Неточные совпадения
— За который ты получил Владимира? [Владимир — в данном случае: один из царских
орденов.] — подхватил Базаров. —
Знаем,
знаем… Кстати, отчего ты его не носишь?
Между тем ночь сошла быстро и незаметно. Мы вошли в гостиную, маленькую, бедно убранную, с портретами королевы Виктории и принца Альберта в парадном костюме
ордена Подвязки. Тут же был и портрет хозяина: я
узнал таким образом, который настоящий: это — небритый, в рубашке и переднике; говорил в нос, топал, ходя, так, как будто хотел продавить пол. Едва мы уселись около круглого стола, как вбежал хозяин и объявил, что г-н Бен желает нас видеть.
— На что же это по трактирам-то, дорого стоит, да и так нехорошо женатому человеку. Если не скучно вам со старухой обедать — приходите-ка, а я, право, очень рада, что познакомилась с вами; спасибо вашему отцу, что прислал вас ко мне, вы очень интересный молодой человек, хорошо понимаете вещи, даром что молоды, вот мы с вами и потолкуем о том о сем, а то,
знаете, с этими куртизанами [царедворцами (от фр. courtisan).] скучно — все одно: об дворе да кому
орден дали — все пустое.
Бросились смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано. Стали того, другого спрашивать, — никто ничего не
знает. Но, по счастью, донской казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех
орденах. Государь говорит...
— Я полковник, я старик, я израненный старик. Меня все
знают… мои
ордена… мои раны… она дочь моя… Где она? Где о-н-а? — произнес он, тупея до совершенной невнятности. — Од-н-а!.. р-а-з-в-р-а-т… Разбойники! не обижайте меня; отдайте мне мою дочь, — выговорил он вдруг с усилием, но довольно твердо и заплакал.
— Теперь довольно, — сказал посол и поклонился Паше. Паша сделал то же самое. — О великий батырь Буздыхан и Кисмет, — сказал посол, — мой владыко, сын солнца, брат луны, повелитель царей, жалует тебе
орден великого Клизапомпа и дает тебе новый важный титул. Отныне ты будешь называться не просто Берди-Паша, а торжественно: Халда, Балда, Берди-Паша. И
знай, что четырехстворчатое имя считается самым высшим титулом в Ниневии. В знак же твоего величия дарую тебе два драгоценных камня: желчный и мочевой.
Опять тот же плут Лямшин, с помощью одного семинариста, праздношатавшегося в ожидании учительского места в школе, подложил потихоньку книгоноше в мешок, будто бы покупая у нее книги, целую пачку соблазнительных мерзких фотографий из-за границы, нарочно пожертвованных для сего случая, как
узнали потом, одним весьма почтенным старичком, фамилию которого опускаю, с важным
орденом на шее и любившим, по его выражению, «здоровый смех и веселую шутку».
Мы все, здесь стоящие, имели счастие
знать его и быть свидетелями или слышать о его непоколебимой верности святому
ордену, видели и испытали на себе, с какой отеческою заботливостью старался он утверждать других на сем пути, видели верность его в строгом отвержении всего излишнего, льстящего чувствам, видели покорность его неисповедимым судьбам божиим, преданность его в ношении самых чувствительных для сердца нашего крестов, которые он испытал в потере близких ему и нежно любимых людей; мы слышали о терпении его в болезнях и страданиях последних двух лет.
— Как христианку, я, будучи отцом вашим духовным,
знаю вас и стану с вами беседовать, как со страждущей и ищущей. Егор Егорыч, может быть, говорил вам о краеугольном камне, на коем основан и утвержден наш
орден…
— Как и всякому масону, если вы долговременным и прилежным очищением себя приуготовитесь к тому.
Орден наш можно уподобить благоустроенному воинству, где каждый по мере усердия и ревности восходит от низших к высшим степеням. Начальники
знают расположение и тайну войны, но простые воины обязаны токмо повиноваться, а потому число хранителей тайны в нашем
ордене было всегда невелико.
— А, да, да! Каплан, капеллан?
Знаю, помню! еще в романах Радклиф читал. Там ведь у них разные
ордена, что ли?.. Бенедиктинцы, кажется… Есть бенедиктинцы-то?..
— Но
знаете, чего я рано или поздно добьюсь? — продолжает бывший сортировщик, лукаво щуря глаза. — Я непременно получу шведскую «Полярную звезду».
Орден такой, что стоит похлопотать. Белый крест и черная лента. Это очень красиво.
— Меня бить… нельзя! Нельзя! Я имею
орден… подлец! О, подлец! У меня дети… меня все
знают! Мер-рзавец!.. Дикарь… о-о-о! Дуэль!
— А кажется, очень понятно. Я вас давно уже
знаю, вы мне надоели. Скажите, зачем у вас в петлице эта ленточка?
Орден Почетного легиона прилично носить храбрым французским воинам, а вы…
И это он, милый, добрый, ласковый швейцар, у которого голубые солдатские глаза и
ордена во всю грудь, сам, своими руками открывает страшную дверь, — открывает, потому что не
знает ничего.
Крутицкий. Нет, батюшка, Тигрий Львович, нет. Уж я вам их заманю, нарочно заманю. Я старый подьячий, я свое дело
знаю. Разом всю шайку накроете,
орден получите.
По части финансов я
знаю: дери шибче, а в случае недобора — бесстрашно заключай займы! — что же касается до того, как и на какой бумаге ассигнации печатаются и почему за быстрое отпечатание таковых в экспедиции заготовления государственных бумаг дают награды и
ордена, а за отпечатание в Гуслицах на каторгу ссылают — ничего я этого не
знаю.
А ты
знаешь этого подлеца Спичкина: он страшно любит
ордена и чуть ли не мерзавцами считает тех, у кого не болтается что-нибудь на шее или в петлице.
«
Знай я такую штуку, — думал он, завистливо поглядывая на Трамбляна, беседовавшего со Спичкиным об
орденах, — я бы Владимира нацепил. Эх, не догадался!»
Знали и об отце Милицы, старом боевом герое, грудь которого была вся увешена
орденами, пожалованными ему еще Императором Александром Вторым.
Интеллигенция скорее напоминала монашеский
орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было
узнать интеллигента и отличать его от других социальных групп.
Он отлично
знал, что для получения этого
ордена не нужно ни сражаться, ни жертвовать в приют, ни служить по выборам, а нужен только подходящий случай.
Переписывая доклады графа Литты в Рим, он
знал все подробности о ходе дел
ордена в России, но, конечно, не первому встречному стал бы их откровенно сообщать.
Все
знали явное доброжелательство Павла Петровича к
ордену святого Иоанна Иерусалимского, и как это ни странно, католический мир с надеждой взирал на русского монарха-схизматика.
В то время, когда в замке Гельмст рыцари
ордена меченосцев с часу на час ждали набега новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгороде, как мы уже
знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученного от московского князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Великого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отправленного к великому князю ответа, — посмотрим, что делалось тогда в самой Москве.
В то время, когда в замке Гельмст рыцари
ордена меченосцев с часу на час ждали набегов новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгороде, как мы уже
знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученного от московского князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Великого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отправленного к великому князю ответа, посмотрим, что делалось тогда в самой Москве.
— Да, и надо отдать честь
ордену иезуитов, эти пилюли — одно из нескольких удивительных их изобретений, служащее верным средством для устранения врагов церкви Христовой вообще и общества Иисуса в частности. Патер Флорентий, хотя мы и называем эти пилюли его именем, сам, кажется, не
знает их состава.
Когда в Москве
узнали, что граф Аракчеев отклонил намерение государя Александра Павловича сделать его мать, Елизавету Андреевну Аракчееву, статс-дамой, и пожаловать ей
орден святой Екатерины, то даже эта скромность стоявшего на вершине власти человека была истолкована досужими москвичами как следствие необычайного, будто, самомнения Аракчеева.
Митрополит хорошо
знал, кто скрывается под мальтийскою мантиею и к чему хотят вести Россию, возлагая на ее государя корону великого магистра
ордена святого Ионна Иерусалимского.
Это исчезновение живого человека было, на самом деле, до того полно и бесследно, что Ольга Николаевна Хвостова, ничего, кстати сказать, не знавшая о делах сына и радовавшаяся лишь его успехам по службе, так как Петр Валерианович хотя писал ей, исполняя ее желание, не менее раза в неделю, но письма его были коротки, уведомляли лишь о том, что он жив и здоров или же о каком-нибудь важном случае его жизни, как то: получение чина,
ордена — встревоженная его продолжительным и ничем необъяснимым молчанием, сама поехала в Новгород и там
узнала лишь, что сына ее куда-то увезли, но куда — этого не мог ей никто сказать, так как никто этого, и на самом деле, не
знал.
Взгляды, по временам бросаемые Владиславом Станиславовичем на иезуита, давали понять, что его откровенность есть результат далеко не опрометчивости молодости и что он
знает, что дело, которое ведет
орден мальтийских рыцарей, затрагивает интересы партии, во главе которой стоит Грубер, в гораздо более сильной степени, нежели старался сейчас объяснить ему аббат. Христианские чувства добрых католиков хотя и играли тут роль, но не в смысле горячего сочувствия к борьбе
ордена с западными безбожниками.
Родзевич
знал хорошо, что Ватикан, явно покровительствующий
ордену мальтийских рыцарей, тайно опирался на все же могущественнейший, хотя и считавшийся уничтоженным,
орден иезуитов в деле распространения главенства папы над обширной Россией.
«Его императорское величество, — сказано было в этой конвенции, — с одной стороны соизволяя изъявить знаменитому мальтийскому
ордену свое благоволение, внимание и уважение и распространить в областях своих заведение сего
ордена, существующее уже в Польше и особливо в присоединенных ныне к Российской державе областях польских, и желая также доставить собственным своим подданным, кои могут быть приняты в знаменитый мальтийский
орден, все выгоды и почести, из сего проистекающие; с другой стороны, державный мальтийский
орден и „его преимущество“ гроссмейстер,
зная всю цену благоволения его императорского величества к ним, важность и пользу такого заведения в Российской империи, и желая, со своей стороны, соответствовать мудрым и благотворительным распоряжениям его императорского величества всеми средствами и податливостью, совместными с установлениями и законами
ордена, с общего согласия между высокодоговаривающими странами условились об установлении сего
ордена в России».
Вскоре, как мы
знаем, состоялся торжественный въезд в столицу чрезвычайного посольства великого магистра
ордена мальтийских рыцарей.
Изумление достигло крайних пределов, когда
узнали, что вновь назначенный генерал-адъютант, кавалер
ордена Александра Невского удалился в Александро-Невскую лавру, отрастил бороду и, надев монашескую одежду, стал прилежно изучать церковный устав и выразил непременное желание идти в монахи.
Мак должен был
узнать из этого письма, что «прелестная Пеллегрина» была дочь заслуженного воина, покрытого самыми почтенными сединами, ранами и
орденами.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своею деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он
знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны
ордена.
И вот,
знаете, как сказано в писании: «не клянитесь никако», так поверьте, что это и должно быть справедливое, потому что сразу же после того, як я заклялся, сделался у меня оборот во всех мыслях и во всей моей жизни: покинул я свой «Чин явления истины» и совсем не стал смотреть конокрадов, а только одного и убивался: как бы мне где-нибудь в своем стану повстречать потрясователя основ и его сцапать, а потом вздеть на себя
орден по крайней мере не ниже того, как у отца Назария, а быть может, и высший.
Потому что: для чего же ему в самом деле все
узнавать, когда он уже один
орден имеет?
Он никого не
знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и
орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование.