Неточные совпадения
Он чувствовал, что, не
ответив на
письмо Дарьи Александровны, своею невежливостью, о которой он без краски стыда не мог вспомнить, он сжег свои корабли и никогда уж не поедет к ним.
— Я только хотел передать
письмо матушки.
Отвечай ей и не расстраивайся пред ездой. Bonne chance, — прибавил он улыбаясь и отошел от него.
Всё время его теперь было занято, так что он не успевал
отвечать на все обращаемые к нему
письма и требования.
Алексей Александрович грустно усмехнулся, посмотрел на шурина и, не
отвечая, подошел к столу, взял с него начатое
письмо и подал шурину.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и
ответить на записки и
письма, которые у нее скопились на столе.
В Ванкувере Грэя поймало
письмо матери, полное слез и страха. Он
ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем
письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
— Извините, сударь, — дрожа со злости,
ответил Лужин, — в
письме моем я распространился о ваших качествах и поступках единственно в исполнении тем самым просьбы вашей сестрицы и мамаши описать им: как я вас нашел и какое вы на меня произвели впечатление? Что же касается до означенного в
письме моем, то найдите хоть строчку несправедливую, то есть что вы не истратили денег и что в семействе том, хотя бы и несчастном, не находилось недостойных лиц?
Я не мог несколько раз не улыбнуться, читая грамоту [Грамота — здесь:
письмо.] доброго старика.
Отвечать батюшке я был не в состоянии; а чтоб успокоить матушку,
письмо Савельича мне показалось достаточным.
— Как вы бледны!» — «Все кончено!» —
отвечал я и отдал ей батюшкино
письмо.
— Прислал
письмо из Нижнего, гуляет на ярмарке. Ругается, просит денег и прощения.
Ответила: простить — могу, денег не дам. Похоже, что у меня с ним плохо кончится.
Вошел местный товарищ прокурора Брюн де Сент-Ипполит, щеголь и красавец, — Тагильский протянул руку за
письмом, спрашивая: — Не знаете? — Вопрос прозвучал утвердительно, и это очень обрадовало Самгина, он крепко пожал руку щеголя и на его вопрос: «Как — Париж, э?» — легко
ответил...
— Почему не телеграфировал? Так делают только ревнивые мужья в водевилях. Ты вел себя эти месяца так, точно мы развелись, на
письма не
отвечал — как это понять? Такое безумное время, я — одна…
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт — за ногу». Тоська не
отвечает на
письма — в чем дело? Ведь — не бежала же? Не умерла?
— Как видишь — нашла, — тихонько
ответила она. Кофе оказался варварски горячим и жидким. С Лидией было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые слова. Не верилось, что это она писала ему обидные
письма.
Засыпая, он вспомнил, что на
письма его, тщательно составленные в юмористическом тоне, Лидия
ответила только дважды, очень кратко и неинтересно; в одном из
писем было сказано...
— Давно. Должен сознаться, что я… редко пишу ему. Он
отвечает мне поучениями, как надо жить, думать, веровать. Рекомендует книги… вроде бездарного сочинения Пругавина о «Запросах народа и обязанностях интеллигенции». Его
письма кажутся мне наивнейшей риторикой, совершенно несовместной с торговлей дубовой клепкой. Он хочет, чтоб я унаследовал те привычки думать, от которых сам он, вероятно, уже отказался.
— Что ж ты не
отвечала на
письмо своей приятельницы, Сонечки? — спросил он. — А я все ждал, чуть не опоздал на почту. Это уже третье
письмо ее без ответа.
Обломов другую неделю не
отвечает ему, между тем даже и Ольга спрашивает, был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал
письмо и к нему и к ней, спрашивает: «Что он делает?»
— Нет, — с тупым взглядом удивления
отвечала она, — они мне никакого
письма не давали.
— А знаешь, что делается в Обломовке? Ты не узнаешь ее! — сказал Штольц. — Я не писал к тебе, потому что ты не
отвечаешь на
письма. Мост построен, дом прошлым летом возведен под крышу. Только уж об убранстве внутри ты хлопочи сам, по своему вкусу — за это не берусь. Хозяйничает новый управляющий, мой человек. Ты видел в ведомости расходы…
— Оно поблекло! — печально
отвечал он, подавая
письмо.
— А на дворе, где я приставал в городе-то, слышь ты, —
отвечал мужик, — с пошты приходили два раза спрашивать, нет ли обломовских мужиков:
письмо, слышь, к барину есть.
Приходят сроки, старушка напоминает о себе
письмами — сначала самыми мягкими, потом немножко пожестче, а наконец, и бранится — намекает, что «это нечестно», но должник ее был зверь травленый и все равно ни на какие
письма не
отвечал.
Но и ждать долее тоже невозможно. Завтра принесут опять
письмо, она опять не
ответит, он явится сам…
— Я как-нибудь, через брата, или соберусь с силами и сама
отвечу на эти
письма, дам понять, в каком я положении, отниму всякие надежды на свидание. А теперь мне нужно пока дать ему знать только, чтоб он не ходил в беседку и не ждал напрасно…
— Что ж
отвечать ей? — спросила Вера, когда Райский положил
письмо на стол.
— Да как же это, — говорила она, — счеты рвал, на
письма не
отвечал, имение бросил, а тут вспомнил, что я люблю иногда рано утром одна напиться кофе: кофейник привез, не забыл, что чай люблю, и чаю привез, да еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка, ну, не странный ли ты человек!
— А будете
отвечать мне на
письма? — спросил он, идучи за ней.
Он вскрыл
письмо и увидал, что Аянов пишет, между прочим, о ней,
отвечая на его
письмо.
Сначала бабушка писывала к нему часто, присылала счеты: он на
письма отвечал коротко, с любовью и лаской к горячо любимой старушке, долго заменявшей ему мать, а счеты рвал и бросал под стол.
Одним словом, я не помню выражений
письма, но она доверилась… так сказать, для последнего разу… и, так сказать,
отвечая самыми геройскими чувствами.
Из-за границы я уже получил от нее два
письма и
отвечал на них.
— Вот это
письмо, —
ответил я. — Объяснять считаю ненужным: оно идет от Крафта, а тому досталось от покойного Андроникова. По содержанию узнаете. Прибавлю, что никто в целом мире не знает теперь об этом
письме, кроме меня, потому что Крафт, передав мне вчера это
письмо, только что я вышел от него, застрелился…
В бумаге заключалось согласие горочью принять
письмо. Только было, на вопрос адмирала, я разинул рот
отвечать, как губернатор взял другую бумагу, таким же порядком прочел ее; тот же старик, секретарь, взял и передал ее, с теми же церемониями, Кичибе. В этой второй бумаге сказано было, что «
письмо будет принято, но что скорого ответа на него быть не может».
В Новый год, вечером, когда у нас все уже легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли ответ на два вопроса. К. Н. Посьет спал; я ходил по палубе и встретил их. В бумаге сказано было, что полномочные теперь не могут
отвечать на предложенные им вопросы, потому что у них есть ответ верховного совета на
письмо из России и что, по прочтении его, адмиралу, может быть, ответы на эти вопросы и не понадобятся. Нечего делать, надо было подождать.
Подите с ними! Они стали ссылаться на свои законы, обычаи. На другое утро приехал Кичибе и взял ответ к губернатору. Только что он отвалил, явились и баниосы, а сегодня, 11 числа, они приехали сказать, что
письмо отдали, но что из Едо не получено и т. п. Потом заметили, зачем мы ездим кругом горы Паппенберга. «Так хочется», —
отвечали им.
Потом секретарь и баниосы начали предлагать вопросы: «Что нас заставляет идти внезапно?» — «Нечего здесь больше делать», —
отвечали им. «Объяснена ли причина в
письме к губернатору?» — «В этих бумагах объяснены мои намерения», — приказал сказать адмирал.
Зося
отвечала на
письма мужа коротенькими записочками.
От детей же отвыкает мало-помалу совсем, изредка получая от них к своим именинам и к Рождеству поздравительные
письма и иногда даже
отвечая на них.
Дмитрий задумался, потому что ничего не мог припомнить, что бы такое ему обещал,
ответил только
письмом, что изо всех сил себя сдержит «пред низостью», и хотя глубоко уважает старца и брата Ивана, но убежден, что тут или какая-нибудь ему ловушка, или недостойная комедия.
— Я готова, готова! Я совершенно в состоянии вам
отвечать, — прибавила она, видимо все еще ужасно боясь, что ее почему-нибудь не выслушают. Ее попросили объяснить подробнее: какое это
письмо и при каких обстоятельствах она его получила?
— Неправда, оно с вами. Я так и знала, что вы так
ответите. Оно у вас в этом кармане. Я так раскаивалась в этой глупой шутке всю ночь. Воротите же
письмо сейчас, отдайте!
Переписка продолжалась еще три — четыре месяца, — деятельно со стороны Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе перестал
отвечать на их
письма; по всему видно было, что он только хотел передать Вере Павловне и ее мужу те мысли Лопухова, из которых составилось такое длинное первое
письмо его, а исполнив эту обязанность, почел дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два — три без ответа, Кирсановы поняли это и перестали писать.
На эту строгую депешу я
отвечал высылкою двадцати четырех тысяч франков и длинным
письмом, совершенно дружеским, но твердым; я говорил, насколько я теоретически согласен с ним, прибавив, что я, как настоящий скиф, с радостию вижу, как разваливается старый мир, и думаю, что наше призвание — возвещать ему его близкую кончину.
Я действительно не знаю, возможно ли было скромнее и проще
отвечать; но у нас так велика привычка к рабскому молчанию, что и это
письмо консул в Ницце счел чудовищно дерзким, да, вероятно, и сам Орлов, также.
На это
письмо Маццини
отвечал несколькими дружескими строками, в которых, не касаясь сущности, говорил о необходимости соединения всех сил в одно единое действие, грустил о разномыслии их и проч.
«Я с вами примирился за ваши „
Письма об изучении природы“; в них я понял (насколько человеческому уму можно понимать) немецкую философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я
отвечал ему несколькими дружескими строками — тем наши сношения и кончились.
Но виновный был нужен для мести нежного старика, он бросил дела всей империи и прискакал в Грузино. Середь пыток и крови, середь стона и предсмертных криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы, писал к Александру чувствительные
письма, и Александр
отвечал ему: «Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно быть, баронет Виллие был прав, что у императора перед смертью вода разлилась в мозгу.
Лесовский призвал Огарева, Кетчера, Сатина, Вадима, И. Оболенского и прочих и обвинил их за сношения с государственными преступниками. На замечание Огарева, что он ни к кому не писал, а что если кто к нему писал, то за это он
отвечать не может, к тому же до него никакого
письма и не доходило, Лесовский
отвечал...
Ротшильд согласился принять билет моей матери, но не хотел платить вперед, ссылаясь на
письмо Гассера. Опекунский совет действительно отказал в уплате. Тогда Ротшильд велел Гассеру потребовать аудиенции у Нессельроде и спросить его, в чем дело. Нессельроде
отвечал, что хотя в билетах никакого сомнения нет и иск Ротшильда справедлив, но что государь велел остановить капитал по причинам политическим и секретным.