Неточные совпадения
А в душе Алексея Александровича, несмотря на полное теперь, как ему казалось, презрительное равнодушие к
жене,
оставалось в отношении к ней одно чувство — нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла соединиться
с Вронским, чтобы преступление ее было для нее выгодно.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он
с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и
жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины
остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
― Я имею несчастие, ― начал Алексей Александрович, ― быть обманутым мужем и желаю законно разорвать сношения
с женою, то есть развестись, но притом так, чтобы сын не
оставался с матерью.
Облонский обедал дома; разговор был общий, и
жена говорила
с ним, называя его «ты», чего прежде не было. В отношениях мужа
с женой оставалась та же отчужденность, но уже не было речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
Элегантный слуга
с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя,
жена брата, приехала и
с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и
осталась у него ходить за ним.
«Женатый заботится о мирском, как угодить
жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь Писанием, часто вспоминал этот текст. Ему казалось, что,
с тех пор как он
остался без
жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
Внешние отношения Алексея Александровича
с женою были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла в том, что он еще более был занят, чем прежде. Как и в прежние года, он
с открытием весны поехал на воды за границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом здоровье и, как обыкновенно, вернулся в июле и тотчас же
с увеличенною энергией взялся за свою обычную работу. Как и обыкновенно,
жена его переехала на дачу, а он
остался в Петербурге.
Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда
останется преступною
женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи
с человеком чужим, независимым,
с которым она не может жить одною жизнью.
Левин
остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать
с княгиней и Варенькой, видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он видел в лице своей
жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним
оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и
женой.
— А вы убеждены, что не может? (Свидригайлов прищурился и насмешливо улыбнулся.) Вы правы, она меня не любит; но никогда не ручайтесь в делах, бывших между мужем и
женой или любовником и любовницей. Тут есть всегда один уголок, который всегда всему свету
остается неизвестен и который известен только им двум. Вы ручаетесь, что Авдотья Романовна на меня
с отвращением смотрела?
Ушли все на минуту, мы
с нею как есть одни
остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет мне послушною, верною и доброю
женой, что она сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего не надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное признание наедине от такого шестнадцатилетнего ангельчика
с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, — согласитесь сами, оно довольно заманчиво.
— Я спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился у
жены развода, у него — роман
с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это — вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна
с расчетом на дурака. Она — дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством.
Остались две дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
— Добротный парень, — похвалил его дядя Миша, а у Самгина
осталось впечатление, что Гусаров только что приехал откуда-то издалека, по важному делу, может быть, венчаться
с любимой девушкой или ловить убежавшую
жену, — приехал, зашел в отделение, где хранят багаж, бросил его и помчался к своему счастью или к драме своей.
В субботу, однако, никак не удалось бежать; пришлось ожидать до завтра, до воскресенья, и, как нарочно, Тушар
с женой куда-то в воскресенье уехали;
остались во всем доме только я да Агафья.
Из деревни все выбрались вон
с женами и
с имуществом;
остались только старики.
Дома
оставаться с глазу на глаз
с женой ему было тяжело.
Оставшись только вдвоем
с женой в старом отцовском доме, Привалов надеялся, что теперь Зося вполне освободится от влияния прежней семейной обстановки и переменит образ своей жизни.
Поговорив немного
с туземцами, мы пошли дальше, а Дерсу
остался. На другой день он догнал нас и сообщил много интересного. Оказалось, что местные китайцы решили отобрать у горбатого тазы
жену с детьми и увезти их на Иман. Таз решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан Лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал
жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч
остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор
с тем, чтобы
жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо проще: увезти девушку из дому, и пусть она венчается,
с кем хочет. Но тут дело запутывалось понятиями девушки и свойствами человека, которого она любила. При своих понятиях о неразрывности
жены с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и увидела, что жизнь
с ним — мучение. Соединить ее
с ним — хуже, чем убить. Потому и
оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
— Я и не употребляла б их, если бы полагала, что она будет вашею
женою. Но я и начала
с тою целью, чтобы объяснить вам, что этого не будет и почему не будет. Дайте же мне докончить. Тогда вы можете свободно порицать меня за те выражения, которые тогда
останутся неуместны по вашему мнению, но теперь дайте мне докончить. Я хочу сказать, что ваша любовница, это существо без имени, без воспитания, без поведения, без чувства, — даже она пристыдила вас, даже она поняла все неприличие вашего намерения…
«Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне еще
остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду…» — «Она всегда существовала, — прервала
с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла быть вашею
женою…» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований…
— Итак, на том и
останется, что я должен ехать в Вятку,
с больной
женой,
с больным ребенком, по делу, о котором вы говорите, что оно не важно?..
Я
остался ждать
с его милой, прекрасной
женой; она сама недавно вышла замуж; страстная, огненная натура, она принимала самое горячее участие в нашем деле; она старалась
с притворной веселостью уверить меня, что все пойдет превосходно, а сама была до того снедаема беспокойством, что беспрестанно менялась в лице.
Под этим настроением Галактион вернулся домой. В последнее время ему так тяжело было
оставаться подолгу дома, хотя,
с другой стороны, и деваться было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула было мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо… Муж в остроге, а он будет за
женой ухаживать.
— Молода ты, Харитина, —
с подавленною тоской повторял Полуянов,
с отеческой нежностью глядя на
жену. — Какой я тебе муж был? Так, одно зверство. Если бы тебе настоящего мужа… Ну, да что об этом говорить! Вот
останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
Емельян уехал
с женой в Заполье, а на мельнице
оставался один Симон. В первую минуту старик не узнал сына, — так он изменился за этот короткий срок.
— Они-с… Я ведь у них проживаю и все вижу, а сказать никому не смею, даже богоданной маменьке. Не поверят-с. И даже меня же могут завинить в напраслине.
Жена перед мужем всегда выправится, и я же
останусь в дураках. Это я насчет Галактиона, сестрица. А вот ежели бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним, так собственноручно увидели бы всю грусть. Весьма жаль.
— Ну, ну, ладно… Притвори-ка дверь-то. Ладно… Так вот какое дело. Приходится везти мне эту стеариновую фабрику на своем горбу… Понимаешь? Деньжонки у меня есть… ну, наскребу тысяч
с сотню. Ежели их отдать — у самого ничего не
останется. Жаль… Тоже наживал… да. Я и хочу так сделать: переведу весь капитал на
жену, а сам тоже буду векселя давать, как Ечкин. Ты ведь знаешь законы, так как это самое дело, по-твоему?
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь
останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и
жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет
остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
В Малом Такоэ каторжная Соловьева Прасковья сожительствует
с поселенцем Кудриным, который не может жениться на ней, потому что на родине у него
осталась жена; дочь этой Прасковьи, Наталья, 17 лет, свободного состояния, сожительствует
с поселенцем Городинским, который не женится на ней по той же причине.
Г-н Сузуки не скрывал своего восторга и оглядывал орден со всех сторон блестящими глазами, как ребенок игрушку; на его «красивом и мужественном» лице я читал борьбу; ему хотелось поскорее побежать к себе и показать орден своей молоденькой
жене (он недавно женился), и в то же время вежливость требовала, чтобы он
оставался с гостями.
На Сахалин приезжали только японские промышленники, редко
с женами, жили здесь, как на бивуаках, и зимовать
оставалась только небольшая часть, несколько десятков, остальные же возвращались на джонках домой; они ничего не сеяли, не держали огородов и рогатого скота, а всё необходимое для жизни привозили
с собой из Японии.
Наш проводник торопился домой, где у него
осталась жена и двое малых ребятишек
с ограниченными запасами продовольствия.
И если
жена моя здесь
осталась, — продолжал он, раздражаясь почти
с каждым словом всё более и более, — то скорее, сударь, от удивления и от понятного всем современного любопытства посмотреть странных молодых людей.
— Лизавета Михайловна прекраснейшая девица, — возразил Лаврецкий, встал, откланялся и зашел к Марфе Тимофеевне. Марья Дмитриевна
с неудовольствием посмотрела ему вслед и подумала: «Экой тюлень, мужик! Ну, теперь я понимаю, почему его
жена не могла
остаться ему верной».
— Это все надо забыть, — проговорила Лиза, — я рада, что вы пришли; я хотела вам написать, но этак лучше. Только надо скорее пользоваться этими минутами. Нам обоим
остается исполнить наш долг. Вы, Федор Иваныч, должны примириться
с вашей
женой.
Молодой умерла Марфа Тимофеевна и в гробу лежала такая красивая да белая, точно восковая. Вместе
с ней белый свет закрылся для Родиона Потапыча, и на всю жизнь его брови сурово сдвинулись. Взял он вторую
жену, но счастья не воротил, по пословице: покойник у ворот не стоит, а свое возьмет. Поминкой по любимой
жене Марфе Тимофеевне
остался беспутный Яша…
Хорошо и любовно зажил Родион Потапыч
с молодой
женой и никогда ни одним словом не напоминал ее прошлого: подневольный грех в счет не шел. Но Марфа Тимофеевна все время замужества
оставалась туманной и грустной и только перед смертью призналась мужу, чтó ее заело.
— Зачем ее трогать
с места? — объяснял Артем. — У меня
жена женщина сырая, в воду ее не пошлешь… Пусть за меня
остается в семье, все же родителю нашему подмога.
Молодежь уходила
с женами, а дома
оставались одни старики
с ребятишками.
Большак Федор по-прежнему
оставался в орде, Фрол ушел на заработки, а
жену Агафью
с детьми бросил на произвол судьбы.
Ты и Марья Николаевна без рассказов понимаете,
с какой радостью мы обнялись
с Аннушкой; ее наивная сердечная веселость при встрече удвоила отрадное чувство мое… Мы
с Аннушкой толкуем о многом — она меня понимает. Пребывание мое здесь будет иметь свой плод, как я надеюсь. Покамест она
остается, иначе невозможно: и
жена того же мнения — мы не раз трактовали
с нею об этом предмете, нам обоим близком.
Нам всем жаль, что нашего народу никого не придется угостить. Разве удастся залучить фотографа, но и то еще не верно. Сестра
останется у нас, пока я не соберусь в Нижний, куда должна заехать за мной
жена, осмотревши костромское именье. — Это уже будет в половине июня. Так предполагается навестить Калугу и Тулу
с окрестностями… [В Калуге жили Оболенский и Свистунов, в Туле — Г.
С. Батеньков. В письме еще — о болезни Ф. М. Башмакова в Тобольске (Пущину сообщили об этом его сибирские корреспонденты).]
Из Иркутска имел письмо от 25 марта — все по-старому, только Марья Казимировна поехала
с женой Руперта лечиться от рюматизма на Туринские воды. Алексей Петрович живет в Жилкинской волости, в юрте; в городе не позволили
остаться. Якубович ходил говеть в монастырь и взял
с собой только мешок сухарей — узнаете ли в этом нашего драгуна? Он вообще там действует — задает обеды чиновникам и пр. и пр. Мне об этом говорит Вадковской.
Много мы спорили; для меня
оставалось неразрешенною загадкой, почему все внимания директора и
жены его отвергались Пушкиным: он никак не хотел видеть его в настоящем свете, избегая всякого сближения
с ним.
Вся наша петербургская семья отправляется 1 июня в Царское Село; покамест на Мойке
остается Михаил
с женой, Бароццова (она здорова и весела), Варя и Лиза. Этот отряд будет наезжать в Ц.
С. до отправления в Щиглицы…
…
С тех пор как я не беседовал
с вами, в наших списках опять убыль: М. А. Фонвизин 30 апреля кончил земное свое поприще в Марьине, где только год пожил.
Жена его
осталась горевать на родине. — Вслед за тем получили известие о смерти Павла Созоновича.
Сестры
с тою же неисчерпаемой любовью пишут ко мне… Бароцци
с женой Михаилы отправились купаться в Гельсингфорс. Михайло
с одной сестрой Варей
остался на бесконечных постройках своих.