Неточные совпадения
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит
остановился и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели
на солнце. «О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менее четырех
часов, и им пора завтракать.
Растворялись окна в комнатах, и часто владетель картинного поместья долго ходил по темным излучинам своего сада и
останавливался по
часам перед пленительными видами
на отдаленья.
В сей утомительной прогулке
Проходит час-другой, и вот
У Харитонья в переулке
Возок пред домом у ворот
Остановился. К старой тетке,
Четвертый год больной в чахотке,
Они приехали теперь.
Им настежь отворяет дверь,
В очках, в изорванном кафтане,
С чулком в руке, седой калмык.
Встречает их в гостиной крик
Княжны, простертой
на диване.
Старушки с плачем обнялись,
И восклицанья полились.
Пантен, крича как
на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно
остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив
на палубу корабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем в каюту, откуда через
час отправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и
останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С
часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло.
Через четверть
часа потные лошади поднялись по дороге, размытой дождями,
на пригорок, в теплую тень березовой аллеи, потом
остановились у крыльца новенького, украшенного резьбой, деревянного домика в один этаж.
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички
на столе, зажег свечу, взглянул
на свои
часы, но они
остановились, а стрелки показывали десять, тридцать две минуты.
На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
Он сел и задумался. Много передумал он в эти полтора
часа, много изменилось в его мыслях, много он принял новых решений. Наконец он
остановился на том, что сам поедет с поверенным в деревню, но прежде выпросит согласие тетки
на свадьбу, обручится с Ольгой, Ивану Герасимовичу поручит отыскать квартиру и даже займет денег… немного, чтоб свадьбу сыграть.
Как ни интересно было место,
на котором он
останавливался, но если
на этом месте заставал его
час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать.
Она шла, как тень, по анфиладе старого дома, минуя свои бывшие комнаты, по потускневшему от времени паркету, мимо занавешанных зеркал, закутанных тумб с старыми
часами, старой, тяжелой мебели, и вступила в маленькие, уютные комнаты, выходившие окнами
на слободу и
на поле. Она неслышно отворила дверь в комнату, где поселился Райский, и
остановилась на пороге.
Мы играли уже с лишком
час; наконец я увидел с своего места, что князь вдруг встал и, бледный, перешел к нам и
остановился передо мной напротив, через стол: он все проиграл и молча смотрел
на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об игре.
Я опять направлялся
на Петербургскую. Так как мне в двенадцатом
часу непременно надо было быть обратно
на Фонтанке у Васина (которого чаще всего можно было застать дома в двенадцать
часов), то и спешил я не
останавливаясь, несмотря
на чрезвычайный позыв выпить где-нибудь кофею. К тому же и Ефима Зверева надо было захватить дома непременно; я шел опять к нему и впрямь чуть-чуть было не опоздал; он допивал свой кофей и готовился выходить.
Мне встретился маленький мальчик, такой маленький, что странно, как он мог в такой
час очутиться один
на улице; он, кажется, потерял дорогу; одна баба
остановилась было
на минуту его выслушать, но ничего не поняла, развела руками и пошла дальше, оставив его одного в темноте.
Но говорят и пишут, между прочим американец Вилькс, француз Малля (Mallat), что здесь нет отелей; что иностранцы, после 11-ти
часов, удаляются из города, который
на ночь запирается, что
остановиться негде, но что зато все гостеприимны и всякий дом к вашим услугам. Это заставляет задумываться: где же
остановиться, чтоб не быть обязанным никому? есть ли необходимые для путешественника удобства?
К обеду, то есть
часов в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые,
остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel» в Капштате и застали в сенях толпу наших. Каролина была в своей рамке, в своем черном платье, которое было ей так к лицу, с сеточкой
на голове. Пошли расспросы, толки, новости с той и с другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых друзей.
Кругом горы теряли с каждым шагом угрюмость, и мы незаметно выехали из ущелья, переехали речку, мостик и
часов в пять
остановились на полчаса у маленькой мызы Клейнберг.
Повозка
остановилась у хорошенького домика. Я послал спросить, можно ли
остановиться часа на два погреться? Можно. И меня приняли, сейчас угостили чаем и завтраком — и опять ничего не хотели брать.
«Куда же мы идем?» — вдруг спросил кто-то из нас, и все мы
остановились. «Куда эта дорога?» — спросил я одного жителя по-английски. Он показал
на ухо, помотал головой и сделал отрицательный знак. «Пойдемте в столицу, — сказал И. В. Фуругельм, — в Чую, или Чуди (Tshudi, Tshue — по-китайски Шоу-ли, главное место, но жители произносят Шули); до нее
час ходьбы по прекрасной дороге, среди живописных пейзажей». — «Пойдемте».
Товарищ прокурора говорил очень долго, с одной стороны стараясь вспомнить все те умные вещи, которые он придумал, с другой стороны, главное, ни
на минуту не
остановиться, а сделать так, чтобы речь его лилась, не умолкая, в продолжение
часа с четвертью.
Вдали
на соборных
часах пробило половину двенадцатого. Мальчики заспешили и остальной довольно еще длинный путь до жилища штабс-капитана Снегирева прошли быстро и почти уже не разговаривая. За двадцать шагов до дома Коля
остановился и велел Смурову пойти вперед и вызвать ему сюда Карамазова.
«Если бы не было взято так твердо решение мое
на завтра, — подумал он вдруг с наслаждением, — то не
остановился бы я
на целый
час пристраивать мужичонку, а прошел бы мимо его и только плюнул бы
на то, что он замерзнет…
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та к прошли мы с
час. Вдруг Дерсу
остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились к реке и тут увидели балаган и около него костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала
на земле, и к ней были прислонены палка, ружье и топор.
Целый день мы работали не покладая рук, даже не
останавливаясь на обед, и все же прошли не больше 10 км. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесенные снегом, создавали такие препятствия, что за 8
часов пути нам удалось сделать только 4,5 км, что составляет в среднем 560 м/ч. К вечеру мы подошли к гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 м.
В 5
часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены
на волю. В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и
остановились, чтобы обождать. У китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
…Мы
остановились еще раз
на четверть
часа в зале, вопреки ревностным увещеваниям жандармских и полицейских офицеров, крепко обнялись мы друг с другом и простились надолго. Кроме Оболенского, я никого не видел до возвращения из Вятки.
На другой день,
часов в восемь вечера, приехал я во Владимир и
остановился в гостинице, чрезвычайно верно описанной в «Тарантасе», с своей курицей, «с рысью», хлебенным — патише [пирожным (от фр. patisserie).] и с уксусом вместо бордо.
До Лыкова считают не больше двенадцати верст; но так как лошадей берегут, то этот небольшой переезд берет не менее двух
часов. Тем не менее мы приезжаем
на место, по крайней мере, за
час до всенощной и
останавливаемся в избе у мужичка, где происходит процесс переодевания. К Гуслицыным мы поедем уже по окончании службы и останемся там гостить два дня.
Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом
часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы
остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
Около двенадцати
часов мы
останавливались кормить в еврейском заезжем дворе, проехав только половину дороги, около тридцати верст. После этого мы оставляли шоссе и сворачивали
на проселки.
Несколько
часов сряду он как будто бредил тем, что прочитал, припоминал поминутно отрывки,
останавливался на них, вдумывался в них.
Даже стенные
часы, и те точно
остановились, а Нюрочка бегала смотреть
на них ровно через пять минут.
Устал, милые мои, извините — мы опять едем
на телегах, ибо снег стаял.
Остановились на два
часа отдохнуть, и я пользуюсь первым сном фельдъегеря, хочется и самому немного прилечь, бока разломило. Бог с вами! До завтра.
Поехал дальше. Давыдовых перегнал близ Нижне-удинска, в Красноярске не дождался. Они с детьми медленно ехали, а я, несмотря
на грязь, дождь и снег иногда, все подвигался
на тряской своей колеснице. Митьков, живший своим домом, хозяином совершенным — все по
часам и все в порядке. Кормил нас обедом — все время мы были почти неразлучны, я
останавливался у Спиридова, он еще не совсем устроился, но надеется, что ему в Красноярске будет хорошо. В беседах наших мы все возвращались к прошедшему…
Простившись с Помадою, он завернул за угол и
остановился среди улицы. Улица, несмотря
на ранний
час, была совершенно пуста; подслеповатые московские фонари слабо светились, две цепные собаки хрипло лаяли в подворотни, да в окна одного большого купеческого дома тихо и безмятежно смотрели строгие лики окладных образов, ярко освещенных множеством теплящихся лампад.
Любка иногда тайком следила за ним, когда он уходил из дома,
останавливалась против того подъезда, куда он входил, и
часами дожидалась его возвращения для того, чтобы упрекать его и плакать
на улице.
Многие люди, которым приходилось видеть самоубийц за несколько
часов до их ужасной смерти, рассказывают, что в их облике в эти роковые предсмертные
часы они замечали какую-то загадочную, таинственную, непостижимую прелесть. И все, кто видели Женьку в эту ночь и
на другой день в немногие
часы, подолгу, пристально и удивленно
останавливались на ней взглядом.
В двенадцать
часов она
на извозчике спустилась вниз, в старый город, проехала в узенькую улицу, выходящую
на ярмарочную площадь, и
остановилась около довольно грязной чайной, велев извозчику подождать.
— Ради бога, поедемте! Что же со мной-то вы сделаете? Ведь я вас ждал полтора
часа!.. Притом же мне с вами так надо, так надо поговорить — вы понимаете о чем? Вы все это дело знаете лучше меня… Мы, может быть, решим что-нибудь,
остановимся на чем-нибудь, подумайте! Ради бога, не отказывайте.
Несчастные слонялись возле места привычного труда и голодными глазами заглядывали внутрь;
останавливались на площадях — и по целым
часам проделывали те движения, какие в определенное время дня были уже потребностью их организма: пилили и стругали воздух, невидимыми молотами побрякивали, бухали в невидимые болванки.
Ветер свистит, весь воздух туго набит чем-то невидимым до самого верху. Мне трудно дышать, трудно идти — и трудно, медленно, не
останавливаясь ни
на секунду, — ползет стрелка
на часах аккумуляторной башни там, в конце проспекта. Башенный шпиц — в тучах — тусклый, синий и глухо воет: сосет электричество. Воют трубы Музыкального Завода.
Я понесся во весь дух — только в ушах свистело. У входа
остановился:
на часах было без одной минуты 22.30. Прислушался: сзади никого. Все это — явно была нелепая фантазия, действие яда.
В каждом из нас, нумеров, есть какой-то невидимый, тихо тикающий метроном, и мы, не глядя
на часы, с точностью до 5 минут знаем время. Но тогда — метроном во мне
остановился, я не знал, сколько прошло, в испуге схватил из-под подушки бляху с
часами…
Батальон, к которому прикомандирован был юнкер для вылазки,
часа два под огнем стоял около какой-то стенки, потом батальонный командир впереди сказал что-то, ротные командиры зашевелились, батальон тронулся, вышел из-за бруствера и, пройдя шагов 100,
остановился, построившись в ротные колонны. Песту сказали, чтобы он стал
на правом фланге 2-й роты.
Александр окинул взглядом, от нечего делать, комнату, потом посмотрел
на часы — десять, а надо просидеть еще
часа два: он зевнул. Взгляд его
остановился на Юлии.
В сопровождении своих двух спутников взбирался он по лестнице во второй этаж — как вдруг из темного коридорчика проворными шагами вышла женщина: лицо ее было покрыто вуалью; она
остановилась перед Саниным, слегка пошатнулась, вздохнула трепетно, тотчас же побежала вниз
на улицу — и скрылась, к великому изумлению кельнера, который объявил, что «эта дама более
часа ожидала возвращения господина иностранца».
Почти
на том же самом месте дороги, где
часа два тому назад они настигли Эмиля, — он снова выскочил из-за дерева и с радостным криком
на губах, помахивая картузом над головою и подпрыгивая, бросился прямо к карете, чуть-чуть не попал под колеса и, не дожидаясь, чтобы лошади
остановились, вскарабкался через закрытые дверцы — и так и впился в Санина.
Прогулка Санина с Марьей Николаевной, беседа Санина с Марьей Николаевной продолжалась
час с лишком. И ни разу они не
останавливались — все шли да шли по бесконечным аллеям парка, то поднимаясь в гору и
на ходу любуясь видом, то спускаясь в долину и укрываясь в непроницаемую тень — и все рука с рукой. Временами Санину даже досадно становилось: он с Джеммой, с своей милой Джеммой никогда так долго не гулял… а тут эта барыня завладела им — и баста!
Извозчик опять вытягивает шею, приподнимается и с тяжелой грацией взмахивает кнутом. Несколько раз потом оглядывается он
на седока, но тот закрыл глаза и, по-видимому, не расположен слушать. Высадив его
на Выборгской, он
останавливается у трактира, сгибается
на козлах и опять не шевельнется… Мокрый снег опять красит набело его и лошаденку. Проходит
час, другой…
На станции
остановились часа на четыре кормить лошадей.
И вошел Передонов, подчиняясь ее, словно ворожащим, беззвучным движениям. Но он сейчас же
остановился на песчаной дорожке, где в глаза ему бросились обломки сухих веток, и посмотрел
на часы.