Неточные совпадения
Если б можно было представить себе так называемое исправление
на теле без тех предварительных обрядов, которые ему предшествуют, как-то: снимания одежды, увещаний со стороны
лица исправляющего и испрошения прощения со стороны
лица исправляемого, — что бы от него
осталось?
При взгляде
на тендер и
на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что
оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции:
на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами
на висках, и
на прелестном
лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Дарья Александровна ничего не ответила и только испуганно поглядела
на него. Когда она
осталась с ним наедине, ей вдруг сделалось страшно: смеющиеся глаза и строгое выражение
лица пугали ее.
Левин положил брата
на спину, сел подле него и не дыша глядел
на его
лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но
на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря
на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого
лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно
остается для Левина.
Левин
остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать с княгиней и Варенькой, видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он видел в
лице своей жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое
лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
— Так для чего же ты
оставался? — спросила она, вдруг подняв
на него глаза. Выражение ее
лица было холодное и неприязненное. — Ты сказал Стиве, что
останешься, чтоб увезти Яшвина. А ты оставил же его.
У одного из восторжествовавших даже был вплоть сколот носос, по выражению бойцов, то есть весь размозжен нос, так что не
оставалось его
на лице и
на полпальца.
У Манилова от радости
остались только нос да губы
на лице, глаза совершенно исчезли.
А между тем дамы уехали, хорошенькая головка с тоненькими чертами
лица и тоненьким станом скрылась, как что-то похожее
на виденье, и опять
осталась дорога, бричка, тройка знакомых читателю лошадей, Селифан, Чичиков, гладь и пустота окрестных полей.
Это был человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением
лица. Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря
на то, что только
на затылке его
оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов,
лицо его было еще замечательной красоты.
Знатная дама, чье
лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй,
оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь
на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья
оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное
лицо знало, что так и будет; он мог ездить
на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.
Чем долее она продолжалась, тем прогулки
на четверинках становились чаще, пока, наконец, маркер [Маркер (фр.) —
лицо, прислуживающее при бильярде.]
остался под биллиардом.
Он был похож
на приказчика из хорошего магазина галантереи,
на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое
лицо здорового парня; такие
лица, без особых примет, настолько обычны, что не
остаются в памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Сняв пальто, он оказался в сюртуке, в накрахмаленной рубашке с желтыми пятнами
на груди, из-под коротко подстриженной бороды торчал лиловый галстух бабочкой. Волосы
на голове он тоже подстриг, они лежали раздвоенным чепчиком, и
лицо Томилина потеряло сходство с нерукотворенным образом Христа. Только фарфоровые глаза
остались неподвижны, и, как всегда, хмурились колючие, рыжие брови.
Мальчики ушли. Лидия
осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем,
на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все
лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя
на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в память о неудачном пожаре
остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и, в углу двора, белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым
лицом, сидел у Самгина, жадно пил пиво и, поглядывая в окно
на первые звезды в черном небе, бормотал...
Это было странно видеть, казалось, что все
лицо дяди Хрисанфа, скользя вверх, может очутиться
на затылке, а
на месте
лица останется слепой, круглый кусок красной кожи.
Почти бессознательно, как перед самим собой, он вслух при ней делал оценку приобретенного им сокровища и удивлялся себе и ей; потом поверял заботливо, не
осталось ли вопроса в ее взгляде, лежит ли заря удовлетворенной мысли
на лице и провожает ли его взгляд ее, как победителя.
А Устинья тоже замечательна в своем роде. Она — постоянный предмет внимания и развлечения гостей. Это была нескладная баба, с таким
лицом, которое как будто чему-нибудь сильно удивилось когда-то, да так
на всю жизнь и
осталось с этим удивлением. Но Леонтий и ее не замечал.
— Что? разве вам не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а
на нем
лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы
останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж хотел побить его…
Вера через полчаса после своего обморока очнулась и поглядела вокруг. Ей освежил
лицо холодный воздух из отворенного окна. Она привстала, озираясь кругом, потом поднялась, заперла окно, дошла, шатаясь, до постели и скорее упала, нежели легла
на нее, и
оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею накануне большим платком.
О Тушине с первого раза нечего больше сказать. Эта простая фигура как будто вдруг вылилась в свою форму и так и
осталась цельною, с крупными чертами
лица, как и характера, с не разбавленным
на тонкие оттенки складом ума, чувств.
Начинало рассветать. Он окинул взглядом деревья, и злая улыбка осветила его
лицо. Он указывал, какие цветы выбрать для букета Марфеньки: в него вошли все, какие
оставались. Садовник сделал букет
на славу.
— Да, мое время проходит… — сказала она со вздохом, и смех
на минуту пропал у нее из
лица. — Немного мне
осталось… Что это, как мужчины счастливы: они долго могут любить…
— Ничего я не помню и не знаю, но только что-то
осталось от вашего
лица у меня в сердце
на всю жизнь, и, кроме того,
осталось знание, что вы моя мать.
Они
оставались там минут десять совсем не слышно и вдруг громко заговорили. Заговорили оба, но князь вдруг закричал, как бы в сильном раздражении, доходившем до бешенства. Он иногда бывал очень вспыльчив, так что даже я спускал ему. Но в эту самую минуту вошел лакей с докладом; я указал ему
на их комнату, и там мигом все затихло. Князь быстро вышел с озабоченным
лицом, но с улыбкой; лакей побежал, и через полминуты вошел к князю гость.
Она стремительно выбежала из квартиры, накидывая
на бегу платок и шубку, и пустилась по лестнице. Мы
остались одни. Я сбросил шубу, шагнул и затворил за собою дверь. Она стояла предо мной как тогда, в то свидание, с светлым
лицом, с светлым взглядом, и, как тогда, протягивала мне обе руки. Меня точно подкосило, и я буквально упал к ее ногам.
— Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне, попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в
лице, и только теперь догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то опять дернулось точно так же в
лице: вам пришло тогда, внизу,
на мысль, что если одно письмо Андроникова уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему же и другому не очутиться? А после Андроникова могли
остаться преважные письма, а? Не правда ли?
Она встала и вдруг исчезла за портьеру;
на лице ее в то мгновение блистали слезы (истерические, после смеха). Я
остался один, взволнованный и смущенный. Положительно я не знал, чему приписать такое в ней волнение, которого я никогда бы в ней и не предположил. Что-то как бы сжалось в моем сердце.
Тогда Раcific rail road [Тихоокеанская железная дорога — англ.] еще не было, чтобы пробраться через американский материк домой, — и мне пришлось бы отдать себя
на волю случайных обстоятельств, то есть
оставаться там без цели, праздным и лишним
лицом.
У них действительно нашлись дохи, кухлянки и медвежьи шкуры, которые и были уступлены нам
на том основании, что мы проезжие, что у нас никого нет знакомых, следовательно, все должны быть знакомы; нельзя купить вещи в лавке, следовательно, надо купить ее у частного, не торгующего этим
лица, которое
остается тут и имеет возможность заменить всегда проданное.
Английское правительство молчит — одно, что
остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления
лица сами разводят мак
на индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян.
На лице осталось раздумье, рот отворен, он опирается
на локоть и табакерка в руке.
Несколько раз в продолжение дня, как только она
оставалась одна, Маслова выдвигала карточку из конверта и любовалась ею; но только вечером после дежурства,
оставшись одна в комнате, где они спали вдвоем с сиделкой, Маслова совсем вынула из конверта фотографию и долго неподвижно, лаская глазами всякую подробность и
лиц, и одежд, и ступенек балкона, и кустов,
на фоне которых вышли изображенные
лица его и ее и тетушек, смотрела
на выцветшую пожелтевшую карточку и не могла налюбоваться в особенности собою, своим молодым, красивым
лицом с вьющимися вокруг лба волосами.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным
лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка с цветами
осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились
на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Кстати, я уже упоминал про него, что,
оставшись после матери всего лишь по четвертому году, он запомнил ее потом
на всю жизнь, ее
лицо, ее ласки, «точно как будто она стоит предо мной живая».
Дорогой, когда бежал, он, должно быть, дотрагивался ими до своего лба, вытирая с
лица пот, так что и
на лбу, и
на правой щеке
остались красные пятна размазанной крови.
Лицо твое у меня в сердце
осталось: «Презирает он меня, думаю, посмотреть даже
на меня не захочет».
Один Дикий-Барин не изменился в
лице и по-прежнему не двигался с места; но взгляд его, устремленный
на рядчика, несколько смягчился, хотя выражение губ
оставалось презрительным.
Правда, некогда правильные и теперь еще приятные черты
лица его немного изменились, щеки повисли, частые морщины лучеобразно расположились около глаз, иных зубов уже нет, как сказал Саади, по уверению Пушкина; русые волосы, по крайней мере все те, которые
остались в целости, превратились в лиловые благодаря составу, купленному
на Роменской конной ярмарке у жида, выдававшего себя за армянина; но Вячеслав Илларионович выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы, наконец называет себя старым кавалеристом, между тем как известно, что настоящие старики сами никогда не называют себя стариками.
Как ни прекрасна была эта ночь, как ни величественны были явления светящихся насекомых и падающего метеора, но долго
оставаться на улице было нельзя. Мошкара облепила мне шею, руки,
лицо и набилась в волосы. Я вернулся в фанзу и лег
на кан. Усталость взяла свое, и я заснул.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье
остались на месте. Это означало, что он вернется. В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно подошел к реке.
На берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел
на земле и смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое
лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
«Да, а потом? Будут все смотреть — голова разбитая,
лицо разбитое, в крови, в грязи… Нет, если бы можно было
на это место посыпать чистого песку, — здесь и песок-то все грязный… нет, самого белого, самого чистого… вот бы хорошо было. И
лицо бы
осталось не разбитое, чистое, не пугало бы никого.
Приятно было
остаться ему там и потому, что он там был почетнейшим
лицом на три — четыре версты кругом: нет числа признакам уважения, которыми он пользовался у своих и окрестных приказчиков, артельщиков и прочей подгородной братии, менее высокой и несколько более высокой заводских и фабричных приказчиков по положению в обществе; и почти нет меры удовольствию, с каким он патриархально принимал эти признаки общего признавания его первым
лицом того околотка.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину,
лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася
осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной
на спинку низкого деревянного стула.
За домом, знаете, большой сад, мы туда, думаем, там
останемся сохранны; сели, пригорюнившись,
на скамеечках, вдруг откуда ни возьмись ватага солдат, препьяных, один бросился с Павла Ивановича дорожный тулупчик скидывать; старик не дает, солдат выхватил тесак да по
лицу его и хвать, так у них до кончины шрам и
остался; другие принялись за нас, один солдат вырвал вас у кормилицы, развернул пеленки, нет ли-де каких ассигнаций или брильянтов, видит, что ничего нет, так нарочно, озорник, изодрал пеленки, да и бросил.
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа
на полу с двухлетним ребенком, он играл с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по
лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом
оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
На аукцион никто не явился, кроме подставного
лица, и имение
осталось за матушкой, «с переводом долга» и с самой небольшой приплатой из приданных денег.
Положение доктора вообще получалось критическое. Все смотрели
на него, как
на зачумленного.
На его имя получались анонимные письма с предупреждением, что купцы нанимают Лиодора Малыгина избить его до полусмерти. Только два самых влиятельных
лица оставались с ним в прежних отношениях — Стабровский и Луковников. Они были выше всех этих дрязг и пересудов.