Неточные совпадения
Получив письмо
мужа, она знала уже в глубине души, что всё
останется по-старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться
с любовником.
― Я имею несчастие, ― начал Алексей Александрович, ― быть обманутым
мужем и желаю законно разорвать сношения
с женою, то есть развестись, но притом так, чтобы сын не
оставался с матерью.
Облонский обедал дома; разговор был общий, и жена говорила
с ним, называя его «ты», чего прежде не было. В отношениях
мужа с женой
оставалась та же отчужденность, но уже не было речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда
останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею
мужа для позорной связи
с человеком чужим, независимым,
с которым она не может жить одною жизнью.
Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные
мужья,
С ним
оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
— А вы убеждены, что не может? (Свидригайлов прищурился и насмешливо улыбнулся.) Вы правы, она меня не любит; но никогда не ручайтесь в делах, бывших между
мужем и женой или любовником и любовницей. Тут есть всегда один уголок, который всегда всему свету
остается неизвестен и который известен только им двум. Вы ручаетесь, что Авдотья Романовна на меня
с отвращением смотрела?
Катерина (подходит к
мужу и прижимается к нему). Тиша, голубчик, кабы ты
остался, либо взял ты меня
с собой, как бы я тебя любила, как бы я тебя голубила, моего милого! (Ласкает его.)
Сестра рассказала про детей, что они
остались с бабушкой,
с его матерью и, очень довольная тем, что спор
с ее
мужем прекратился, стала рассказывать про то, как ее дети играют в путешествие, точно так же, как когда-то он играл
с своими двумя куклами —
с черным арапом и куклой, называвшейся француженкой.
Для этих мыслей у Надежды Васильевны теперь
оставалось много свободного времени: болезнь
мужа оторвала ее даже от того мирка,
с которым она успела сжиться на приисках.
Осталась она после
мужа лет восемнадцати, прожив
с ним всего лишь около году и только что родив ему сына.
А в остальное время года старик, кроме того, что принимает по утрам дочь и зятя (который так и
остается северо — американцем), часто, каждую неделю и чаще, имеет наслаждение принимать у себя гостей, приезжающих на вечер
с Катериною Васильевною и ее
мужем, — иногда только Кирсановых,
с несколькими молодыми людьми, — иногда общество более многочисленное: завод служит обыкновенною целью частых загородных прогулок кирсановского и бьюмонтского кружка.
Это великая заслуга в
муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он
останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что
с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо проще: увезти девушку из дому, и пусть она венчается,
с кем хочет. Но тут дело запутывалось понятиями девушки и свойствами человека, которого она любила. При своих понятиях о неразрывности жены
с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и увидела, что жизнь
с ним — мучение. Соединить ее
с ним — хуже, чем убить. Потому и
оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством; смерть
мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она
оставалась одна
с детьми в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как смерть,
с холодным лицом и
с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
Теперь у нее
оставались только братья и, главное, княжна. Княжна,
с которой она почти не расставалась во всю жизнь, еще больше приблизила ее к себе после смерти
мужа. Она не распоряжалась ничем в доме. Княгиня самодержавно управляла всем и притесняла старушку под предлогом забот и внимания.
Стансфильд назвал меня. Она тотчас обратилась
с речью ко мне и просила
остаться, но я предпочел ее оставить в tete a tete со Стансфильдом и опять ушел наверх. Через минуту пришел Стансфильд
с каким-то крюком или рванью.
Муж француженки изобрел его, и она хотела одобрения Гарибальди.
Барин ее Мусин-Пушкин ссылал ее
с мужем на поселение, их сын лет десяти
оставался, она умоляла дозволить ей взять
с собой дитя.
Что за хаос! Прудон, освобождаясь от всего, кроме разума, хотел
остаться не только
мужем вроде Синей Бороды, но и французским националистом —
с литературным шовинизмом и безграничной родительской властью, а потому вслед за крепкой, полной сил мыслью свободного человека слышится голос свирепого старика, диктующего свое завещание и хотящего теперь сохранить своим детям ветхую храмину, которую он подкапывал всю жизнь.
Но именно потому, что Александра Гавриловна горячится, она проигрывает чаще, нежели
муж.
Оставшись несколько раз сряду дурой, она
с сердцем бросает карты и уходит из комнаты, говоря...
Под этим настроением Галактион вернулся домой. В последнее время ему так тяжело было
оставаться подолгу дома, хотя,
с другой стороны, и деваться было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула было мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо…
Муж в остроге, а он будет за женой ухаживать.
Что было делать Замараеву? Предупредить
мужа, поговорить откровенно
с самой, объяснить все Анфусе Гавриловне, — ни то, ни другое, ни третье не входило в его планы.
С какой он стати будет вмешиваться в чужие дела? Да и доказать это трудно, а он может
остаться в дураках.
— Молода ты, Харитина, —
с подавленною тоской повторял Полуянов,
с отеческой нежностью глядя на жену. — Какой я тебе
муж был? Так, одно зверство. Если бы тебе настоящего
мужа… Ну, да что об этом говорить! Вот
останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
— Они-с… Я ведь у них проживаю и все вижу, а сказать никому не смею, даже богоданной маменьке. Не поверят-с. И даже меня же могут завинить в напраслине. Жена перед
мужем всегда выправится, и я же
останусь в дураках. Это я насчет Галактиона, сестрица. А вот ежели бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним, так собственноручно увидели бы всю грусть. Весьма жаль.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь
останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет
мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет
остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Даже Мария Барановская, дочь вольного поселенца, родившаяся в Чибисани, — ей теперь 18 лет, — не
останется на Сахалине и уедет на материк
с мужем.
От Келбокиани мы узнали, что умерла женщина свободного состояния Ляликова,
муж которой, поселенец, уехал в Николаевск; после нее
осталось двое детей, и теперь он, Келбокиани, живший у этой Ляликовой на квартире, не знает, что ему делать
с детьми.
Хомутов скоро умрет, Софья и Анисья уедут
с мужьями на материк, и таким образом о вольных поселенцах скоро
останется одно только воспоминание.
Но если
останусь я
с ним… и потом
Он тайну узнает и спросит:
«Зачем не пошла ты за бедным отцом?..» —
И слово укора мне бросит?
О, лучше в могилу мне заживо лечь,
Чем
мужа лишить утешенья
И в будущем сына презренье навлечь…
Нет, нет! не хочу я презренья!..
Правда, характер весьма часто не слушался и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась
с каждым годом всё капризнее и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но так как под рукой все-таки
оставался весьма покорный и приученный
муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять, и всё шло как не надо лучше.
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай пила, да уж так и быть,
остаюсь, хотя ни у кого не прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила, князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, — обратилась она вдруг
с видом необыкновенного гнева к
мужу и дочерям, как будто они-то и были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
Между тем его сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером
мужа его матери, тем не менее в свое время умершим,
остался совершенно при одних своих средствах и
с болезненною, страдающею, без ног, матерью в одной из отдаленных губерний; сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков и тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея в виду дальнейшую цель.
Так Анна и ушла ни
с чем для первого раза, потому что
муж был не один и малодушно прятался за других.
Оставалось выжидать случая, чтобы поймать его
с глазу на глаз и тогда рассчитаться за все.
Хорошо и любовно зажил Родион Потапыч
с молодой женой и никогда ни одним словом не напоминал ее прошлого: подневольный грех в счет не шел. Но Марфа Тимофеевна все время замужества
оставалась туманной и грустной и только перед смертью призналась
мужу, чтó ее заело.
В ночь Петр Васильич ушел
с Богоданки, а Марья
осталась как ошпаренная. Даже
муж заметил, что
с бабой творится что-то неладное.
Позвольте надеяться, что вы иногда будете приписывать в письмах вашего
мужа.
С сердечною признательностью за вашу доброту ко мне
остаюсь преданный вам.
Несмотря на то, что маркиза никогда не была оценена по достоинству своим
мужем и рано
осталась одна
с двумя дочерьми и двумя сыновьями, она все-таки была замечательно счастливою женщиною.
Ольга Александровна несколько раз пробовала заводить его, заговаривая
с ребенком, какие бывают хорошие
мужья и отцы и какие дурные, причем обыкновенно все дурные были похожи капля в каплю на Розанова; но Розанов точно не понимал этого и
оставался невозмутимо спокойным.
Кроткая, простодушная и красивая Евгения Петровна производила на них самое выгодное впечатление, но сама она
оставалась равнодушною к новым знакомым
мужа, не сближалась ни
с ними, ни
с их женами и скоро успела прослыть нелюдимкою и даже дурочкой.
Мы должны были отпустить трех девушек и
остались при одной Марфе
с ее
мужем.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает
с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и
с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа
с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век
оставаться в девках, чем навязать себе на шею
мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Мансуров не мог
оставаться без какого-нибудь охотничьего занятия; в этот же день вечером он ходил
с отцом и
с мужем Параши, Федором, ловить сетью на дудки перепелов.
— Все мы, и я и господа чиновники, — продолжал между тем Постен, — стали ему говорить, что нельзя же это, наконец, и что он хоть и
муж, но будет отвечать по закону… Он, вероятно, чтобы замять это как-нибудь, предложил Клеопатре Петровне вексель, но вскоре же затем,
с новыми угрозами, стал требовать его назад… Что же
оставалось с подобным человеком делать, кроме того, что я предложил ей мой экипаж и лошадей, чтобы она ехала сюда.
Мари некоторое время
оставалась в прежнем положении, но как только раздались голоса в номере ее
мужа, то она, как бы под влиянием непреодолимой ею силы, проворно встала
с своего кресла, подошла к двери, ведущей в ту комнату, и приложила ухо к замочной скважине.
— Вот твой разговор
с немкой так действительно дурацкий! — говорила
мужу Софья Михайловна, когда они
оставались наедине.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается
с того, что Сольфини бежит
с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу.
Муж этой госпожи уезжает в деревню; она
остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
Из двух зол, мне казалось, я выбирал для тебя лучшее: ни тоска обманутой любви, ни горесть родных твоих, ни худая огласка, которая, вероятно, теперь идет про тебя, ничего не в состоянии сравниться
с теми мучениями, на которые бы ты была обречена, если б я
остался и сделался твоим
мужем.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она, бедный человек, вдовой
осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее
мужа убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился
с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
Она подсела к
мужу — и, дождавшись, что он
остался в дураках, сказала ему: «Ну, пышка, довольно! (при слове „пышка“ Санин
с изумлением глянул на нее, а она весело улыбнулась, отвечая взглядом на его взгляд и выказывая все свои ямочки на щеках) — довольно; я вижу, ты спать хочешь; целуй ручку и отправляйся; а мы
с господином Саниным побеседуем вдвоем».
Часто, глядя на нее, когда она, улыбающаяся, румяная от зимнего холоду, счастливая сознанием своей красоты, возвращалась
с визитов и, сняв шляпу, подходила осмотреться в зеркало, или, шумя пышным бальным открытым платьем, стыдясь и вместе гордясь перед слугами, проходила в карету, или дома, когда у нас бывали маленькие вечера, в закрытом шелковом платье и каких-то тонких кружевах около нежной шеи, сияла на все стороны однообразной, но красивой улыбкой, — я думал, глядя на нее: что бы сказали те, которые восхищались ей, ежели б видели ее такою, как я видел ее, когда она, по вечерам
оставаясь дома, после двенадцати часов дожидаясь
мужа из клуба, в каком-нибудь капоте,
с нечесаными волосами, как тень ходила по слабо освещенным комнатам.
Она рассказала, что, после
мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе «в сестрах», а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продает.