Неточные совпадения
Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при
графе Минихе [Миних Б. Х. (1683–1767) — военачальник и политический деятель, командовал русскими войсками в войне с Турцией в 1735–1739 годах.] и вышел в отставку премьер-майором [Премьер-майор — старинный офицерский чин (приблизительно соответствует должности командира батальона).] в 17… году.
Как ни привольно было нам в Москве, но приходилось перебираться в Петербург.
Отец мой требовал этого;
граф Строганов — министр внутренних дел — велел меня зачислить по канцелярии министерства, и мы отправились туда в конце лета 1840 года.
Граф спросил письмо,
отец мой сказал о своем честном слове лично доставить его;
граф обещал спросить у государя и на другой день письменно сообщил, что государь поручил ему взять письмо для немедленного доставления.
Отец мой строго взглянул на меня и замял разговор.
Граф геройски поправил дело, он сказал, обращаясь к моему
отцу, что «ему нравятся такие патриотические чувства».
Отцу моему они не понравились, и он мне задал после его отъезда страшную гонку. «Вот что значит говорить очертя голову обо всем, чего ты не понимаешь и не можешь понять;
граф из верности своему королю служил нашему императору». Действительно, я этого не понимал.
Первые два раза
граф держался величаво, но осторожно, и
отец только холодно и формально отстранял его подходы.
Граф, красный и взбешенный, вышел от
отца с угрозами и быстро сел в свою карету…
Сам граф-отец не раз, не два // Его попробовал сперва.
Всё ж будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже там пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье
графа знать,
Семь лет служил при нем.
Отец ваш редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе навек
Признательность к нему,
К услугам дочери его
Готов я… весь я ваш…
Он узнал от него, что красавицу звали Варварой Павловной Коробьиной; что старик и старуха, сидевшие с ней в ложе, были
отец ее и мать и что сам он, Михалевич, познакомился с ними год тому назад, во время своего пребывания в подмосковной на «кондиции» у
графа Н.
Случайно довелось мне недавно видеть копию с переписки
графа Нессельроде с
графом Воронцовым, вследствие которой Пушкин был сослан из Одессы на жительство в деревню
отца.
Когда же случившийся тут князь объяснил сластолюбивому старичку, что этот самый Ихменев —
отец той самой Натальи Николаевны (а князь не раз прислуживал
графу по этим делам),то вельможный старичок только засмеялся и переменил гнев на милость: сделано было распоряжение отпустить Ихменева на все четыре стороны; но выпустили его только на третий день, причем (наверно, по распоряжению князя) объявили старику, что сам князь упросил
графа его помиловать.
— Надо вам заметить, что хоть у
отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще до сих пор решительно ничего не было, так что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один только
граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
Граф мне руку жмет, глаза у него стали масленые; а
отец, хоть он и добрейший, и честнейший, и благороднейший человек, но верьте или не верьте, а чуть не плакал от радости, когда мы вдвоем домой приехали; обнимал меня, в откровенности пустился, в какие-то таинственные откровенности, насчет карьеры, связей, денег, браков, так что я многого и не понял.
— Но, мой друг, вы забываете:
граф может быть полезен и вашему
отцу…
После приема у
графа отец даже разозлился на меня.
На следующий день я видел Зинаиду только мельком: она ездила куда-то с княгинею на извозчике. Зато я видел Лушина, который, впрочем, едва удостоил меня привета, и Малевского. Молодой
граф осклабился и дружелюбно заговорил со мною. Из всех посетителей флигелька он один умел втереться к нам в дом и полюбился матушке.
Отец его не жаловал и обращался с ним до оскорбительности вежливо.
Помнится, я пробродил целый день, но в сад не заходил и ни разу не взглянул на флигель — а вечером я был свидетелем удивительного происшествия:
отец мой вывел
графа Малевского под руку через залу в переднюю и, в присутствии лакея, холодно сказал ему: «Несколько дней тому назад вашему сиятельству в одном доме указали на дверь; а теперь я не буду входить с вами в объяснения, но имею честь вам доложить, что если вы еще раз пожалуете ко мне, то я вас выброшу в окошко.
Оказалось, однако, что в то время, как молодой
граф воспринимал преимущественно удары трехвостной «дисциплины» святых
отцов, его лакей перехватил всю мудрость, которая назначалась для головы барчука.
— Город из-за них еще не провалился, — так говорит Тыбурций, — потому что они еще за бедных людей заступаются… А твой
отец, знаешь… он засудил даже одного
графа…
Помирились на том, что пан Тыбурций был некогда дворовым мальчишкой какого-то
графа, который послал его вместе со своим сыном в школу отцов-иезуитов, собственно на предмет чистки сапогов молодого панича.
Оттуда людей послали на мост, а
граф там с игуменом переговорили, и по осени от нас туда в дары целый обоз пошел с овсом, и с мукою, и с сушеными карасями, а меня
отец кнутом в монастыре за сараем по штанам продрал, но настояще пороть не стали, потому что мне, по моей должности, сейчас опять верхом надо было садиться.
Думаю, ладно; надо тебе что-нибудь каркать, когда я тебя убил, и с этим встал, запряг с
отцом лошадей, и выезжаем, а гора здесь прекрутая-крутищая, и сбоку обрыв, в котором тогда невесть что народу погибало.
Граф и говорит...
Мне, и
отцу моему, да и самому
графу сначала это смешно показалось, как он кувыркнулся, а тут вижу я, что лошади внизу, у моста, зацепили колесом за надолбу и стали, а он не поднимается и не ворочается…
—
Отец его?
Отец его тоже известный в своем роде человек, нравственности самой высокой, un vrai stoïcien, [Настоящий стоик (фр.).] отставной, кажется, майор, всеми имениями
графов Б… управляет.
Отец Маркел говорит: «Я ничего не боюсь и поличное с собою повезу», и повезли то бельишко с собою; но все это дело сочтено за глупость, и
отец Маркел хоша отослан в монастырь на дьячевскую обязанность, но очень в надежде, что хотя они генерала Гарибальди и напрасно дожидались, но зато теперь скоро, говорит,
граф Бисмарков из Петербурга адъютанта пришлет и настоящих русских всех выгонит в Ташкент баранов стричь…
Родился я в глухих Сямских лесах Вологодской губернии, где
отец после окончания курса семинарии был помощником управляющего лесным имением
графа Олсуфьева, а управляющим был черноморский казак Петро Иванович Усатый, в 40-х годах променявший кубанские плавни на леса севера и одновременно фамилию Усатый на Мусатов, так, по крайней мере, адресовали ему письма из барской конторы, между тем как на письмах с Кубани значилось Усатому.
— Вы кстати,
граф, взгляните, чту я отделяю Настеньке из
отцова и моего состояния.
Отступление от этих правил
граф считал позволительным только в том единственном случае, когда для человека возникают новые обязательства к существам, с которыми он должен искать полного единения, для которых человек обязан «оставить
отца и мать». Такое существо, разумеется, жена. Высоко ставя принцип семейный,
граф говорил, что он считает в высшей степени вредным, чтобы члены одной и той же семьи держались разных религиозных взглядов и принадлежали к разным церквам.
Кипренский был скуп на раздачу этих дозволений, но
граф Функендорф, знавший еще
отца портретиста, крепостного человека Адама Швальбе, находился здесь в числе избранных.
Тюменев, отобедав, вскоре собрался ехать на дачу: должно быть, его там что-то такое очень беспокоило. При прощании он взял с Бегушева честное слово завтра приехать к нему в Петергоф на целый день. Бегушев обещал. Когда
граф Хвостиков, уезжавший тоже с Тюменевым вместе, садясь в коляску, пошатнулся немного — благодаря выпитому шампанскому, то Тюменев при этом толкнул еще его ногой: злясь на дочь, он вымещал свой гнев и на
отце.
Пока таким образом опечаленный
отец проводил свое время, Бегушев ожидал его с лихорадочным нетерпением; наконец, часу в девятом уже, он, благодаря лунному свету, увидел въезжавшую на двор свою карету. Бегушев сначала обрадовался, полагая, что возвратился
граф, но когда карета, не останавливаясь у крыльца, проехала к сараю, Бегушев не мог понять этого и в одном сюртуке выскочил на мороз.
— А где же
отец ее,
граф Хвостиков? — спросил он.
Обед хоть и был очень хороший и с достаточным количеством вина, однако не развеселил ни Тюменева, ни Бегушева, и только
граф Хвостиков, выпивший стаканов шесть шампанского, принялся врать на чем свет стоит: он рассказывал, что
отец его, то есть гувернер-француз, по боковой линии происходил от Бурбонов и что поэтому у него в гербе белая лилия — вместо черной собаки, рисуемой обыкновенно в гербе
графов Хвостиковых.
Нельзя сказать, чтобы мальчик этот был особенно интересен; но нельзя было не остановиться на нем, так как он представлял теперь единственную мужскую отрасль фамилии
графов Листомировых и, как справедливо иногда замечал его
отец, задумчиво глядя вдаль и меланхолически свешивая голову набок: «Мог, — кто знает? — мог играть в будущем видную роль в отечестве?!»
Между ними завязался обычный при встрече старых знакомых разговор.
Граф расспрашивал ее об
отце, давно ли она вышла замуж, давно ли переселилась в эти места.
— Что ж такое?.. Это была ошибка с моей стороны. Я сам хорошо вижу, что
граф ее любит как друг ее
отца, тем больше, что он ей дальний родственник.
—
Граф Сапега приехал, друг вашего
отца, будьте с ним полюбезнее, он человек богатый, — сказал он Анне Павловне. Та пошла. Приезд
графа ее несколько обрадовал. Она помнила, что
отец часто говорил о добром
графе, которого он пользовался некоторой дружбой и который даже сам бывал у них в доме.
Ольга Михайловна вспомнила, как она, чтобы не скучать одной дома, в первые месяцы замужества ездила в город на съезд, где иногда вместо ее крестного
отца,
графа Алексея Петровича, председательствовал Петр Дмитрич.
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел
граф» — рубль. Или просто с новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем, героя романа спрашивают: «Кто
отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
— Полноте,
граф! — увещевали, с своей стороны, Турбина исправник и Завальшевский: — ведь ребенок, его секут еще, ему ведь шестнадцать лет. И что с ним сделалось, нельзя понять. Какая его муха укусила? И
отец его почтенный такой человек, кандидат наш.
Нет, Лизочка, как бы я желала тебе…» И она точно чего-то очень желала для своей дочери, но женитьбы с
графом она не могла предполагать, тех отношений, которые были с
отцом его, она не могла желать, — но чего-то такого она очень-очень желала для своей дочери.
— Одно только противно: ежели эта барыня точно знала
отца, — продолжал
граф, открывая улыбкой свои белые, блестящие зубы, — как-то всегда совестно за папашу покойного: всегда какая-нибудь история скандальная или долг какой-нибудь. От этого я терпеть не могу встречать этих отцовских знакомых. Впрочем, тогда век такой был, — добавил он уже серьезно.
Анна Федоровна, напротив, торопливо вскочила, поклонилась и, не отрывая глаз от лица
графа, начала говорить ему, то находя необыкновенное сходство с
отцом, то рекомендуя свою дочь, то предлагая чаю, варенья или пастилы деревенской.
Однако тут же подошел к
графу губернатор, знавший его
отца, и весьма благосклонно отвел его в сторону и поговорил с ним, что еще больше успокоило губернскую публику и возвысило в ее мнении
графа.
Исправник сел по-турецки, хлопнул себя кулаком по груди и закричал: «виват!», а потом, ухватив
графа за ногу, стал рассказывать, что у него было две тысячи рублей, а теперь всего пятьсот осталось, и что он может сделать всё, что захочет, ежели только
граф позволит. Старый
отец семейства проснулся и хотел уехать; но его не пустили. Красивый молодой человек упрашивал цыганку протанцовать с ним вальс. Кавалерист, желая похвастаться своей дружбой с
графом, встал из своего угла и обнял Турбина.
Старый
отец семейства, увлеченный к цыганкам неотвязными просьбами господ дворян, которые говорили, что без него всё расстроится и лучше не ехать, лежал на диване, куда он повалился тотчас, как приехал, и никто на него не обращал внимания. Какой-то чиновник, бывший тут же, сняв фрак, с ногами сидел на столе, ерошил свои волосы и тем сам доказывал, что он очень кутит. Как только вошел
граф, он расстегнул ворот рубашки и подсел еще выше на стол. Вообще с приездом
графа кутеж оживился.
Молодой
граф Турбин морально вовсе не был похож на
отца.
Прохожий. Мерси. А к тому, что мне
отцом польский
граф был, а кроме его, еще многие были, и матерей тоже две было. Вообще биография моя затруднительная.
Такими людьми могли быть ее сумасшедший
отец, ее муж, которого она не любила, но перед которым, вероятно, чувствовала себя виноватой,
граф, которому она, быть может, в душе чувствовала себя обязанной…
Известно, что в «Войне и мире» под именем
графа Николая Ильича Ростова выведен
отец Толстого,
граф Николай Ильич Толстой. В начале романа мы знакомимся с Ростовым как раз в то время, когда Николаю около шестнадцати лет и он только собирается вступить на военную службу. В гостиной сидят «большие» и чопорно разговаривают. Вдруг с бурною волною смеха и веселья врывается молодежь — Наташа и Соня, Борис и Николай. Мила и трогательна их детская, чистая влюбленность друг в друга.