Неточные совпадения
В одну минуту она вырвала руку, бросилась опрометью назад, сама перескочила канаву и, едва дыша, пробежала аллею сада, вбежала
на ступени крыльца и
остановилась на минуту перевести дух.
В промежутке между ранней и поздней обедней Нехлюдов вышел из церкви. Народ расступался перед ним и кланялся. Кто узнавал его, кто спрашивал: «чей это?»
На паперти он
остановился. Нищие обступили его, он роздал ту мелочь, которая была в кошельке, и спустился со
ступеней крыльца.
Адуев только что спустился с лестницы, как силы изменили ему: он сел
на последней
ступени, закрыл глаза платком и вдруг начал рыдать громко, но без слез. В это время мимо сеней проходил дворник. Он
остановился и послушал.
Малюта вышел. Оставшись один, Максим задумался. Все было тихо в доме; лишь
на дворе гроза шумела да время от времени ветер, ворвавшись в окно, качал цепи и кандалы, висевшие
на стене, и они, ударяя одна о другую, звенели зловещим железным звоном. Максим подошел к лестнице, которая вела в верхнее жилье, к его матери. Он наклонился и стал прислушиваться. Все молчало в верхнем жилье. Максим тихонько взошел по крутым
ступеням и
остановился перед дверью, за которою покоилась мать его.
— Так зачем же вы ее губите? Если б вы были человек с душою, вы
остановились бы
на первой
ступени, вы не дали бы заметить своей любви! Зачем вы не оставили их дом? Зачем?
Насчитав еще
ступеней тридцать, я начинал уже опасаться, что после кабака и мельницы попаду
на чердак; но в третьем этаже служанка
остановилась, отворила дверь и, введя меня в просторный покой, засветила две восковые свечи.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то
остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания:
на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову
на нижнюю
ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет
на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след
на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
‹…› Когда по окончании экзамена я вышел
на площадку лестницы старого университета, мне и в голову не пришло торжествовать какой-нибудь выходкой радостную минуту. Странное дело! я
остановился спиною к дверям коридора и почувствовал, что связь моя с обычным прошлым расторгнута и что, сходя по
ступеням крыльца, я от известного иду к неизвестному.
Ефимка, уж поправив наверху половицу, казалось, потерял весь страх. Шагая через две и три
ступени, он с веселым лицом полез вперед, только оглядываясь и освещая фонарем дорогу становому. За становым шел Егор Михайлович. Когда они скрылись, Дутлов, поставив уже одну ногу
на ступеньку, вздохнул и
остановился. Прошли минуты две, шаги их затихли
на чердаке; видно, они подошли к телу.
Колесница
остановилась на Великой площади… Граждане обнимали воинов, слезы текли из глаз их. Марфа подала руку Михаилу с видом сердечного дружелюбия; он не мог идти: чиновники взнесли его
на железные
ступени Вадимова места. Посадница открыла тело убитого Мирослава…
На бледном лице его изображалось вечное спокойствие смерти… «Счастливый юноша!» — произнесла она тихим голосом и спешила внимать Храброму Михаилу. Ксения обливала слезами хладные уста своего друга, но сказала матери: «Будь покойна: я дочь твоя!»
И вот еще шаг, и еще шаг, и, наконец, оно близко, оно подошло к гробу, но прежде, чем подняться
на ступени катафалка, оно
остановилось, взяло К-дина за ту руку, у которой, отвечая лихорадочной дрожи его тела, трепетал край волновавшейся гробовой кисеи, и своими тонкими, сухими пальцами отцепило эту кисею от обшлажной пуговицы шалуна; потом посмотрело
на него с неизъяснимой грустью, тихо ему погрозило и… перекрестило его…
Ни о чем не думая, ни о чем не помышляя, сам после не помнил, как сошел Василий Борисыч с игуменьина крыльца. Тихонько, чуть слышно,
останавливаясь на каждом шагу, прошел он к часовне и сел
на широких
ступенях паперти. Все уже спало в обители, лишь в работницкой избе
на конном дворе светился огонек да в келейных стаях там и сям мерцали лампадки. То обительские трудники, убрав коней и задав им корму, сидели за ужином, да благочестивые матери, стоя перед иконами, справляли келейное правило.
Зашабашили к обеду. Алексею не до еды. Пошел было в подклет, где посуду красят, но повернул к лестнице, что ведет в верхнее жилье дома, и
на нижних
ступенях остановился. Ждал он тут с четверть часа, видел, как пробрела поверху через сени матушка Манефа, слышал громкий топот сапогов Патапа Максимыча, заслышал, наконец, голос Фленушки, выходившей из Настиной светлицы. Уходя, она говорила: «Сейчас приду, Настенька!»
Остановившись на верхней
ступени, едва наклоняла голову величавая Манефа и приказала конюху Дементию поднести мужичкам «посошок» [Последняя заздравная чарка вина
на прощанье.] в путь-дорогу, а мать Назарету послала
на луг за околицей оделять баб, девок и ребятишек пряниками, орехами и другими сластями.
Поляк сделал шаг назад,
остановился, как вкопанный, и растопырил руки, точно загораживая путь привидению…
На верхней
ступени каменной полуразрушенной лестнички лежала молодая змея из породы наших обыкновенных русских гадюк. Увидев нас, она подняла головку и зашевелилась… Граф еще раз взвизгнул и спрятался за мою спину.
Горданов, все красневший по мере развития этих дум, вдруг
остановился, усмехнулся и плюнул. Вокруг него трещали экипажи, сновали пешеходы, в воздухе летали хлопья мягкого снегу, а
на мокрых
ступенях Иверской часовни стояли черные, перемокшие монахини и кланялся народ.
Иван Павлович с Марьей Степановной преодолели эти
ступени, но они не думали
на них
остановиться. Да, по правде сказать, это им было и невозможно, ибо, несмотря
на то, что официальная часть положения была теперь в порядке, но в неофициальной многое не ладилось: дамы называли Марью Степановну «ci-devant» [«бывшей» (франц.).] и немножечко от нее сторонились.
Все трое осторожно поднялись по обледенелым
ступеням и
остановились на подмостках, почти около качающихся тел.
Сойдя с коня, государь, опираясь
на руку сына, поднялся по
ступеням и, подойдя к своему престолу,
остановился, обернулся к народу, несметными толпами окружавшему место «суда», и сказал...
«Боже мой! всё ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца
останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся
ступеням.