Неточные совпадения
Из обвинительного акта видно было, что городовой
остановил мальчика в то время, как он шел с
товарищем, который нес на плече половики.
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше, и в то время, как его поднимают, он
останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит
товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!» В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.
Молодой человек снова хотел было вскочить со стула, но
товарищ снова
остановил его, промолвив: «Дöнгоф, тише!» (Dönhof, sei still!).
А дело с Анной шло все хуже и хуже… Через два года после начала этого рассказа два человека сошли с воздушного поезда на углу 4 avenue и пошли по одной из перпендикулярных улиц, разыскивая дом № 1235. Один из них был высокий блондин с бородой и голубыми глазами, другой — брюнет, небольшой, но очень юркий, с бритым подбородком и франтовски подвитыми усами. Последний вбежал на лестницу и хотел позвонить, но высокий
товарищ остановил его.
Многие притворялись пьяными больше, чем были, обнимались, качались и, стоя среди дороги, запевали песню встречу гробу; свои же
товарищи смотрели на них с любопытством, никто не
останавливал, и, сконфуженные, они, обрывая песню на полуслове, исчезали.
Вспомнив об отце, Дымов перестал есть и нахмурился. Он исподлобья оглядел
товарищей и
остановил свой взгляд на Егорушке.
Мы два раза пригласили на репетицию актера Грузинова, который, нередко
останавливая и поправляя игру моих
товарищей, не сделал мне ни одного замечания, а говорил только...
Когда грабители,
остановив лошадь, подошли к нему, он, встав с дрожек, схватил первых подошедших и засунул одного себе под мышку, а другого в колени. Когда два остальных подоспели на выручку
товарищей, он схватил и этих за волосы и, щелкнув голова об голову, бросил на землю. То же самое повторил он с защемленными в коленях и под мышкой. Затем преспокойно сел на дрожки и продолжал путь.
На самом первом шагу своего выхода в свет, когда бывшие
товарищи по училищу собрались вместе, чтобы «взбрызнуть свои эполеты», Фермор за обедом прочитал стихи своего сочинения, в которых взывал к совести своих однокашников, приглашая их тут же дать друг перед другом торжественную клятву, что они будут служить отечеству с совершенным бескорыстием и не только ни один никогда не станет вознаграждать себя сам, по «системе самовознаграждения», но и другим этого не дозволит делать, а, несмотря ни на что,
остановит всякое малейшее злоупотребление и не пощадит вора.
Он обращался со мной, как с молодым любимым
товарищем, расспрашивал меня, вызывал на самую задушевную откровенность, давал советы, поощрял, иногда бранил и
останавливал.
А коли ты атаман, так чего смотришь? За полверсты отсель меня с двумя
товарищи остановил тюлень какой-то, здоровее тебя будет. Я ему толкую: мы к тебе; а он, увалень, не говоря ни слова, сгреб их двух да и потащил.
Я попробовал было
остановить их. Мой
товарищ на время уехал, в юрте было довольно свободно, а я чувствовал себя одиноким, но Степан отказался наотрез.
В то время как одни из его
товарищей делали серьезные лица, а другие натянуто улыбались, его лицо, рысьи бакены и очки как бы говорили: «Я самый робкий, самый скромный и самый бесцветный офицер во всей бригаде!» На первых порах, входя в столовую и потом сидя за чаем, он никак не мог
остановить своего внимания на каком-нибудь одном лице или предмете.
На первой же рогатке сторож хотел было
остановить Петьку и его
товарища, но поповский кафтан ввел сторожа в заблуждение.
То на одного, то на другого из своих
товарищей, обращал он свои подозрения и нередко, по какому-то инстинкту,
останавливал их на Владиславе, хотя не имел на то основательных доказательств.
— Да пусть его взглянет последний раз на Чурчилу… Пожалуй, осерчает, что не допустили до него Настасьина брата, хоть любит он его, как собака палку, — сказал другой дружинник,
останавливая опускавшуюся было над головой Павла руку
товарища.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых
товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой
остановил его и велел воротиться.