Неточные совпадения
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней, виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает в настежь раскрытые
ворота, лихо мчится кругом по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей боком через высокий порог в раскрытую дверь кладовой, и
останавливается, наконец,
перед крылечком темного домика с светлыми окнами…
Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек,
остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу больше первого, третий и четвертый еще больше второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва
воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной птицей.
Чрез низкие
ворота города (старинная стена из булыжника окружала его со всех сторон, даже бойницы не все еще обрушились) мы вышли в поле и, пройдя шагов сто вдоль каменной ограды,
остановились перед узенькой калиткой.
Проехали мы Цепной мост, Летний сад и завернули в бывший дом Кочубея; там во флигеле помещалась светская инквизиция, учрежденная Николаем; не всегда люди, входившие в задние
вороты,
перед которыми мы
остановились, выходили из них, то есть, может, и выходили, но для того, чтоб потеряться в Сибири, погибнуть в Алексеевском равелине.
Ехали мы, ехали часа полтора, наконец проехали Симонов монастырь и
остановились у тяжелых каменных
ворот,
перед которыми ходили два жандарма с карабинами. Это был Крутицкий монастырь, превращенный в жандармские казармы.
Перед самым мостом ямщик круто повернул лошадей, наша «карета» качнулась, заскрипела,
остановилась, как будто в раздумьи, в покосившихся
воротах и поплыла вниз по двору, поросшему зеленой муравкой.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент
перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у
ворот не
останавливались; только всего и было.
Они
останавливались, снимали шапки, крестились
перед Спасскими
воротами, и над Кремлем по-прежнему сияло солнце, башенные часы играли «Коль славен наш Господь в Сионе», бронзовый Минин поднимал под руку бронзового Пожарского, купцы Ножевой линии, поспешно крестясь, отпирали лавки.
Но уже показался дом-дворец с огромными ярко сияющими окнами. Фотоген въехал сдержанной рысью в широкие старинные
ворота и
остановился у подъезда. В ту минуту, когда Рихтер
передавал ему юнкерскую складчину, он спросил...
У
ворот он
остановился, помолился на образ в часовне и, надев свою шляпу, еще раз оглянулся назад и изумился:
перед ним стоял карлик Николай Афанасьевич, следовавший за ним от самой могилы в двух шагах расстояния.
Та же пустота везде; разумеется, ему и тут попадались кой-какие лица; изнуренная работница с коромыслом на плече, босая и выбившаяся из сил, поднималась в гору по гололедице, задыхаясь и
останавливаясь; толстой и приветливой наружности поп, в домашнем подряснике, сидел
перед воротами и посматривал на нее; попадались еще или поджарые подьячие, или толстый советник — и все это было так засалено, дурно одето, не от бедности, а от нечистоплотности, и все это шло с такою претензией, так непросто: титулярный советник выступал так важно, как будто он сенатор римский… а коллежский регистратор — будто он титулярный советник; проскакал еще на санках полицеймейстер; он с величайшей грацией кланялся советникам, показывая озабоченно на бумагу, вдетую между петлиц, — это значило, что он едет с дневным к его превосходительству…
Устинов, под руку со Стрешневой, пробирались по Троицкому переулку.
Перед воротами одного дома им поневоле пришлось
остановиться, так как огромная толпа стояла тут не двигаясь и глядела на загоравшийся дом с противоположной стороны переулка.
Его точно тянуло в Кремль. Он поднялся через Никольские
ворота, заметил, что внутри их немного поправили штукатурку, взял вдоль арсенала, начал считать пушки и
остановился перед медной доской за стеклом, где по-французски говорится, когда все эти пушки взяты у великой армии. Вдруг его кольнуло. Он даже покраснел. Неужели Москва так засосала и его? От дворца шло семейство, то самое, что завтракало в «Славянском базаре». Дети раскисли. Отец кричал, весь красный, обращаясь к жене...
Каждую субботу «Ноев ковчег»
останавливается на Кузнечном
перед воротами дома, где я живу, и увозит меня в Пороховой театр. Приходится играть разные роли, начиная с четырнадцатилетних девочек и кончая семидесятилетними старухами, от драматических до самых комических. Вспоминаются слова «маэстро» о том, что артист должен уметь играть все.