Неточные совпадения
Ответы все были результатами официальных данных, донесений
губернаторов и архиереев, основанных на донесениях уездных начальников и благочинных, основанных, с своей стороны, на донесениях волостных правлений и приходских священников; и потому все эти
ответы были несомненны.
В
ответ на жестокую расправу с крестьянами на юге раздался выстрел Кочура в харьковского
губернатора. Самгин видел, что даже люди, отрицавшие террор, снова втайне одобряют этот, хотя и неудавшийся, акт мести.
Райский почти обрадовался этому
ответу. У него отлегло от сердца, и он на другой день, то есть в пятницу после обеда, легко и весело выпрыгнул из кареты
губернатора, когда они въехали в слободу близ Малиновки, и поблагодарил его превосходительство за удовольствие приятной прогулки. Он, с дорожным своим мешком, быстро пробежал ворота и явился в дом.
Место видели: говорят, хорошо. С К. Н. Посьетом ездили: В. А. Римский-Корсаков, И. В. Фуругельм и К. И. Лосев. Место отведено на левом мысу, при выходе из пролива на внутренний рейд. Сегодня говорили баниосам, что надо фрегату подтянуться к берегу, чтоб недалеко было ездить туда. Опять затруднения, совещания и наконец всегдашний
ответ: «Спросим
губернатора».
Мы спрашиваем об этом здесь у японцев, затем и пришли, да вот не можем добиться
ответа. Чиновники говорят, что надо спросить у
губернатора,
губернатор пошлет в Едо, к сиогуну, а тот пошлет в Миако, к микадо, сыну неба: сами решите, когда мы дождемся
ответа!
Хоть кого из терпения выведут! «Спросите
губернатора: намерен ли он дать нам место или нет? Чтоб завтра был
ответ!» — были последние слова, которыми и кончилось заседание.
В бумаге заключалось согласие горочью принять письмо. Только было, на вопрос адмирала, я разинул рот отвечать, как
губернатор взял другую бумагу, таким же порядком прочел ее; тот же старик, секретарь, взял и передал ее, с теми же церемониями, Кичибе. В этой второй бумаге сказано было, что «письмо будет принято, но что скорого
ответа на него быть не может».
Оппер-баниос Ойе-Саброски захохотал, частью от удовольствия, частью от глупости, опять увидя всех нас. Кичибе по-прежнему приседал, кряхтел и заливался истерическим смехом, передавая нам просьбу нагасакского
губернатора не подъезжать на шлюпках к батареям. Он также, на вопрос наш, не имеет ли
губернатор объявить нам чего-нибудь от своего начальства, сказал, что «из Едо…
ответа… nicht erhalten, не получено».
Сегодня были японцы с
ответом от
губернатора, что если мы желаем, то можем стать на внутренний рейд, но не очень близко к берегу, потому что будто бы помешаем движению японских лодок на пристани.
Подите с ними! Они стали ссылаться на свои законы, обычаи. На другое утро приехал Кичибе и взял
ответ к
губернатору. Только что он отвалил, явились и баниосы, а сегодня, 11 числа, они приехали сказать, что письмо отдали, но что из Едо не получено и т. п. Потом заметили, зачем мы ездим кругом горы Паппенберга. «Так хочется», — отвечали им.
Тогда переводчики попросили позволения съездить к
губернаторам узнать их
ответ.
Они начали с того, что «так как адмирал не соглашается остаться, то
губернатор не решается удерживать его, но он предлагает ему на рассуждение одно обстоятельство, чтоб адмирал поступил сообразно этому, именно:
губернатору известно наверное, что дней чрез десять, и никак не более одиннадцати, а может быть и чрез семь, придет
ответ, который почему-то замедлился в пути».
Адмирал приказал написать
губернатору, что мы подождем
ответа из Едо на письмо из России, которое, как они сами говорят, разошлось в пути с известием о смерти сиогуна.
Губернатор говорил, что «японскому глазу больно видеть чужие суда в других портах Японии, кроме Нагасаки; что
ответа мы тем не ускорим, когда пойдем сами», и т. п.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить
губернатора и завтра хотели быть с
ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно,
губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
Адмирал просил их передать бумаги полномочным, если они прежде нас будут в Нагасаки. При этом приложена записочка к
губернатору, в которой адмирал извещал его, что он в «непродолжительном времени воротится в Японию, зайдет в Нагасаки, и если там не будет ни полномочных, ни
ответа на его предложения, то он немедленно пойдет в Едо».
Через день японцы приехали с
ответом от
губернатора о месте на берегу, и опять Кичибе начал: «Из Едо… не получено» и т. п. Адмирал не принял их. Посьет сказал им, что он передал адмиралу
ответ и не знает, что он предпримет, потому что его превосходительство ничего не отвечал.
Падение князя А. Н. Голицына увлекло Витберга; все опрокидывается на него, комиссия жалуется, митрополит огорчен, генерал-губернатор недоволен. Его
ответы «дерзки» (в его деле дерзость поставлена в одно из главных обвинений); его подчиненные воруют, — как будто кто-нибудь находящийся на службе в России не ворует. Впрочем, вероятно, что у Витберга воровали больше, чем у других: он не имел никакой привычки заведовать смирительными домами и классными ворами.
Виц-губернатор был тяжелый педант, формалист, добряк из семинаристов, он сам составлял с большим трудом свои язвительные
ответы и, разумеется, целью своей жизни делал эту ссору.
Виц-губернатор занял его должность и в качестве
губернатора получил от себя дерзкую бумагу, посланную накануне; он, не задумавшись, велел секретарю ответить на нее, подписал
ответ и, получив его как виц-губернатор, снова принялся с усилиями и напряжением строчить самому себе оскорбительное письмо.
Губернатор, человек старого закала, только улыбнулся в
ответ, присовокупив, что хотя подобные слухи и распространяются врагами отечества, но что верить им могут только люди, не понимающие истинных потребностей России.
Федор Михайлович Смоковников, председатель казенной палаты, человек неподкупной честности, и гордящийся этим, и мрачно либеральный и не только свободномыслящий, но ненавидящий всякое проявление религиозности, которую он считал остатком суеверий, вернулся из палаты в самом дурном расположении духа.
Губернатор написал ему преглупую бумагу, по которой можно было предположить замечание, что Федор Михайлович поступил нечестно. Федор Михайлович очень озлобился и тут же написал бойкий и колкий
ответ.
— Ваш
губернатор, господа, вообще странный человек; но в деле князя он поступал решительно как сумасшедший! — сказал он по крайней мере при сотне лиц, которые в
ответ ему двусмысленно улыбнулись, но ничего не возразили, и один только толстый магистр, сидевший совершенно у другого столика, прислушавшись к словам молодого человека, довольно дерзко обратился к нему и спросил...
В
ответ на это
губернатор что-то такое промычал.
Но интрига тоже не дремала, и дворяне мало-помалу начали обходить его и забегать с жалобами к
губернатору, от которого, по вековечному антагонизму двух этих властей, стали приходить к Якову Львовичу колкие запросы, а Яков Львович давал на них еще более колкие
ответы.
И, получив удивленный, но утвердительный
ответ, обещал просьбу исполнить. Вероятно, он не думал в это время о пределах своей власти или имел о ней преувеличенное представление, но часто разрешал дела ему неподведомственные; и впоследствии новому
губернатору пришлось долго возиться с создавшейся путаницей, тем более что много дел было непозволительно кляузного характера.
И не получил бы
ответа; а через некоторое время знал бы, как и все, черпая знание свое из того же неведомого источника, как и все, — что
губернатор будет убит и смерть неотвратима.
— Ох, ты, ответчик! — крикнул князь Алексей Юрьич, немножко прогневавшись. — Все-то у тебя
ответы. Сказывают, что смолоду ты немало и раскольничьих
ответов Неофиту писал… Правда, что ли? — молвил князь, подмигнув
губернатору. — Сколько, лысый черт, на твою долю поморских
ответов пришлось написать? Сочти-ка да скажи нам.
Ответ не замедлил. Ему было разрешено оставаться в Новгороде, а
губернатору поставили на вид его опрометчивость и бестактность.
Петрович, с распухшими от слез глазами, не удостоил
ответом генерал-губернатора.
Баранщиков, появившийся в конце восемнадцатого столетия, в литературный век Екатерины II, уже начинает прямо с генерал-губернаторов и доходит до митрополита, а свое «гражданское общество» и местное приходское духовенство он отстраняет и постыждает, и обо всем этом подает уже не писаную «скаску», которой «вся дорога от печи и до порога», а он выпускает печатную книгу и в ней шантажирует своих общественных нижегородских людей, которые, надокучив за него платить, сказали ему: «много вас таких бродяг!» Этот уже не боится, что его дьяк «пометит» к
ответу за «сакрамент».