Неточные совпадения
Все те, которые прекратили давно уже всякие знакомства и знались только, как выражаются, с помещиками Завалишиным да Полежаевым (знаменитые термины, произведенные от глаголов «полежать» и «завалиться», которые в большом ходу у нас на Руси, все равно как фраза: заехать
к Сопикову и Храповицкому, означающая всякие мертвецкие сны на боку, на
спине и во всех иных положениях, с захрапами, носовыми свистами и прочими принадлежностями); все те, которых нельзя было выманить из дому даже зазывом на расхлебку пятисотрублевой ухи с двухаршинными стерлядями и всякими тающими во рту кулебяками; словом,
оказалось, что город и люден, и велик, и населен как следует.
Среди их
оказались молодые, и они затеяли веселую игру: останавливая прохожих, прижимали их
к забору, краска на нем еще не успела высохнуть, и прохожий пачкал одежду свою на боку или на
спине.
Завтра все
окажется, — перебил старик, медленно поворачиваясь
к нему
спиною и направляясь
к разложенным на песке вершам.
Старик, который ухаживал за мной,
оказался доктором. Он тоже черкес, как пастухи и мои кунаки. Он объяснялся со мной только знаками, мазал меня, массировал, перевязывал, и, когда я обращался
к нему с вопросами, он показывал мне, что он не понимает и что говорить мне вредно. Это он показывал так: высовывал язык, что-то болтал, потом отрицательно качал головой, ложился на
спину, закрывал глаза, складывал руки на груди, представляя мертвого, и, показывая на язык, говорил...
Я начал говорить ему, что посягательство Капитолины на него совсем уж не так серьезно, как он его себе представляет, и что надо посмотреть и подождать. И даже, как
оказалось, ждать-то было недолго. Мы беседовали, сидя на полу перед печью
спинами к окнам. Время было близко
к полночи, и с той поры, как Коновалов пришел, прошло часа полтора-два. Вдруг сзади нас раздался дребезг стекол, и на пол шумно грохнулся довольно увесистый булыжник. Мы оба в испуге вскочили и бросились
к окну.
И, в совсем уже ином смысле, моя встреча с морем именно
оказалась прощанием с ним, двойным прощанием — с морем свободной стихии, которого передо мной не было и которое я, только повернувшись
к настоящему морю
спиной, восстановила — белым по серому — шифером по шиферу — и прощанием с тем настоящим морем, которое передо мной было и которое я, из-за того первого, уже не могла полюбить.