Неточные совпадения
Бригадир понял, что дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого не
остается, как спрятаться в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась
за ним, но случаю угодно было, чтоб
дверь архива захлопнулась в ту самую минуту, когда бригадир переступил порог ее. Замок щелкнул, и Аленка
осталась снаружи с простертыми врозь руками. В таком положении застала ее толпа; застала бледную, трепещущую всем телом, почти безумную.
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села
за стол, написала несколько строк, вложила в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать. У меня одна дама к обеду
остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от
двери, — а мне надо сделать распоряжения.
В первый раз вошла (я, знаете, устал: похоронная служба, со святыми упокой, потом лития, закуска, — наконец-то в кабинете один
остался, закурил сигару, задумался), вошла в
дверь: «А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня
за хлопотами и забыли в столовой часы завести».
На лестнице спрятался он от Коха, Пестрякова и дворника в пустую квартиру, именно в ту минуту, когда Дмитрий и Николай из нее выбежали, простоял
за дверью, когда дворник и те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем на улицу выбежали, и все разошлись, и никого под воротами не
осталось.
Фифи радостно бросилась вон, в надежде, что ее поведут гулять, но,
оставшись одна
за дверью, начала скрестись и повизгивать. Княжна нахмурилась, Катя хотела было выйти…
И, взяв Прейса
за плечо, подтолкнул его к
двери, а Клим,
оставшись в комнате, глядя в окно на железную крышу, почувствовал, что ему приятен небрежный тон, которым мужиковатый Кутузов говорил с маленьким изящным евреем. Ему не нравились демократические манеры, сапоги, неряшливо подстриженная борода Кутузова; его несколько возмутило отношение к Толстому, но он видел, что все это, хотя и не украшает Кутузова, но делает его завидно цельным человеком. Это — так.
Она стремительно выбежала из квартиры, накидывая на бегу платок и шубку, и пустилась по лестнице. Мы
остались одни. Я сбросил шубу, шагнул и затворил
за собою
дверь. Она стояла предо мной как тогда, в то свидание, с светлым лицом, с светлым взглядом, и, как тогда, протягивала мне обе руки. Меня точно подкосило, и я буквально упал к ее ногам.
Когда меня после допроса раздели, одели в тюремное платье
за №, ввели под своды, отперли
двери, толкнули туда и заперли на замок и ушли, и
остался один часовой с ружьем, который ходил молча и изредка заглядывал в щелку моей
двери, — мне стало ужасно тяжело.
Странное чувство охватило Нехлюдова, когда он
остался один в маленькой камере, слушая тихое дыхание, прерываемое изредка стонами Веры Ефремовны, и гул уголовных, не переставая раздававшийся
за двумя
дверями.
Вслед
за старушкой из
двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка с цветами
осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Когда
дверь затворилась
за Приваловым и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание. Все думали об одном и том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом самом кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не
осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли
остаться следы приваловских миллионов.
Остаться у них я не мог; ко мне вечером хотели приехать Фази и Шаллер, бывшие тогда в Берне; я обещал, если пробуду еще полдня, зайти к Фогтам и, пригласивши меньшего брата, юриста, к себе ужинать, пошел домой. Звать старика так поздно и после такого дня я не счел возможным. Но около двенадцати часов гарсон, почтительно отворяя
двери перед кем-то, возвестил нам: «Der Herr Professor Vogt», — я встал из-за стола и пошел к нему навстречу.
— Так, пожалуй,
останемся дома, — произнес кум, ухватясь
за ручку
двери.
— Стой! — закричал диким голосом голова и захлопнул
за нею
дверь. — Господа! это сатана! — продолжал он. — Огня! живее огня! Не пожалею казенной хаты! Зажигай ее, зажигай, чтобы и костей чертовых не
осталось на земле.
Банкомет взял
за плечи барона и вмиг выставил его
за дверь, которую тотчас же запер на крюк. Даже выругаться барон не успел.
Остались: Оська, карманник в венгерке, пьяная баба, полковница и банкомет. Он подсел к нам.
Весь этот вечер проходил оживленно и весело, а для меня в нем
осталось несколько мелких, почти ничтожных эпизодов, значение которых выделилось даже не сразу, но которые
остались в памяти навсегда. Так, когда играли в прятки, я наткнулся на кого-то из прятавшихся
за дверью в темноватом углу отцовского кабинета. Когда я приоткрыл
дверь, — передо мной на полу сидела небольшая фигурка, отвернувшая голову. Нужно было еще угадать, кто это.
Фирс(подходит к
двери, трогает
за ручку). Заперто. Уехали… (Садится на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не
осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. (Лежит неподвижно.)
Декорация первого акта. Нет ни занавесей на окнах, ни картин,
осталось немного мебели, которая сложена в один угол, точно для продажи. Чувствуется пустота. Около выходной
двери и в глубине сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т. п. Налево
дверь открыта, оттуда слышны голоса Вари и Ани. Лопахин стоит, ждет. Я ш а держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским. В передней Епиходов увязывает ящик.
За сценой в глубине гул. Это пришли прощаться мужики. Голос Гаева: «Спасибо, братцы, спасибо вам».
Старик молча поклонился и побежал
за ключами. Пока он бегал, ямщик сидел неподвижно, сбочась и поглядывая на запертую
дверь; а лакей Лаврецкого как спрыгнул, так и
остался в живописной позе, закинув одну руку на козлы. Старик принес ключи и, без всякой нужды изгибаясь, как змея, высоко поднимая локти, отпер
дверь, посторонился и опять поклонился в пояс.
Оставшись одни в новом своем гнезде, мы с сестрицей принялись болтать; я сказал одни потому, что нянька опять ушла и, стоя
за дверьми, опять принялась с кем-то шептаться.
Вот ты говорил теперь целый час о любви к человечеству, о благородстве убеждений, о благородных людях, с которыми познакомился; а спроси Ивана Петровича, что говорил я ему давеча, когда мы поднялись в четвертый этаж, по здешней отвратительной лестнице, и
оставались здесь у
дверей, благодаря бога
за спасение наших жизней и ног?
— Вы
остаетесь? — я взялся
за ручку
двери. Ручка была медная, и я слышал: такой же медный у меня голос.
Я довольно долго
оставался один в этой темной комнате, в которой, кроме входа и коридора, была еще одна запертая
дверь, и отчасти удивлялся этому мрачному характеру дома, отчасти полагал, что это так должно быть у людей, которые были
за границей. Минут через пять
дверь в залу отперлась изнутри посредством того же мальчика и он провел меня в опрятную, но небогатую гостиную, в которую вслед
за мною вошла Сонечка.
Малюта вышел.
Оставшись один, Максим задумался. Все было тихо в доме; лишь на дворе гроза шумела да время от времени ветер, ворвавшись в окно, качал цепи и кандалы, висевшие на стене, и они, ударяя одна о другую, звенели зловещим железным звоном. Максим подошел к лестнице, которая вела в верхнее жилье, к его матери. Он наклонился и стал прислушиваться. Все молчало в верхнем жилье. Максим тихонько взошел по крутым ступеням и остановился перед
дверью,
за которою покоилась мать его.
Эта тяжелая и совершенно неожиданная сцена взволновала всех при ней присутствовавших, кроме одного Препотенского. Учитель
оставался совершенно спокойным и ел с не покидавшим его никогда аппетитом. Серболова встала из-за стола и вышла вслед
за убежавшей старушкой. Дарьянов видел, как просвирня обняла Александру Ивановну. Он поднялся и затворил
дверь в комнату, где были женщины, а сам стал у окна.
Опять ругательство, и опять ленты немецкого чепца возмущаются. Ваську бесит то, что немка продолжает сидеть, не то что русская барыня, которая сейчас бы убежала и даже
дверь за собой затворила бы на крючок. Ваське
остается только выдерживать характер, и он начинает ругаться залпами, не обращаясь ни к кому, а так, в пространство, как лает пес. Крахмальный чепчик в такт этих залпов вздрагивает, как осиновый лист, и Ваську это еще больше злит.
Обыкновенно моя улица целый день
оставалась пустынной — в этом заключалось ее главное достоинство. Но в описываемое утро я был удивлен поднявшимся на ней движением. Под моим окном раздавался торопливый топот невидимых ног, громкий говор — вообще происходила какая-то суматоха. Дело разъяснилось, когда в
дверях моей комнаты показалась голова чухонской девицы Лизы, отвечавшей
за горничную и кухарку, и проговорила...
Весь мокрый, в тине, без цилиндра, который так и
остался плавать в пруде, обиженный богач бросился прямо в театр, в ложу Долгорукова, на балах которого бывал как почетный благотворитель…
За ним бежал по саду толстый пристав Капени, служака из кантонистов, и догнал его, когда тот уже отворил
дверь в губернаторскую ложу.
Не прошло пяти минут, как вдруг
двери вполовину отворились и небольшого роста старичок, в котором по заглаженным назад волосам а длинной косе нетрудно было узнать приходского дьячка, махнул рукою Милославскому, и когда Алексей хотел идти
за своим господином, то шепнул ему, чтоб он
остался в избе.
Литвинов
остался один и все еще не мог прийти в себя. Он опомнился наконец, проворно подошел к
двери кабинета, произнес имя Ирины раз, два, три раза… Он уже ухватился
за замок… С крыльца гостиницы послышался голос Ратмирова.
Весь мокрый, в тине, без цилиндра, который так и
остался плавать в пруду, обиженный богач бросился прямо в театр, в ложу Долгорукова, на балах которого бывал как почетный благотворитель.
За ним бежал по саду толстый пристав и догнал его, когда он уже отворял
дверь в губернаторскую ложу.
Коринкина. Пожалуйста, не заступайтесь. Вы здесь
останетесь, конечно? Вот вам полчаса сроку для разговоров с Кручининой, впрочем, и четверти часа довольно. Потом заедете
за моими ботинками в магазин и в кондитерскую
за конфектами, и в двенадцать часов чтоб у меня, ни раньше, ни позже! Слышите, в двенадцать часов! Если вы опоздаете хоть пять минут, то
дверь будет заперта для вас.
Илья Макарович мыкнул в знак согласия и, показав через плечо рукою на
дверь,
за которой
осталась его сожительница, покачал головой и помотал в воздухе пальцами.
Миклаков прошел в гостиную, где княгиня всегда его принимала, но там никого не застал и
оставался довольно долгое время один, так что, увидав выглянувшую на него из-за
дверей с любопытством горничную, он поспешил сказать ей...
Я выпустил его и запер
за ним
дверь, и мне стало жутко, когда я почувствовал, что
остался один, и что мне надо сейчас действовать.
Хозяин-немец побледнел, начал пятиться назад и исчез
за дверьми другой комнаты; но дочь его
осталась на прежнем месте и с детским любопытством устремила свои простодушные голубые глаза на обоих офицеров.
Ночь была холодная; я прозяб до костей, устал и хотел спать; следовательно, нимало не удивительно, что позабыл все приличие и начал так постукивать тяжелой скобою, что окна затряслись в доме, и грозное «хоц таузент! вас ист дас?» [«проклятье! что это такое?» (нем.)] прогремело, наконец,
за дверьми; они растворились; толстая мадам с заспанными глазами высунула огромную голову в миткалевом чепце и повторила вовсе не ласковым голосом свое: «Вас ист дас?» — «Руссишер капитен!» — закричал я также не слишком вежливо; миткалевой чепец спрятался,
двери захлопнулись, и я
остался опять на холоду, который час от часу становился чувствительнее.
Дверь открылась. Вошел Соколов, стараясь ступать осторожно, а
за ним фельдшер. Они пошептались о чем-то с Титом. Соколов ушел, фельдшер
остался. Я смотрел на все это прищуренными глазами и, казалось, ни о чем не думал, ощущая только желтую полосу света из окна, блики на чайнике и светящееся лицо Тита.
Домна Осиповна заметно
осталась очень довольна всем этим разговором; ей давно хотелось объяснить и растолковать себя Бегушеву, что и сделала она, как ей казалось, довольно искусно. Услышав затем, что
дверь за Бегушевым заперли, Домна Осиповна встала, прошла по всем комнатам своей квартиры, сама погасила лампы в зале, гостиной, кабинете и скрылась в полутемной спальне.
Васса. Ну иди, Людка, иди… (
Осталась одна. Двигается по комнате осторожно, как по льду, придерживаясь
за спинки стульев, покашливает, урчит.) Дела… Растут дела… (Хочет сесть, но не решается. Стоит спиной к
двери.) Доктора, что ли, позвать?
Полина Андреевна тушит на столе свечи, потом она и Дорн катят кресло. Все уходят в левую
дверь; на сцене
остается один Треплев
за письменным столом.
— Что я вам
за голубушка… — ворчала долговязая и толстая девица,
оставаясь по-прежнему в
дверях. — Вот мамынька велит, так и принесу…
С этой минуты начался тот, три дня не перестававший крик, который так был ужасен, что нельзя было
за двумя
дверями без ужаса слышать его. В ту минуту, как он ответил жене, он понял, что он пропал, что возврата нет, что пришел конец, совсем конец, а сомнение так и не разрешено, так и
остается сомнением.
До самых
дверей стала живая улица, и дальше все сдедалось, как обещал проводник. Даже и твердое упование веры его не
осталось в постыжении: расслабленный исцелел. Он встал, он сам вышел на своих ногах «славяще и благодаряще». Кто-то все это записал на записочку, в которой, со слов проводника, исцеленный расслабленный был назван «родственником» орловского купца, через что ему многие завидовали, и исцеленный
за поздним временем не пошел уже в свой бедный обоз, а ночевал под сараем у своих новых родственников.
— Все-таки, — говорят, — хоть и при дяде, а до воровского часу не
оставайся. Я спать не буду, пока вы домой обратите. А потом стала меня
за дверью крестить и шепчет...
Наступившая зима, морозы, растворяемые беспрерывно на холод
двери, против которых лежала Акулина, сильно к тому способствовали. Наконец ей совсем стало невмочь. Григорий сходил
за попом. После обычного обряда отец Петр объявил присутствующим, что божьей воли не пересилить, а больной вряд ли
оставалось пережить ночь. Ее так и оставили.
Между прочим он употреблял следующую хитрость: когда отец его входил в свой постоянно запертый кабинет, в котором помещалась библиотека, и оставлял
за собою
дверь незапертою, что случалось довольно часто, то Миша пользовался такими благоприятными случаями, прокрадывался потихоньку в кабинет и прятался
за ширмы, стоявшие подле
дверей; когда же отец, не заметивши его, уходил из кабинета и запирал
за собою
дверь — Миша
оставался полным хозяином библиотеки и вполне удовлетворял своей страсти; он с жадностью читал все, что ни попадалось ему в руки, и не помнил себя от радости.
Хому опять таким же самым образом отвели в церковь; опять оставили его одного и заперли
за ним
дверь. Как только он
остался один, робость начала внедряться снова в его грудь. Он опять увидел темные образа, блестящие рамы и знакомый черный гроб, стоявший в угрожающей тишине и неподвижности среди церкви.
Когда уже меня все в городе святым почитали и даже дамы и хорошие господа стали приезжать ко мне потихоньку
за утешением, как-то пошел я к нашему хозяину Осипу Варламычу прощаться — тогда прощеный день был, — а он этак запер на крючочек
дверь и
остались мы вдвоем, с глазу на глаз.
В господский дом Муму не ходила и, когда Герасим носил в комнаты дрова, всегда
оставалась назади и нетерпеливо его выжидала у крыльца, навострив уши и поворачивая голову то направо, то вдруг налево при малейшем стуке
за дверями.