Неточные совпадения
— Отделавшись наконец, — заговорил он опять, — от тяжелого унынья, которое
овладело мною после смерти моей
жены, я вздумал было приняться, как говорится, за дело.
Молодая
жена, Александра Петровна, умная, гордая и красивая,
овладела совершенно нежным сердцем вдовца и возненавидела его любимицу, свою молоденькую, но уже прекрасную падчерицу.
И всегда он видел, что после насыщения жалобами отцом
овладевает горячий зуд, беспокойное желание обижать людей, издеваться над ними. Он шёл к старухе
жене, сидевшей у окна в сад, положив на колени ненужные руки, уставя пустые глаза в одну точку; он садился рядом с нею и зудел...
Я знаю, что мне под сорок лет, что она
жена другого, что она любит своего мужа; я очень хорошо знаю, что от несчастного чувства, которое мною
овладело, мне, кроме тайных терзаний и окончательной растраты жизненных сил, ожидать нечего, — я всё это знаю, я ни на что не надеюсь и ничего не хочу; но от этого мне не легче.
Мелочное, бессильно-язвительное недоброжелательство землемера, тихая покорность Степана перед таинственной и жестокой судьбой, молчаливое раздражение его
жены, вид детей, медленно, один за другим, умирающих от болотной лихорадки, — все это сливалось в одно гнетущее впечатление, похожее на болезненную, колючую, виноватую жалость, которую мы чувствуем, глядя пристально в глаза умной больной собаки или в печальные глаза идиота, которая
овладевает нами, когда мы слышим или читаем про добрых, ограниченных и обманутых людей.
(Беспокойство и нетерпение все более и более
овладевают им.)
Жена, вероятно, долго еще не возвратится…
Боязливая попечительность о соблюдении нравственности, похожая на заботу
жены Платона Михайлыча о здоровье своего мужа в «Горе от ума», — все больше и больше
овладевала Пушкиным в последние годы жизни.
И в то же время мечты, сладчайшие, заветные, волшебные мечты, от которых замирает душа и горит голова, закопошились в ее мозгах, и всем ее маленьким существом
овладел неизъяснимый восторг. Он, Топорков, хочет ее сделать своей
женой, а ведь он так статен, красив, умен! Он посвятил жизнь свою человечеству и… ездит в таких роскошных санях!
Бедным, запоздавшим на свете русским вольтерьянцем, очевидно, совсем
овладела шарлатанская клика его
жены, и Бодростин плясал под ее дудку: он более получаса читал пред Синтяниной похвальное слово Глафире Васильевне, расточал всякие похвалы ее уму и сердцу; укорял себя за несправедливости к ней в прешедшем и благоговейно изумлялся могучим силам спиритского учения, сделавшего Глафиру столь образцово-нравственною, что равной ей теперь как бы и не было на свете.
— Никакого тут святошества нет. Я употребляю слово „грех“ попросту. Я тобой хотел
овладеть, зная, что ты чужая
жена… и даже не думал ни о чем другом. И это было низко… Остальное ты знаешь. Стало, я же перед тобой и виноват. Я — никто другой — и довел тебя до покушения и перевернул всю тебя.
И когда я так чувствую свое бессилие, мною
овладевает бешенство — бешенство войны, которую я ненавижу. Мне хочется, как тому доктору, сжечь их дома, с их сокровищами, с их
женами и детьми, отравить воду, которую они пьют; поднять всех мертвых из гробов и бросить трупы в их нечистые жилища, на их постели. Пусть спят с ними, как с
женами, как с любовницами своими!
И бедной
женой постепенно
овладевает страстная жажда встречи со мной. Я единственный человек, который понял ее, и только мне она может рассказать многое! Но я упорно не еду и не попадаюсь ей на глаза. Не видела она меня давно, но мой мучительно-сладкий яд уже отравил ее. Муж, зевая, передает ей мои слова, а ей кажется, что она слышит мой голос, видит блеск моих глаз.
— Почему же не решиться… Я совершенно уверен, что сумею завязать с моей
женой ее первый и последний роман и таким образом окончательно
овладеть ее сердцем… Наивность и иллюзии скоро исчезнут и через пять лет у меня будет
жена — самая восхитительная из всех женщин.
В это же самое время теща его,
жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с
женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничего в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь
овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании
жены.