Неточные совпадения
Так, томимый голодом
в изнеможении засыпает и видит перед собою роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся —
мечта исчезает…
остается удвоенный голод и отчаяние!
Я вскочил на четвереньки, живо представляя себе ее личико, закрыл голову одеялом, подвернул его под себя со всех сторон и, когда нигде не
осталось отверстий, улегся и, ощущая приятную теплоту, погрузился
в сладкие
мечты и воспоминания.
Он понимал, что у этих людей под критикой скрывается желание ограничить или же ликвидировать все попытки и намерения свернуть шею действительности направо или налево, свернуть настолько круто, что критики
останутся где-то
в стороне,
в пустоте, где не обитают надежды и нет места
мечтам.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви
оставалось праздное время и праздное место
в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ
в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала
в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало
в сердце, отрезвляло ее от
мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался
в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся
в сером цвете.
Если же вы и со мной теперь говорили столь искренно для того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость, то, конечно, ни до чего не дойдете
в подвигах деятельной любви; так все и
останется лишь
в мечтах ваших, и вся жизнь мелькнет как призрак.
Таков
остался наш союз…
Опять одни мы
в грустный путь пойдем.
Об истине глася неутомимо, —
И пусть
мечты и люди идут мимо!
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею. Ее заветною
мечтой было переехать
в Заполье, и эта
мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь
останется, — только бы уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей
в самых радужных красках.
И вот,
в тот момент, когда мы уже догнали эту
мечту, когда мы схватили ее вот так (Его рука сжалась: если бы
в ней был камень — из камня брызнул бы сок), когда уже
осталось только освежевать добычу и разделить ее на куски, —
в этот самый момент вы — вы…
И
в нем тотчас же, точно
в мальчике, —
в нем и
в самом деле
осталось еще много ребяческого, — закипели мстительные, фантастические, опьяняющие
мечты.
Вглядываясь
в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом видел, что ни там, ни сям не
осталось ни одной
мечты, ни одной розовой надежды: все уже было назади; туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!
Узнав рядом горьких опытов, что все прекрасные
мечты, великие слова
остаются до поры до времени
мечтами и словами, он поселился на веки веков
в NN и мало-помалу научился говорить с расстановкой, носить два платка
в кармане, один красный, другой белый.
Она пожала ему руку так дружески, так симпатично и скрылась за деревьями. Круциферский
остался. Они долго говорили. Круциферский был больше счастлив, нежели вчера несчастлив. Он вспоминал каждое слово ее, носился
мечтами бог знает где, и один образ переплетался со всеми. Везде она, она… Но
мечтам его положил предел казачок Алексея Абрамовича, пришедший звать его к нему. Утром
в такое время его ни разу не требовал Негров.
Если конец приходит очень поздно, если человек начинает понимать, чего ему нужно, тогда уже, когда большая часть жизни изжита, —
в таком случае ему ничего почти не
остается, кроме сожаления о том, что так долго принимал он собственные
мечты за действительность.
Ипполит. Сулит большое награждение. Только, если на него надеяться, надо будет при своей
мечте в больших дураках
остаться.
Емелька только чесал
в затылке. И новая изба, и лошадь, и шуба
остались неисполнимой
мечтой…
Старательно и добросовестно вслушиваясь, весьма плохо слышал он голоса окружающего мира и с радостью понимал только одно: конец приближается, смерть идет большими и звонкими шагами, весь золотистый лес осени звенит ее призывными голосами. Радовался же Сашка Жегулев потому, что имел свой план, некую блаженную
мечту, скудную, как сама безнадежность, радостную, как сон:
в тот день, когда не
останется сомнений
в близости смерти и у самого уха прозвучит ее зов — пойти
в город и проститься со своими.
Мечты эти так и
остаются мечтами, пока
в основании их нет положительного знания и серьезного исследования предмета, на который
мечты эти обращаются.
И Ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои,
И вновь
остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
В музыке еще труднее провести обыкновенные подразделения; если отнесем марши, патетические пьесы и т. д. к отделу величественного; если пьесы, дышащие любовью или веселостью, причислим к отделу прекрасного; если отыщем много комических песен, то у нас еще
останется огромное количество пьес, которые по своему содержанию не могут быть без натяжки причислены ни к одному из этих родов: куда отнести грустные мотивы? неужели к возвышенному, как страдание? или прекрасному, как нежные
мечты?
Я никогда до того времени не замечал такой изменчивости
в настроении матери. То и дело, обращаясь к своему болезненному состоянию, она со слезами
в голосе прижимала руку к левой груди и говорила: «Рак». От этой мысли не могли ее отклонить ни мои уверения, ни слова навещавшего ее орловского доктора
В. И. Лоренца, утверждавшего, что это не рак.
В другую минуту мать предавалась
мечте побывать
в родном Дармштадте, где
осталась старшая сестра Лина Фет.
Он
в одном месте своих записок сравнивает себя с человеком, томимым голодом, который «
в изнеможении засыпает и видит пред собою роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче… но только проснулся,
мечта исчезает,
остается удвоенный голод и отчаяние…»
В другом месте Печорин себя спрашивает: «Отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?» Он сам полагает, — оттого что «душа его сжилась с бурями: и жаждет кипучей деятельности…» Но ведь он вечно недоволен своей борьбой, и сам же беспрестанно высказывает, что все свои дрянные дебоширства затевает потому только, что ничего лучшего не находит делать.
Мы видели, какие печальные обстоятельства встретили Бешметева на родине, видели, как приняли родные его намерение уехать опять
в Москву; мать плакала, тетка бранилась; видели потом, как Павел почти отказался от своего намерения, перервал свои тетради, хотел сжечь книги и как потом отложил это,
в надежде, что мать со временем выздоровеет и отпустит его; но старуха не выздоравливала; герой мой беспрестанно переходил от твердого намерения уехать к решению
остаться, и вслед за тем тотчас же приходила ему
в голову заветная
мечта о профессорстве — он вспоминал любимый свой труд и грядущую славу.
И долго все присутствовавшие
оставались в недоумении, не зная, действительно ли они видели эти необыкновенные глаза, или это была просто
мечта, представшая только на миг глазам их, утружденным долгим рассматриваньем старинных картин.
Она была
в тех летах, когда еще волочиться за нею было не совестно, а влюбиться
в нее стало трудно;
в тех летах, когда какой-нибудь ветреный или беспечный франт не почитает уже за грех уверять шутя
в глубокой страсти, чтобы после, так для смеху, скомпрометировать девушку
в глазах подруг ее, думая этим придать себе более весу… уверить всех, что она от него без памяти, и стараться показать, что он ее жалеет, что он не знает, как от нее отделаться… говорит ей нежности шепотом, а вслух колкости… бедная, предчувствуя, что это ее последний обожатель, без любви, из одного самолюбия старается удержать шалуна как можно долее у ног своих… напрасно: она более и более запутывается, — и наконец… увы… за этим периодом
остаются только
мечты о муже, каком-нибудь муже… одни
мечты.
Все сильней и сильней развивается
в нас мысль, что это мнение о нем — пустая
мечта, мы чувствуем, что не долго уже
остается нам находиться под ее влиянием; что есть люди лучше его, именно те, которых он обижает; что без него нам было бы лучше жить, но
в настоящую минуту мы все еще недостаточно свыклись с этою мыслью, не совсем оторвались от
мечты, на которой воспитаны; потому мы все еще желаем добра нашему герою и его собратам.
Во цвете пылких, юных лет
Я нежной страстью услаждался;
Но ах! увял прелестный цвет,
Которым взор мой восхищался!
Осталась в сердце пустота,
И я сказал: «Любовь —
мечта...
И вот я еще при жизни отца и матери — состоятельный человек. Выходило нечто прямо благоприятное не только
в том смысле, что можно будет
остаться навсегда свободным писателем, но и для осуществления
мечты о браке по любви.
«Конечно, о шансах на взаимность не может быть и речи. Может ли она, такая прекрасная, полюбить меня, карася? Нет, тысячу раз нет! Не обольщай же себя
мечтами, презренная рыба! Тебе
остается только один удел — смерть! Но как умереть? Револьверов и фосфорных спичек
в пруде нет. Для нашего брата, карасей, возможна только одна смерть — пасть щуки. Но где взять щуку? Была тут
в пруде когда-то одна щука, да и та издохла от скуки. О, я несчастный!»
Но все это
мечты,
в действительности же
оставалось только одно — поскорее уйти, не
оставаться здесь ни одного часа.
С какой целью, быть может, спросит читатель или
в особенности очаровательная читательница. Была ли это княжна Людмила Васильевна Полторацкая или Таня Берестова, во всяком случае, она
оставалась очаровательною женщиной, обладание которой было приятною
мечтою графа Иосифа Яновича. Она будет его рабой, когда увидит, что ее тайна
в его руках, — это все, чего он мог желать. Для этого стоило поработать.
Как счастлив Антонио своими
мечтами! Чудное дитя судьбы, он
в совершенном неведении о том, что для него делается и как о нем хлопочут! Он не знает ни о знатности и богатстве своего отца, ни о том, что этот изверг отказывается от него. Счастливое неведение! пускай
в нем и
остается. Это житель рая, пока он не вкусил запрещенного плода. Наша обязанность оставить его
в этом очаровании.
Алексей Андреевич
остался один. Долго читал и перечитывал он роковые бумаги, уличающие, несомненно, изменницу Настасью, которую
в мечтах своих граф окружал ореолом «святой мученицы».
Он хотел тотчас лететь обратно на родину, чтобы избавить свою Настю от когтей иноплеменного суженого, или лечь вместе с ней под земляную крышу, его насилу уговорили дождаться зари, и теперь сонным
мечтам его рисовалось: то она
в брачном венце, томная, бледная, об руку с немилым, на лице ее читал он, что жизни
в ней
осталось лишь на несколько вздохов, то видел он ее лежащую
в гробу, со сложенными крест-накрест руками, окутанную
в белый саван.
В то время, когда Дмитрий Павлович с ключом от кассы банкирской конторы
в кармане и со светлыми
мечтами в голове возвращался к себе домой на Гагаринскую, его мать сидела
в простенькой гостиной своей маленькой квартирки с желанной гостьей, которую она упросила
остаться пообедать «чем Бог послал».
Он питал надежду, что она наконец согласится объявить Турции войну, — выгнать турок из Европы было, как мы знаем, его заветной
мечтой, — а потому счел выгодным
остаться в Крыму, откуда ему удобнее было приступить к военным действиям.
Было еще одно существо, которое день ото дня становилось для него дороже, которое
в его
мечтах ластилось около него, прижималось к груди и так убедительно, так нежно упрашивало
остаться с ним.
В этом сердце
остался пьедестал, с которого так неожиданно свалился кумир — Маргарита Гранпа, и замена этого кумира, заполнение образовавшейся сердечной пустоты, было настойчивой, почти болезненной
мечтой Савина.
Мечты,
мечты радужные, спускались на ее головку, когда она перед сном,
оставшись одна, нежилась
в кровати.
Он хотел тотчас лететь обратно на родину, чтобы избавить свою Настю от когтей иноплеменного суженого, или лечь вместе с нею под земляную крышу, его насилу уговорили дождаться зари, и теперь сонным
мечтам его рисовалась то она
в брачном венце, томная, бледная, об руку с немилым, на лице ее читал он, что жизни
в ней
осталось лишь на несколько вздохов, то видел он ее лежащею
в гробу со сложенными крест-накрест руками, окутанную
в белый саван.
С начала до конца
оставался я сильным и неподкупным; и страшилище, изувер, темный ужас для одних,
в других, быть может, я пробужу героическую
мечту о безграничной мощи человека.
В остальной части письма, которую вслух прочла Ванда, Мигурский писал, что какие бы ни были его планы и
мечты в тот последний его приезд, который
останется вечно самой светлой точкой во всей его жизни, он теперь и не может и не хочет говорить про них.