Неточные совпадения
И
в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее
горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна
в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж его
Никто не помнит, уж другому
Его невеста
отдалась.
Поэта память пронеслась,
Как дым по небу голубому,
О нем два сердца, может быть,
Еще грустят… На что грустить?..
Он посидел около памятника с полчаса, потом прошелся по боковым аллеям, со шляпой
в руке, поджидая и думая о том, сколько здесь,
в этих могилах, зарыто женщин и девушек, которые были красивы, очаровательны, которые любили,
сгорали по ночам страстью,
отдаваясь, ласке.
Так-то, Огарев, рука
в руку входили мы с тобою
в жизнь! Шли мы безбоязненно и гордо, не скупясь, отвечали всякому призыву, искренно
отдавались всякому увлечению. Путь, нами избранный, был не легок, мы его не покидали ни разу; раненные, сломанные, мы шли, и нас никто не обгонял. Я дошел… не до цели, а до того места, где дорога идет под
гору, и невольно ищу твоей руки, чтоб вместе выйти, чтоб пожать ее и сказать, грустно улыбаясь: «Вот и все!»
Звезды
горят и светят над миром и все разом
отдаются в Днепре.
Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь
отдавшись своему
горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что
в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо
в поле, — никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.
Или вот возвращаешься ночью домой из присутствия речным берегом, а на той стороне туманы стелются, огоньки
горят, паром по реке бежит, сонная рыба
в воде заполощется, и все так звонко и чутко
отдается в воздухе, — ну и остановишься тут с бумагами на бережку и самому тебе куда-то шибко хочется.
Хотя Софья Николавна слишком хорошо угадывала, какого расположения можно ей было ждать от сестер своего жениха, тем не менее она сочла за долг быть сначала с ними ласковою и даже предупредительною; но увидя, наконец, что все ее старания напрасны и что чем лучше она была с ними, тем хуже они становились с нею, — она
отдалилась и держала себя
в границах светской холодной учтивости, которая не защитила ее, однако, от этих подлых намеков и обиняков, которых нельзя не понять, которыми нельзя не оскорбляться и которые понимать и которыми оскорбляться
в то же время неловко, потому что сейчас скажут: «На воре шапка
горит».
Последние лучи заката давно погасли,
горы утонули
в густом сумраке, река как будто притаилась между смутными берегами, и всплески наших весел одни нарушали очарованное молчание,
отдаваясь чутким эхом заснувших ущелий…
В ненастное время и к осени грибы
отдаляются от деревьев и охотнее растут по опушкам и голым
горам — на отскочихе, как выражается народ, — а
в сухую и жаркую погоду грибы жмутся под тень и даже под ветви дерев, особенно елей, которые расстилают свои сучья, как лапы по земле, отчего крестьяне и называют их лапником и рубят без пощады и без вреда дереву на всякие свои потребности; они даже утверждают, что ель лучше и скорее достигает строевой величины, если ее подходить, то есть обрубить нижние ветви.
С первых же слов по бледному лицу своей благодетельницы Наташа поняла,
в чем дело, и с отчаянием не привыкшего сдерживать свои порывы избалованного ребенка бурно
отдалась горю.
—
Горя… я не могу,
Горя… не могу ехать так дальше… Каждый шаг лошади
отдается мне
в рану… Оставь меня… Скачи один… Передай про результат разведки капитану… Я не могу с тобой… Мне больно, Игорь… Мне смертельно больно… Сними меня с седла.
И с той самой поры она считает себя гораздо честнее. Нужды нет, что она вела больше года тайные сношения с чужим мужчиной, а теперь
отдалась ему, все — таки она честнее. У нее есть для кого жить. Всю свою душу отдала она Васе, верит
в него, готова пойти на что угодно, только бы он шел
в гору. Эта любовь заменяла ей все… Ни колебаний, ни страха, ни вопросов, ни сомнений!..
Выходя из дворца, он был
в состоянии человека, который слышит, что за
горою режут лучшего его друга. Стоны умирающего под ножом разбойника доходят до него и
отдаются в его сердце; а он не может на помощь — ужасная
гора их отделяет. Все, наконец, тихо, все мрачно вокруг него… Или не скорее ль можно сравнить состояние его с состоянием человека, который
в припадке безумия зарезал своего друга и, опомнившись, стоит над ним?
Приезжая к себе с рассветом дня, утомленный, разбитый, Волгин не чувствовал, как слуга раздевал его и укладывал
в постель. Только во сне все еще мерещились ему огненные и томные глазки, тоненькие и толстенькие губки, и
отдавался в ушах его звук сладких речей. На другой день встанет свеж, здоров, весел, и опять за те же упражнения. Мудрено ль? Он был так молод, не знал за собой
горя и не видал его перед собой.
Трудно передать тот буйный восторг, которому
отдался экзальтированный юноша: ни
в горе, ни
в радости не знает границ наивная и чистосердечная юность. Он горячо жал мне руки, тормошил меня, беспокоя мои старые кости, называл меня другом, отцом, даже «милой старой мордашкой» (!) и тысячью других ласковых и несколько наивных слов. К сожалению, беседа наша затянулась, и, несмотря на уговоры юноши, не желавшего расстаться со мной, я поторопился к себе.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать
горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие,
в одном отношении, давало ей большую возможность
отдаваться вполне своему чувству к брату.