Неточные совпадения
— Вот он вас
проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил
в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.)
в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через
Ад и Чистилище
провожает автора до Рая.] и
провел их
в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и
в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Река эта (по-удэгейски Суа или Соага) состоит из двух речек — Гага и Огоми, длиною каждая 1–8 км, сливающихся
в 1,5 км от моря. Речка Гага имеет три притока: справа — Нунги с притоком Дагдасу и Дуни, а слева — один только ключ
Ада с перевалом на Кусун. Речка Огоми имеет два притока: Канходя и Цагдаму. Около устья Соен образует небольшую, но глубокую
заводь, соединяющуюся с морем узкой протокой. Эта
заводь и зыбучее болото рядом с ним — остатки бывшей ранее лагуны.
Варвара Павловна должна была обещать, что приедет обедать на следующий день и привезет
Аду; Гедеоновский, который чуть было не заснул, сидя
в углу, вызвался ее
проводить до дому.
— Да и с Федор Сергеичем нелады вышли. Мы-то, знаете,
в Париж
в надежде ехали. Наговорили нам,
в Красном-то Холму: и дендо, и пердро, тюрбо 9…. Аппетит-то, значит, и вышлифовался. А Федору Сергеичу
в хороший-то трактир идти не по карману — он нас по кухмистерским и
водит! Только уж и еда
в этих кухмистерских… чистый
ад!
У англичан вон военачальник Магдалу какую-то, из глины смазанную,
в Абиссинии взял, да и за ту его золотом обсыпали, так что и внуки еще макушки из золотой кучи наружу не выдернут; а этот ведь
в такой
ад водил солдат, что другому и не подумать бы их туда вести: а он идет впереди, сам пляшет, на балалайке играет, саблю бросит, да веткой с ракиты помахивает: «Эх, говорит, ребята, от аглицких мух хорошо и этим отмахиваться».
Бывало, только восемь бьет часов,
По мостовой валит народ ученый.
Кто ночь
провел с лампадой средь трудов,
Кто
в грязной луже, Вакхом упоенный;
Но все равно задумчивы, без слов
Текут… Пришли, шумят… Профессор длинный
Напрасно входит, кланяется чинно, —
Он книгу взял, раскрыл, прочел… шумят;
Уходит, — втрое хуже. Сущий
ад!..
По сердцу Сашке жизнь была такая,
И этот
ад считал он лучше рая.
(Выходит из-за куста.) Вот и толкуй старшой! Старшой все говорит: мало ты
в ад ко мне мужиков
водишь. Гляди-ка, купцов, господ да попов сколько каждый день прибывает, а мужиков мало. Как его обротаешь? Не подобьешься к нему никак. Уж чего же лучше — последнюю краюшку украл. А он все не обругался. И не знаю, что теперь делать! Пойду доложусь. (Проваливается.)
Меж тем как с заблудившимся пьяным Сафронычем случились такие странные происшествия и он остался
проводить время с мертвым Жигою на какой-то необъяснимой чертовской высоте, которую он принимал за кромешную область темного
ада, — все его семейные
проводили весьма тревожную ночь
в своем новом доме.
Но люди верующие, которым нет дела ни до каких анализов,
проводили свое время гораздо лучше и извлекли из него более для себя интересного: некоторые из них, отличавшиеся особенною чуткостью и терпением, сидели у Сафронихи до тех пор, пока сами сподобились слышать сквозь дверь, как на чердаке кто-то как будто вздыхает и тихо потопывает, точно душа,
в аду мучимая.
В другом селе, при подобном случае, отец
отвел пятерых детей своих
в поле — это было зимою — и, несмотря на плач их, всех заморозил. «Я хоть один пойду
в ад, — говорил он, — зато вы избавитесь от мук бироновских».
В творениях своих Достоевский
проводит человека через чистилище и
ад.
Весть об отравлении княгини и о сознании
в совершении этого преступления княжны Маргариты Дмитриевны с быстротою молнии облетела весь город. Баронесса Ольга Петровна Фальк была страшно возмущена, что преступница жила у нее и даже ночь после совершения преступления это «исчадие
ада», как она называла княжну,
провела под ее кровлей.
И точно, как он
провел мне своим оленьим рукавом по лицу, мои смерзшиеся веки оттаяли и открылись. Но для чего? что было видеть? Я не знаю, может ли быть страшнее
в аду: вокруг мгла была непроницаемая, непроглядная темь — и вся она была как живая: она тряслась и дрожала, как чудовище, — сплошная масса льдистой пыли была его тело, останавливающий жизнь холод — его дыхание. Да, это была смерть
в одном из самых грозных своих явлений, и, встретясь с ней лицом к лицу, я ужаснулся.
И минутами, когда мне хочется посмеяться, я представляю себе дьявола, который, со всем великим запасом адской лжи, хитрости и лукавства, явился на землю
в тщеславной надежде гениально солгать, — и вдруг оказывается, что там просто-напросто не знают разницы между правдою и ложью, какую знают и
в аду, и любая женщина, любой ребенок
в невинности глаз своих искусно
водит за нос самого маститого артиста!