Неточные совпадения
На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и
оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший,
ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.
«Да, эволюция!
Оставьте меня в покое. Бесплодные мудрствования — как это? Grübelsucht. Почему я обязан думать о мыслях, людях, событиях, не интересных для меня, почему? Я все время чувствую себя в чужом платье: то слишком широкое, оно сползает с моих плеч, то, узкое, стесняет мой
рост».
Станкевич был сын богатого воронежского помещика, сначала воспитывался на всей барской воле, в деревне, потом его посылали в острогожское училище (и это чрезвычайно оригинально). Для хороших натур богатое и даже аристократическое воспитание очень хорошо. Довольство дает развязную волю и ширь всякому развитию и всякому
росту, не стягивает молодой ум преждевременной заботой, боязнью перед будущим, наконец
оставляет полную волю заниматься теми предметами, к которым влечет.
Но даже и тут Прудону удавалось становиться во весь
рост и
оставлять середь перебранок яркий след. Тьер, отвергая финансовый проект Прудона, сделал какой-то намек о нравственном растлении людей, распространяющих такие учения. Прудон взошел на трибуну и с своим грозным и сутуловатым видом коренастого жителя полей сказал улыбающемуся старичишке...
— Н-да… это так… Жюдик… Salado, salada… Ну-с, chere Марья Потапьевна, я вас должен
оставить! — произнес дипломат, с достоинством взвиваясь во весь
рост и взглядывая на часы, — одиннадцать! А меня ждет еще целый ворох депеш! Пойти на минуту к почтеннейшему Осипу Иванычу — и затем домой!
Через неделю Платошка написал паспорт, заметил в нем, что у ней лицо обыкновенное, нос обыкновенный,
рост средний, рот умеренный и что особых примет не оказалось, кроме по-французски говорит; а через месяц Софи упросила жену управляющего соседним имением, ехавшую в Петербург положить в ломбард деньги и отдать в гимназию сына, взять ее с собою; кибитку нагрузили грибами, вареньем, медом, мочеными и сушеными ягодами, назначенными в подарки; жена управляющего
оставила только место для себя...
— Петр Иваныч вскочил с места и взвился во весь
рост, словно получил электрический удар в поясницу, — мне
оставить!
— Пятьдесят и семь лет хожу я по земле, Лексей ты мой Максимыч, молодой ты мой шиш, новый челночок! — говорил он придушенным голосом, улыбаясь больными серыми глазами в темных очках, самодельно связанных медной проволокой, от которой у него на переносице и за ушами являлись зеленые пятна окиси. Ткачи звали его Немцем за то, что он брил бороду,
оставляя тугие усы и густой клок седых волос под нижней губой. Среднего
роста, широкогрудый, он был исполнен скорбной веселостью.
— Да я ведь приезжал, Анна Федоровна, а вас уже не было, и конфекты самые лучшие
оставил, — сказал молодой человек, несмотря на высокий
рост, очень тоненьким голоском.
Вот впереди других идет сухопарая невысокого
роста старушка с умным лицом и добродушным взором живых голубых глаз. Опираясь на посох, идет она не скоро, но споро, твердой, легкой поступью и
оставляет за собой ряды дорожных скитниц. Бодрую старицу сопровождают четыре иноки́ни, такие же, как и она, постные, такие же степенные. Молодых с ними не было, да очень молодых в их скиту и не держали… То была шарпанская игуменья, мать Августа, с сестрами. Обогнав ряды келейниц, подошла к ней Фленушка.
Старшая его дочь, Екатерина, о которой мы уже имели случай упоминать, была не из таковских, чтобы нападки отца
оставлять без надлежащего отпора. Она была в полном смысле «его дочь». Похожая на Малюту и саженным
ростом, за который он получил свое насмешливое прозвище, и лицом, и характером, она носила во внутреннем существе своем те же качества бессердечного, злобного эгоиста, злодея и палача, как бы насмешкой судьбы облеченные в женское тело. Екатерине шел двадцать третий год.
— Денисов,
оставь его; я знаю кто взял, — сказал
Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Ростов повиновался,
оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли.
— Что́ же это доказывает? — говорил он в то время, как
Ростов подъехал к ним. — Они могли отступить и
оставить пикеты.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян,
Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.