Неточные совпадения
Он
отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ
на несколько
тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать;
на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев
отвечал, что шпион, что еще в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя;
на окончательные
вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он
отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые шаги своей жизненной карьеры с помощью по крайней мере трех
тысяч рублей, которые он рассчитывал найти у убитой.
С ним случилось то, что всегда случается с людьми, обращающимися к науке не для того, чтобы играть роль в науке: писать, спорить, учить, а обращающимися к науке с прямыми, простыми, жизненными
вопросами; наука
отвечала ему
на тысячи равных очень хитрых и мудреных
вопросов, имеющих связь с уголовным законом, но только не
на тот,
на который он искал ответа.
На вопрос мой, откуда взял столько денег, он с точностью
ответил, что взял их сейчас пред тем от вас и что вы ссудили его суммою в три
тысячи, чтоб ехать будто бы
на золотые прииски…
— Я твердо была уверена, что он всегда успеет переслать эти три
тысячи, только что получит от отца, — продолжала она,
отвечая на вопросы.
На прямой
вопрос Николая Парфеновича: не заметил ли он, сколько же именно денег было в руках у Дмитрия Федоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в руках деньги, когда получал от него взаймы, — Максимов самым решительным образом
ответил, что денег было «двадцать тысяч-с».
На вопрос прокурора: где же бы он взял остальные две
тысячи триста, чтоб отдать завтра пану, коли сам утверждает, что у него было всего только полторы
тысячи, а между тем заверял пана своим честным словом, Митя твердо
ответил, что хотел предложить «полячишке» назавтра не деньги, а формальный акт
на права свои по имению Чермашне, те самые права, которые предлагал Самсонову и Хохлаковой.
Если та, думал он,
ответит на вопрос: она ли дала три
тысячи давеча, в таком-то часу, Дмитрию Федоровичу, то в случае отрицательного ответа он тут же и пойдет к исправнику, не заходя к Федору Павловичу; в противном же случае отложит все до завтра и воротится к себе домой.
Привычки Александра были таковы, что невероятного ничего тут не было. Узнать, правда ли, было нелегко и, во всяком случае, наделало бы много скандалу.
На вопрос г. Бенкендорфа генерал Соломка
отвечал, что через его руки проходило столько денег, что он не припомнит об этих пяти
тысячах.
На вопрос о гонораре Перебоев объявил прямо цифру — сто
тысяч рублей,
на что клиент-вор несколько сомнительно
ответил...
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и
на мой
вопрос отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет
на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им
на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки
тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
[«Так, значит, надо считать главным препятствием это важное лицо, благодетеля Городкова?..» Боже мой, какой наивный
вопрос!.. Неужели нужно
отвечать на него?.. Нет, нет, и
тысячу раз нет: благодетель Городкова тоже должен быть отнесен к несчастным и неразумным путникам, — и не только он, но и его начальник, и начальник его начальника, и всякий человек вообще, вся среда…
Со всеми людьми, обращающимися к науке нашего времени не для удовлетворения праздного любопытства и не для того, чтобы играть роль в науке, писать, спорить, учить, и не для того, чтобы кормиться наукою, а обращающимися к ней с прямыми, простыми, жизненными
вопросами, случается то, что наука
отвечает им
на тысячи разных очень хитрых и мудреных
вопросов, но только не
на тот один
вопрос,
на который всякий разумный человек ищет ответа:
на вопрос о том, что я такое и как мне жить.
Они не успевали спрашивать друг друга и
отвечать на вопросы о
тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних.