Неточные совпадения
Один молодой полковник, живая, горячая кровь, родной брат прекрасной полячки, обворожившей бедного Андрия, не подумал долго и бросился со всех
сил с конем за козаками: перевернулся три раза в воздухе с конем своим и прямо грянулся на
острые утесы.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил в нем не однажды испытанное чувство
острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не в
силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя в окно, он сказал...
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к людям? Он не был мнительным, но иногда ему казалось, что в теле его работает
острая кислота, нагревая мускулы, испаряя из них жизненную
силу. Тяжелый туман наполнял голову, хотелось глубокого сна, но мучила бессонница и тихое, злое кипение нервов. В памяти бессвязно возникали воспоминания о прожитом, знакомые лица, фразы.
С самых низших классов гимназии, чуть кто-нибудь из товарищей опережал меня или в науках, или в
острых ответах, или в физической
силе, я тотчас же переставал с ним водиться и говорить.
Рассказ прошел по мне электрической искрой. В памяти, как живая, стала простодушная фигура Савицкого в фуражке с большим козырем и с наивными глазами. Это воспоминание вызвало
острое чувство жалости и еще что-то темное, смутное, спутанное и грозное. Товарищ… не в карцере, а в каталажке, больной, без помощи, одинокий… И посажен не инспектором… Другая
сила, огромная и стихийная, будила теперь чувство товарищества, и сердце невольно замирало от этого вызова. Что делать?
Весьма естественно, что журавль — сильная птица, но к этой
силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его крыльев, удар которых ужасно силен, в длинных ногах и крепких пальцах с твердыми ногтями и, наконец, в довольно длинном, очень крепком и
остром клюве.
а Эмма Эдуардовна и Зося изо всех
сил уговаривали их не безобразничать. Ванька-Встанька мирно дремал на стуле, свесив вниз голову, положив одну длинную ногу на другую и обхватив сцепленными руками
острое колено.
Всюду собирались кучки людей, горячо обсуждая волнующий призыв. Жизнь вскипала, она в эту весну для всех была интереснее, всем несла что-то новое, одним — еще причину раздражаться, злобно ругая крамольников, другим — смутную тревогу и надежду, а третьим — их было меньшинство —
острую радость сознания, что это они являются
силой, которая будит всех.
Особенно боялись его глаз, — маленькие,
острые, они сверлили людей, точно стальные буравчики, и каждый, кто встречался с их взглядом, чувствовал перед собой дикую
силу, недоступную страху, готовую бить беспощадно.
Мутный свет прямо падал на лицо этого человека, и Ромашов узнал левофлангового солдата своей полуроты — Хлебникова. Он шел с обнаженной головой, держа шапку в руке, со взглядом, безжизненно устремленным вперед. Казалось, он двигался под влиянием какой-то чужой, внутренней, таинственной
силы. Он прошел так близко около офицера, что почти коснулся его полой своей шинели. В зрачках его глаз яркими,
острыми точками отражался лунный свет.
Аггея Никитича точно кто
острым ножом ударил в его благородное сердце. Он понял, что влюбил до безумия в себя эту женщину, тогда как сам в отношении ее был… Но что такое сам Аггей Никитич был в отношении Миропы Дмитриевны, — этого ему и разобрать было не под
силу.
Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака замерла от страха и беспомощного ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в
силах будет впиться в тело обидчика своими
острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было от непривычной ласки, словно от удара.
Как вихорь, свистнул
острый меч,
И прежде чем я оглянулся,
Уж голова слетела с плеч —
И сверхъестественная
силаВ ней жизни дух остановила.
Кожемякин видит, как всё, что было цветисто и красиво, — ловкость,
сила, удаль, пренебрежение к боли, меткие удары,
острые слова, жаркое, ярое веселье — всё это слиняло, погасло, исчезло, и отовсюду, злою струёй, пробивается тёмная вражда чужих друг другу людей, — та же непонятная вражда, которая в базарные дни разгоралась на Торговой площади между мужиками и мещанами.
Кожемякина охватило незнакомое, никогда не испытанное,
острое ощущение притока неведомой
силы, вдруг одарившей его мысли ясностью и простотой. Никогда раньше он не чувствовал так определённо своё отчуждение, одиночество среди людей, и это толкнуло его к ним неодолимым порывом, он отклонился на спинку стула, уставил глаза в большое лицо Смагина и заговорил как мог внушительно и спокойно...
Круциферская поняла его грусть, поняла ту
острую закваску, которая бродила в нем и мучила его, она поняла и шире и лучше в тысячу раз, нежели Крупов, например, — понявши, она не могла более смотреть на него без участия, без симпатии, а глядя на него так, она его более и более узнавала, с каждым днем раскрывались для нее новые и новые стороны этого человека, обреченного уморить в себе страшное богатство
сил и страшную ширь понимания.
Машинально Егорушка подставил рот под струйку, бежавшую из трубочки; во рту его стало холодно, и запахло болиголовом; пил он сначала с охотой, потом через
силу и до тех пор, пока
острый холод изо рта не побежал по всему телу и пока вода не полилась по сорочке.
Больше всего возбуждали интерес служащих политические сыщики, люди с неуловимыми физиономиями, молчаливые и строгие. О них с
острой завистью говорили, что они зарабатывают большие деньги, со страхом рассказывали, что этим людям — всё известно, всё открыто;
сила их над жизнью людей — неизмерима, они могут каждого человека поставить так, что куда бы человек ни подвинулся, он непременно попадёт в тюрьму.
Боялся не он — боялось его молодое, крепкое, сильное тело, которое не удавалось обмануть ни гимнастикой немца Мюллера, ни холодными обтираниями. И чем крепче, чем свежее оно становилось после холодной воды, тем
острее и невыносимее делались ощущения мгновенного страха. И именно в те минуты, когда на воле он ощущал особый подъем жизнерадостности и
силы, утром, после крепкого сна и физических упражнений, — тут появлялся этот
острый, как бы чужой страх. Он заметил это и подумал...
Чтобы знать все,нет никакой необходимости во вмешательстве каких-либо сверхъестественных или волшебных
сил. Достаточно иметь
острый слух, воспособляемый не менее
острым зрением, — и ничего больше. В Западной Европе давно уже с успехом пользуются этими драгоценными орудиями, а по примеру Европы, и в Америке. У нас же, при чрезвычайной простоте устройства наших жилищ, было бы даже непростительно пренебречь сими дарами природы.
До сих пор, однако, Арбузов надеялся на то, что в самый последний момент перед борьбой в нем, как это всегда бывало раньше, вдруг вспыхнет злоба, а вместе с нею уверенность в победе и быстрый прилив физической
силы. Но теперь, когда борцы повернулись друг к другу и Арбузов в первый раз встретил
острый и холодный взгляд маленьких голубых глаз американца, он понял, что исход сегодняшней борьбы уже решен.
Зло в глазах этих людей имело много привлекательного. Оно было единственным орудием по руке и по
силе им. Каждый из них давно уже воспитал в себе полусознательное, смутное чувство
острой неприязни ко всем людям сытым и одетым не в лохмотья, в каждом было это чувство в разных степенях его развития.
Невдалеке от нас конец мыса выступал
острым краем в реку, и здесь льдины, разгоняемые течением, разбивались с особенною
силой.
Он — играл, но играл искренно, во всю
силу души: лицо его побледнело, глаза налились слезами, сердце горело
острой тоской.
Бегство от мира, отречение от действительности обыкновенно прикрывается желанием «личного совершенствования»; но все на земле совершенствуется работой, соприкосновением с тою или иною
силой. В существе своем это «личное совершенствование» знаменует оторванность от мира, вызывается в личности ощущением ее социального бессилия, наиболее
острым в годы реакции. Так, у нас в России эпидемия «совершенствования» была очень сильна в глухую пору 80-х годов и возродилась после 1905 года.
Черная собака с хриплым лаем кубарем покатилась под ноги лошади, потом другая, белая, потом еще черная — этак штук десять! Фельдшер высмотрел самую крупную, размахнулся и изо всей
силы хлестнул по ней кнутом. Небольшой песик на высоких ногах поднял вверх
острую морду и завыл тонким пронзительным голоском.
Может быть, тут что-нибудь раздуто и преувеличено, — я не знаю, но дословно такой анекдот ходил о Самбурском, и многие передавали его даже едва ли не так, что Иван Фомич не знал астрономии, но всю ее проник одною
силою своего
острого ума.
Но вместе с сознанием, что он может теперь уйти каждую минуту, в сердце Сазонки вошла
острая жалость к большеголовому Сенисте. К жалости призывала вся необычная обстановка: тесный ряд кроватей с бледными, хмурыми людьми; воздух, до последней частицы испорченный запахом лекарств и испарениями больного человеческого тела; чувство собственной
силы и здоровья. И, уже не избегая просительного взгляда, Сазонка наклонился к Сенисте и твердо повторил...
Это было небольшое, стройное и изящное судно 240 футов длины и 35 футов ширины в своей середине, с машиной в 450
сил, с красивыми линиями круглой, подбористой кормы и
острого водореза и с тремя высокими, чуть-чуть наклоненными назад мачтами, из которых две передние — фок — и грот-мачты — были с реями [Реи — большие поперечные дерева, к которым привязываются паруса.] и могли носить громадную парусность, а задняя — бизань-мачта — была, как выражаются моряки, «голая», то есть без рей, и на ней могли ставить только косые паруса.
Быть может, есть страдание и от чрезмерной полноты, — искусительная смелость
острого взгляда, жаждущая страшного, как врага, как достойного врага, на котором она может испытать свою
силу?
Положение было рискованное: жених каждую минуту мог упасть в обморок, и тогда бог весть какой все могло принять оборот. Этого опасалась даже сама невеста, скрывавшая, впрочем, мастерски свое беспокойство. Но как часто бывает, что в больших горестях человеку дает
силу новый удар, так случилось и здесь: когда священник, глядя в глаза Висленеву, спросил его: «имаши ли благое произволение поять себе сию Елену в жену?» Иосаф Платонович выпрямился от
острой боли в сердце и дал робким шепотом утвердительный ответ.
Все казалось, что вот-вот раздастся поблизости лошадиный топот и она увидит скачущего к ней на «венгерце» Игоря. Но прежняя тишина царила кругом. A
силы Милицы все падали и падали с каждым шагом. Голова кружилась сильнее, лихорадка усиливалась с каждой минутой.
Острые, ледяные струйки холода пронизывали насквозь, Дрожа и стуча зубами, она, потеряв последние
силы, прислонилась к стволу дерева, не будучи в состоянии идти далее.
Но никто, кажется, не поставил
острее проблему страдания, как проблему теодицеи, чем Достоевский, и никто с такой
силой не раскрывал внутреннюю диалектику этой проблемы.
Поддержки нет. Бешено бьются на стене герои, окруженные полчищами врагов. Но иссякают
силы. И вот мы видим: вниз головами воины летят в пропасть, катятся со стонами по
острым выступам, разбитые доспехи покрыты кровью и пылью… О позор, позор!
«Тетка детей скорбела; я (Исмайлов) раздражался; та делала нашему супостату выговоры и замечания и раз сказала даже, чтобы он перестал посещать нас, а я вооружился против него всею
силою науки и здравого смысла. Часто я низлагал его своим или его же собственным орудием, и дети более слушали нас, чем его, но
острые мысли не могли не западать в юные их души».
Я уже ждал боли, которую должен был ощутить от погружения в мою грудь
острого ножа рукою впавшего ко мне гостя, и, охраняя жизнь свою, с такою
силою оттолкнул от себя этого незнакомца, что он отлетел от меня к стене и, споткнувшись на обрубок, упал в угол.
Гость отвесил глубокий поклон у двери так, что туловище его с нижнею частию фигуры составляло
острый угол, — два шага вперед, другой поклон, еще ниже третий. Лицо его утучнялось радостью; желая говорить, он задыхался, вероятно от того ж чувства; наконец, собравшись с
силами, произнес высокоторжественным тоном...
Вдруг зашумело что-то вверху; поднял голову Яков Потапович и видит — коршун громадный из поднебесья круги задает и прямо на княжну Евпраксию спускается. Выступил вперед Яков Потапович, заслонил собою дорогую спутницу и ждет врага, прямо на него глядючи. Как камень падает коршун сверху к нему на грудь, клювом ударяет в самое сердце, да не успел глубоко
острого клюва запустить, как схватил его добрый молодец за самую шею и сжал, что есть
силы, правой рукой.
Острые ногти царапали лицо Павла и вдавливались в глаза; одну секунду он видел над собой разъяренное лицо с дикими глазами, и оно было красно, как кровь; и со всею
силою он сжимал чье-то горло.
И тогда с диким ревом он бежит к дверям. Но не находит их и мечется, и бьется о стены, об
острые каменные углы — и ревет. С внезапно открывшеюся дверью он падает на пол, радостно вскакивает, и — чьи-то дрожащие, цепкие руки обнимают его и держат. Он барахтается и визжит, освободив руку, с железною
силою бьет по голове пытавшегося удержать его псаломщика и, отбросив ногою тело, выскакивает наружу.
Руки ее сопротивлялись упорно, но не хватало
силы удерживать сильные руки Борьки. А ласки его становились все дерзче. Изнутри у Исанки поднималось неведомое что-то, сладкое и
острое. Тревога, испуг переполнили душу.