Он махнул рукой,
отвернулся от товарища и замер неподвижно, крепко упираясь руками в сиденье стула и опустив голову на грудь. Илья отошёл от него, сел на кровать в такой же позе, как Яков, и молчал, не зная, что сказать в утешение другу.
Неточные совпадения
«Неужели узнала?» с ужасом подумал Нехлюдов, чувствуя, как кровь приливала ему к лицу; но Маслова, не выделяя его
от других, тотчас же
отвернулась и опять с испуганным выражением уставилась на
товарища прокурора.
Когда тело отнесено было в каюк, чеченец-брат подошел к берегу. Казаки невольно расступились, чтобы дать ему дорогу. Он сильною ногой оттолкнулся
от берега и вскочил в лодку. Тут он в первый раз, как Оленин заметил, быстрым взглядом окинул всех казаков и опять что-то отрывисто спросил у
товарища.
Товарищ ответил что-то и указал на Лукашку. Чеченец взглянул на него и, медленно
отвернувшись, стал смотреть на тот берег. Не ненависть, а холодное презрение выразилось в этом взгляде. Он еще сказал что-то.
Сдача была в конторке, но ключ лежал в комнате, и Лунёву не хотелось пойти за ним. Когда девочка ушла, Павел не возобновлял разговора. Стоя у прилавка, он хлопал себя по колену снятым с головы картузом и смотрел на
товарища, как бы ожидая
от него чего-то. Но Лунёв,
отвернувшись в сторону, тихо свистел сквозь зубы.
Возрастающее отчуждение мне было больно. Я жалел о том времени, когда я мог жить с
товарищами общей жизнью. Но истина, — говорил к себе, — есть истина, то есть нечто объективное, отчего можно
отвернуться лишь на время. Все равно она напомнит о себе этим душевным холодом, и скрежетом.
От нее не уйдешь, и
отворачиваться от нее нечестно.
И так почти в каждом рассказе… Большие романы, с героями, наиболее близкими душе Достоевского. «Замечательно, что Раскольников, быв в университете, почти не имел
товарищей, всех чуждался, ни к кому не ходил и у себя принимал тяжело. Впрочем, и
от него скоро все
отвернулись… Он решительно ушел
от всех, как черепаха в свою скорлупу». «Я — человек мрачный, скучный, — говорит Свидригайлов. — Сижу в углу. Иной раз три дня не разговорят».
— Я все это лучше знаю! Сто тысяч раз лучше знаю! — твердил он, с гордым презрением
отворачиваясь от какого-нибудь препарата, который ему хотел объяснить кто-нибудь из
товарищей.