученому и вам, как духовной особе, но зачем же он вот этому молодому человеку?.. — И Александра Григорьевна показала на правоведа. — И моему сыну, и сыну
полковника?
Ведь недаром же храбрый
полковник Варнавинцев пал на поле сражения; найдутся люди, которые, ради
отца, вспомнят и о дочери…
— Смотрите, папа просят танцевать, — сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее
отца,
полковника с серебряными эполетами, стоявшего в дверях с хозяйкой и другими дамами.
— Уговорите, mа chere, [Дорогая (франц.).]
отца пройтись с вами. Ну, пожалуйста, Петр Владиславич, — обратилась хозяйка к
полковнику.
Большая Межевая церковь была почти полна. У Синельниковых, по их покойному мужу и
отцу,
полковнику генерального штаба, занимавшему при генерал-губернаторе Владимире Долгоруком очень важный пост, оказалось в Москве обширное и блестящее знакомство. Обряд венчания происходил очень торжественно: с певчими из капеллы Сахарова, со знаменитым протодиаконом Успенского собора Юстовым и с полным ослепительным освещением, с нарядной публикой.
А теперь полковник-то, дядюшка-то, отставного шута заместо
отца родного почитает, в рамку вставил его, подлеца, в ножки ему кланяется, своему-то приживальщику, — тьфу!
— Как только песня! И вы не постыдились мне признаться, что знаете эту песню — вы, член благородного общества,
отец благонравных и невинных детей и, вдобавок,
полковник! Только песня! Но я уверен, что эта песня взята с истинного события! Только песня! Но какой же порядочный человек может, не сгорев от стыда, признаться, что знает эту песню, что слышал хоть когда-нибудь эту песню? какой, какой?
—
Отец ты наш… — подхватил другой мужичок, — ведь мы люди темные. Может, ты майор, аль
полковник, аль само ваше сиятельство, — как и величать-то тебя, не ведаем.
Вельможа вывел сына в люди, но состояния ему не оставил — и этот сын (
отец нашего героя) тоже не успел обогатиться: он умер в чине
полковника, в звании полицмейстера.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом
Слуга царю,
отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
— Дело в том-с, — начал он, — что в конторе я, разумеется, подписывался только как
полковник Клюков и многого, конечно, не договорил, так как положительно считаю все эти наши конторы скорее логовищем разных плутней, чем какими-нибудь полезными учреждениями, но с вами я буду говорить откровенно, как
отец, истинно желающий дать дочерям своим серьезное воспитание.
Вершинин(весело). Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню — три девочки. Лиц уж не помню, но что у вашего
отца,
полковника Прозорова, были три маленькие девочки, я отлично помню и видел собственными глазами. Как идет время! Ой, ой, как идет время!
Первым вошел в комнату, где происходило свидание,
отец Сергея,
полковник в отставке, Николай Сергеевич Головин. Был он весь ровно белый, лицо, борода, волосы и руки, как будто снежную статую обрядили в человеческое платье; и все тот же был сюртучок, старенький, но хорошо вычищенный, пахнущий бензином, с новенькими поперечными погонами; и вошел он твердо, парадно, крепкими, отчетливыми шагами. Протянул белую сухую руку и громко сказал...
Вдруг оживился круг дворянский;
Губернских дев нельзя узнать;
Пришло известье: полк уланский
В Тамбове будет зимовать.
Уланы, ах! такие хваты…
Полковник, верно, неженатый —
А уж бригадный генерал,
Конечно, даст блестящий бал.
У матушек сверкнули взоры;
Зато, несносные скупцы,
Неумолимые
отцыПришли в раздумье: сабли, шпоры
Беда для крашеных полов…
Так волновался весь Тамбов.
Отцы иереи вспомнили, как
полковник спорил про бараньи курдюки, и сказали...
Но при всем том
полковник далеко превосходил их в выносливости и однажды до того их спутал, что
отец протоиереи, перейдя от карточного стола к совершению утреннего служения, не вовремя позабылся и, вместо положенного возгласа: «яко твое царство», — возгласил причетнику: «пасс!»
Отец Степана Касатского, отставной
полковник гвардии, умер, когда сыну было двенадцать лет. Как ни жаль было матери отдавать сына из дома, она не решилась не исполнить воли покойного мужа, который в случае своей смерти завещал не держать сына дома, а отдать в корпус, и отдала его в корпус. Сама же вдова с дочерью Варварой переехала в Петербург, чтобы жить там же, где сын, и брать его на праздники.
А они в барском доме не пристали, а остановились петербургский чиновник с жандармским
полковником у меня в домишке, а другие у
отца дьякона да у причетников.
Полковник старше ее
отца на два года, но может ли это обстоятельство иметь какое-нибудь значение, если, говоря по совести, жизненной силы, бодрости и свежести в нем неизмеримо больше, чем в ней самой, хотя ей только двадцать три года?
— Пусть нас ведет
отец наш
полковник Берлинский, — мы с ним и Константинополь возьмем, и самого победоносного полководца Вылезария на царский смотр в цепях приведем.
На их воспитание
отец не щадил никаких средств, и действительно, его «воспитанники» получили превосходное образование и впоследствии составили себе блестящую карьеру: Лука добился чина
полковника, а его сестры вьштли за генералов.
«Тетка, — говорит Исмайлов, — должна была действовать на детей и на
отца, а я против
полковника, наблюдая за каждым его словом и поступком, как строгий цензор и как неумолимый критик». Но
полковник нашел, что двух этих обязанностей духовному магистру еще мало, и начал этого «цензора и критика» нагло и беспощадно вымучивать. Воспитанный на семинарских хриях, Исмайлов отбивался очень неуклюже и понимал опасности своего положения, а других эти турниры забавляли.
Зло гадкой натуры этого
полковника дошло до того, что он «предпринял настроить сына против
отца, а вину сложить на меня (т. е. Исмайлова).
Отец ее был весел, гордясь, что имеет зятем своим
полковника, украшенного знаками отличия; я старался всячески изъявлять ему мое уважение, особенно при значительных лицах города; офицеры моей батареи, любя меня, оказывали ему свое внимание.
Но главной, преобладающей страстью его была страсть к Фридриху II. Он благоговел перед этим «величайшим героем мира», как он называл его и готов был продать ему всю Россию. Ему были известны имена всех прусских
полковников за целое столетие. Фридрих основывал все свои расчеты на этом своем слепом орудии в Петербурге. Он надеялся также на жену Петра Федоровича,
отец которой состоял у него на службе. Говорят даже, что когда он пристраивал ее к русскому престолу, она даже ему слово помочь Пруссии.
В то время, когда у берега лесного пруда происходило описанное нами объяснение между матерью и сыном, в столовой княгини Вассы Семеновны хозяйка дома, ее брат и
полковник Иван Осипович Лысенко, казалось, спокойно вели беседу, которая совершенно не касалась интересующей всех троих темы. Эта тема была, конечно, разрешенное
отцом свидание сына с матерью. Иван Осипович не касался этого предмета, а другим было неловко начинать в этом смысле разговор.
— Едва ли это правда, — заметил Дмитревский. — Хотя, действительно, после того, как цесаревич назначен был
полковником в семеновский полк и первый присягнул своему
отцу, а за ним вся гвардия, на него посыпались милости государя и он поручил ему важнейшие должности в государстве.
— Да, солдаты
отца очень любили, и его смерть действительно, поразила их… Мне рассказывали любопытную подробность. У
отца как будто было какое-то тяжёлое предчувствие… Когда он вместе с
полковником Ароновским подошёл к подножию сопки, на которой ему суждено было найти смерть, он остановился как бы в раздумье, но затем махнул стеком — английским каучуковым хлыстом — и стал подниматься…
— Отродье? Неправда! — возразил с благородным гневом Вадбольский. —
Полковник Семен Иванович Кропотов был его
отец. Кропотов служил тебе верою и правдою и честно положил за тебя живот свой под Гуммелем. Какого тебе благородства более надобно?..
— Это ошибка… Он был убит на месте… Рядом с ним стоял на верху сопки — это было у Ляндинсяна — начальник его штаба
полковник Ароновский. Силою взрыва шрапнели он был отброшен далеко от
отца… В это время поднимался на сопку ординарец
отца, сотник Нарышкин, и вдруг увидел столб пыли и падение двух офицеров.
Полковник Ароновский, по счастью, не раненый и не контуженный, вскочил и крикнул: «Генерал убит, носилки!..»