Неточные совпадения
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия
вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то есть то самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и уехал,
оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание того, что что-то в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
Пропал бы, как волдырь на
воде, без всякого следа, не
оставивши потомков, не доставив будущим детям ни состояния, ни честного имени!» Герой наш очень заботился о своих потомках.
После обеда, когда все убрали со стола, Обломов велел
оставить в беседке шампанское и сельтерскую
воду и остался вдвоем с Штольцем.
— Да,
воды много утекло! — сказал он. — Я не
оставлю тебя так, я увезу тебя отсюда, сначала за границу, потом в деревню: похудеешь немного, перестанешь хандрить, а там сыщем и дело…
Он захватил ковш
воды, прибежал назад: одну минуту колебался, не уйти ли ему, но
оставить ее одну в этом положении — казалось ему жестокостью.
Видишь каплю
воды, как слеза чиста, ну так посмотри, что в ней есть, и увидишь, что механики скоро все тайны Божии разыщут, ни одной нам с тобой не
оставят» — так и сказал это, запомнил я.
И так однажды с марса закричал матрос: «Большая рыба идет!» К купальщикам тихо подкрадывалась акула; их всех выгнали из
воды, а акуле сначала бросили бараньи внутренности, которые она мгновенно проглотила, а потом кольнули ее острогой, и она ушла под киль,
оставив следом по себе кровавое пятно.
Около
вод стояла небольшая, бедная ферма, где мы
оставили лошадей.
Бассейны во время приливов наполняются морской
водой, которая, испаряясь от жара,
оставляет обильный осадок соли.
Стены, выкрашенные по трафарету, растрескались, и в нескольких местах от самого потолка шли ржавые полосы, которые
оставляла просачивавшаяся сквозь потолок
вода.
Сбегающая с гор
вода быстро скатывается вниз, не
оставляя позади себя особенно заметных следов.
Здесь случилось маленькое происшествие, которое задержало нас почти на целый день. Ночью мы не заметили, как
вода подошла к биваку. Одна нарта вмерзла в лед. Пришлось ее вырубать топорами, потом оттаивать полозья на огне и исправлять поломки. Наученные опытом, дальше на биваках мы уже не
оставляли нарты на льду, а ставили их на деревянные катки.
От стойбища Хабагоу Бикин все еще придерживается северо-западного направления и на пути принимает в себя притоки Гану, Сагды-ула (по-маньчжурски Большая речка), Санкэри, Мудян, Сумугэ, Хаатанге и Дунгоуза. Около местности Танцаза долина Бикина сильно суживается,
оставляя только узкий проход для стока
воды. Горы здесь подходят к реке вплотную и оканчиваются высокими обрывами, которые удэгейцы называют Сигонку-Гуляни.
Через четверть часа мы уже сидели на дощанике Сучка. (Собак мы
оставили в избе под надзором кучера Иегудиила.) Нам не очень было ловко, но охотники народ неразборчивый. У тупого, заднего конца стоял Сучок и «пихался»; мы с Владимиром сидели на перекладине лодки; Ермолай поместился спереди, у самого носа. Несмотря на паклю,
вода скоро появилась у нас под ногами. К счастью, погода была тихая, и пруд словно заснул.
Пока земля прикрыта дерном, она может еще сопротивляться
воде, но как только цельность дернового слоя нарушена, начинается размывание. Быстро идущая
вода уносит с собой легкие частицы земли,
оставляя на месте только щебень. От ила, который вместе с пресной
водой выносится реками, море около берегов, полосой в несколько километров, из темно-зеленого становится грязно-желтым.
— Милый мой,
оставь теперь меня! Через час войди опять, — я буду уже спокойна. Дай мне
воды и уйди.
Потом
вода уходила,
оставляя на улице зловонный ил и наполняя подвальные этажи нечистотами.
Шум над головою становился всё тише, пароход уже не дрожал и не бухал по
воде. Окно каюты загородила какая-то мокрая стена; стало темно, душно, узлы точно распухли, стесняя меня, и всё было нехорошо. Может быть, меня так и
оставят навсегда одного в пустом пароходе?
Я был очень взволнован, какое-то особенное чувство кипело в груди, и даже, — когда учитель, распустив класс,
оставил меня и стал говорить, что теперь я должен держаться тише
воды, ниже травы, — я выслушал его внимательно, охотно.
Но каково было мое удивление, когда, не дотащив невод сажен на 10 от берега, японцы
оставили его в
воде, потому что эти 10 сажен невод до того был наполнен сельдями, что, несмотря на все усилия 60 работников, они не могли более притянуть невод к берегу…
Горная порода, вынесенная из оврага и разрушенная морским прибоем, превратилась в гравий и образовала широкую отмель.
Вода взбегала на нее с сердитым шипеньем и тотчас уходила в песок,
оставляя после себя узенькую полоску пены, но следующая волна подхватывала ее и бросала на отмель дальше прежнего.
Гребцы, сидевшие поблизости ко мне,
оставили весла и тоже принялись чем-то откачивать
воду. Для удобства я опустился на дно лодки прямо на колени и стал быстро работать котлом. Я не замечал усталости, холода, боли в спине и работал лихорадочно, боясь потерять хотя бы одну минуту.
На песке, около самой
воды, лежали оба лося и в предсмертных судорогах двигали еще ногами. Один из них подымал голову. Крылов выстрелил в него и тем положил конец его мучениям. Когда я подошел к животным, жизнь
оставила их. Это были две самки; одна постарше, другая — молодая. Удачная охота на лосей принудила нас остановиться на бивак раньше времени.
Надо справляться с толковым словарем: «свежо предание, а верится с трудом»), был, по-видимому, один из тех русских лежебок и тунеядцев, что проводили свою праздную жизнь за границей, летом на
водах, а зимой в парижском Шато-де-Флёре, где и
оставили в свой век необъятные суммы.
—
Воду на твоей Оксе возить — вот это в самый раз, — ворчала старуха. — В два-то дня она у меня всю посуду перебила… Да ты, Тарас, никак с ночевкой приехал? Ну нет, брат, ты эту моду
оставь… Вон Петр Васильич поедом съел меня за твою-то Оксю. «Ее, — говорит, — корми, да еще родня-шаромыжники навяжутся…» Так напрямки и отрезал.
…Вы меня спрашиваете о действии
воды.
Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо:
воды ли, или путешествие это сделали — все равно. Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и говорил о
водах, как это делаю в письмах к сестре, но тут эта статья лишняя…
Вот шагом потянулись в гору экипажи с дамами, тяжело переваливаясь с кочки на кочку и
оставляя на траве измятый светло-зеленый след; под ногами лошадей хлюпает и шипит
вода.
— Я рассчитываю на вас, Подхалимов! Надо же, наконец! надо, чтоб знали! Человек жил, наполнил вселенную громом — и вдруг… нигде его нет! Вы понимаете… нигде! Утонул и даже круга на
воде… пузырей по себе не
оставил! Вот это-то именно я и желал бы, чтоб вы изобразили! Пузырей не
оставил… поймите это!
На Александра довольно сильно подействовал нагоняй дяди. Он тут же, сидя с теткой, погрузился в мучительные думы. Казалось, спокойствие, которое она с таким трудом, так искусно водворила в его сердце, вдруг
оставило его. Напрасно ждала она какой-нибудь злой выходки, сама называлась на колкость и преусердно подводила под эпиграмму Петра Иваныча: Александр был глух и нем. На него как будто вылили ушат холодной
воды.
Как некий триумфатор высадился Полозов и начал подниматься по устланной коврами и благовонной лестнице. К нему подлетел человек, тоже отлично одетый, но с русским лицом — его камердинер. Полозов заметил ему, что впредь будет всегда брать его с собою, ибо, накануне, во Франкфурте, его, Полозова,
оставили на ночь без теплой
воды! Камердинер изобразил ужас на лице — и, проворно наклонясь, снял с барина калоши.
— Ах, так вы вот об чем! — расхохотался он. — Но ведь мы уж эту манеру
оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. Ибо невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего
вода в ней слаще будет. Зарубите это себе на носу.
— Тащить дурака за ноги! — закричал царь, — окатить его
водой, только чур жива
оставить!
Смерть, как рыбак, который поймал рыбу в свою сеть и
оставляет ее на время в
воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватит ее — когда захочет.
В то же время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с набережной, иногда заглушал ее,
оставляя один лишь стук барабана, а потом отпуская снова, и она отчетливо раздавалась по
воде — то, что называется: «играет в ушах».
— Ладно, ладно… Ты вот за Нюшей-то смотри, чего-то больно она у тебя хмурится, да и за невестками тоже. Мужик если и согрешит, так грех на улице
оставит, а баба все домой принесет. На той неделе мне сказывали, что Володька Пятов повадился в нашу лавку ходить, когда Ариша торгует… Может, зря болтают только, — бабенки молоденькие. А я за ребятами в два глаза смотрю, они у меня и
воды не замутят.
Редко случается, чтоб охотник занимался их уженьем; но что бы вы ни удили, только бы крючок был насажен навозным червяком, уклейка не
оставит схватить его, испортить или попасть на удочку при первом погружении крючка в
воду: разумеется, это делается там, где уклейки очень много.
Она знает, что это действительно так, и должна смириться; иначе над ней исполнят угрозу — прибьют, запрут,
оставят на покаянии, на хлебе и
воде, лишат света дневного, испытают все домашние исправительные средства доброго старого времени и приведут-таки к покорности.
Иванов. А, боже мой! Неужели вы себя понимаете? (Пьет
воду.)
Оставьте меня. Я тысячу раз виноват, отвечу перед богом, а вас никто не уполномочивал ежедневно пытать меня…
Особенная же забота у него шла о кадетах-арестантах, которых сажали на хлеб и
воду, в такие устроенные при Демидове особенные карцеры, куда товарищи не могли
оставить арестантам подаяние. Андрей Петрович всегда знал по счету пустых столовых приборов, сколько арестованных, но кадеты не опускали случая с своей стороны еще ему особенно об этом напомнить. Бывало, проходя мимо его из столовой, под ритмический топот шагов, как бы безотносительно произносят...
Взломанный лед тянулся без конца,
оставляя за собой холодную струю воздуха;
вода продолжала прибывать, с пеной катилась на берег и жадно сосала остатки лежавшего там и сям снега.
Наша барка зарезала огрудок правым плечом,
оставив струю влево, следовательно, чтобы опять выйти в вольную
воду, нам необходимо было отуриться, то есть повернуть корму налево, на струю, и дальше идти несколько времени кормой вперед.
— Ступай, только хлеба да
воды оставь.
Берег в этом месте представлял каменистый спуск, с домами и зеленью наверху. У
воды стояли опрокинутые лодки, сушились сети. Здесь же бродило несколько человек, босиком, в соломенных шляпах. Стоило взглянуть на их бледные заросшие лица, чтобы немедленно замкнуться в себе.
Оставив свои занятия, они стали на некотором от нас расстоянии, наблюдая, что мы такое и что делаем, и тихо говоря между собой. Их пустые, прищуренные глаза выражали явную неприязнь.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы
оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход
оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась,
вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Он разбавил спирт
водой, дал мне выпить, и я тут же в передней съел кусок ветчины. В животе потеплело, и тоска на сердце немного съежилась. Я в последний раз пришел в спальню, поглядел на мертвую, зашел к конторщику,
оставил ампулу морфия врачу и, закутанный, ушел на крыльцо.
— Ну, так в этом самом Тагиле есть Медный рудник, вот Заяц там и ножки свои
оставил… Это еще когда мы за барином были, так Заяц в огненной работе робил, у обжимочного молота. А в те поры был управителем немец, вот Заяц согрубил немцу, а его, Зайца, за задние ноги да в гору, в рудник, значит. Думал, что оттедова и живой не вылезу… По пояс в ледяной
воде робили. Ключи там из горы бегут, студеные ключи.
Они все шестеро, еще мокрые, осипшие и обветренные, ввалились в кофейную Юры, потребовали вина, орали песни, заказали музыку и плясали, как сумасшедшие,
оставляя на полу лужи
воды.
— Я помню, Суламифь, как обернулась ты на мой зов. Под тонким платьем я увидел твое тело, твое прекрасное тело, которое я люблю как Бога. Я люблю его, покрытое золотым пухом, точно солнце
оставило на нем свой поцелуй. Ты стройна, точно кобылица в колеснице фараоновой, ты прекрасна, как колесница Аминодавова. Глаза твои как два голубя, сидящих у истока
вод.
Тронулись большие овраги, подошла лесная
вода, бегут потоки, журчат ручьи со всех сторон в реку — и река выходит из берегов, затопляет низменные места, и рыба,
оставляя бесполезные берега, бросается в полой.
Для сего он приищет широкую шинель, уберет ее как-то хитро и мудро, спрятав под нее два штофа, на особых снурках, и, наполнив один
водою, а другой
оставив пустым, идет в шинок/ Там он решительно требует наполнить пустой штоф водкою и спросит смело, сколько следует за водку денег; штоф же с полученною водкою спрячет за горб свой.