— Это уж… argumentum ad hominem [Аргумент к человеку (лат.); доказательство, основанное не на
объективных данных, а рассчитанное на чувства убеждаемого.], — сказал он перехваченным голосом.
Наша обычная, человеческая, научная медицина только ахнет от противопоставления «одних только жалоб на болезненные явления» «действительным страданиям, подтверждаемым
объективными данными»: многие болезни не представляют объективных данных и тем не менее, вопреки поучениям доктора Вредена, очень и очень «нуждаются в лечении».
Неточные совпадения
— Наши дни — не время для расширения понятий. Мы кружимся пред необходимостью точных формулировок, общезначимых,
объективных. Разумеется, мы должны избегать опасности вульгаризировать понятия. Мы единодушны в сознании необходимости смены власти, эго уже — много. Но действительность требует еще более трудного — единства, ибо сумма
данных обстоятельств повелевает нам отчислить и утвердить именно то, что способно объединить нас.
Ошибочно думать, что человечество живет в одном и том же
объективном,
данном извне мире.
И лучи этой целостной, божественной, логосной Истины падают и на научное, частичное познание, обращенное к
данной,
объективной мировой деятельности.
Таким образом устраняется кажущееся противоречие между личным характером религиозного опыта, устраняющим извне принудительно
данную догматику (ибо догматика не геометрия), и
объективной системой догматов, в которой выражается сверхличное (и как будто безличное), кафолическое, сознание церкви.
С
объективной точки зрения пафос ортодоксии есть явление социального порядка, он порожден социальной обыденностью, обязанностью в
данной группировке исповедовать одно и то же и принуждать других к этому исповеданию.
Эту еще единственную тогда эпопею Коммуны я набросал по выпускам книги, которые при мне и выходили в Париже. Авторы ее Ланжалле и Каррьер, приятели Вырубова и М.М.Ковалевского, тогда еще безвестные молодые люди, составили свой труд по фактическим
данным, без всякой литературной отделки, суховато, но дельно и в
объективном, очень порядочном тоне, с явной симпатией тому, что было в идее Парижской коммуны двигательного и справедливого.
Человек почувствовал себя свободным, не прикованным ни к какому
объективному, извне
данному космическому порядку.
Там вновь откроются человеку и Бог и небо, а не только дьявол и ад, но не как
объективный порядок,
данный человеку извне, а как встреча с последней глубиной человеческого духа, как изнутри открывающиеся реальности.