Неточные совпадения
Смутное сознание той ясности, в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в
общее впечатление радостного чувства
жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну на колено другой и, взяв ее в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Проживя бо̀льшую часть
жизни в деревне и в близких сношениях с народом, Левин всегда в рабочую пору чувствовал, что это
общее народное возбуждение сообщается и ему.
Гостиница эта уже пришла в это состояние; и солдат в грязном мундире, курящий папироску у входа, долженствовавший изображать швейцара, и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница, и развязный половой в грязном фраке, и
общая зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол, и грязь, пыль и неряшество везде, и вместе какая-то новая современно железнодорожная самодовольная озабоченность этой гостиницы — произвели на Левиных после их молодой
жизни самое тяжелое чувство, в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимое гостиницей, никак не мирилось с тем, что ожидало их.
Левин часто любовался на эту
жизнь, часто испытывал чувство зависти к людям, живущим этою
жизнью, но нынче в первый paз, в особенности под впечатлением того, что он видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную, праздную, искусственную и личную
жизнь, которою он жил, на эту трудовую, чистую и
общую прелестную
жизнь.
Жизнь эта открывалась религией, но религией, не имеющею ничего
общего с тою, которую с детства знала Кити и которая выражалась в обедне и всенощной во Вдовьем Доме, где можно было встретить знакомых, и в изучении с батюшкой наизусть славянских текстов; это была религия возвышенная, таинственная, связанная с рядом прекрасных мыслей и чувств, в которую не только можно было верить, потому что так велено, но которую можно было любить.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для
общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы
жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей
жизни выбрать один и желать этого одного.
В женском вопросе он был на стороне крайних сторонников полной свободы женщин и в особенности их права на труд, но жил с женою так, что все любовались их дружною бездетною семейною
жизнью, и устроил
жизнь своей жены так, что она ничего не делала и не могла делать, кроме
общей с мужем заботы, как получше и повеселее провести время.
Он не только не любил семейной
жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому
общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более — смешное.
Ответа не было, кроме того
общего ответа, который дает
жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере, до ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном
жизни.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то
общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на
жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на
жизнь как на обряд
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни
общих мнений, ни страстей.
С первой молодости он держал себя так, как будто готовился занять то блестящее место в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому, хотя в его блестящей и несколько тщеславной
жизни, как и во всех других, встречались неудачи, разочарования и огорчения, он ни разу не изменил ни своему всегда спокойному характеру, ни возвышенному образу мыслей, ни основным правилам религии и нравственности и приобрел
общее уважение не столько на основании своего блестящего положения, сколько на основании своей последовательности и твердости.
Она знала
жизнь в пределах, поставленных ее опыту, но сверх
общих явлений видела отраженный смысл иного порядка.
Да и что значит на
общих весах
жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки?
В
общем это — Россия, и как-то странно допустить, что такой России необходимы жандармские полковники, Любаша, Долганов, Маракуев, люди, которых, кажется, не так волнует
жизнь народа, как шум, поднятый марксистами, отрицающими самое понятие — народ.
Он внимательно следил за
жизнью Думы, посещал ее, и ему казалось, что все партии реорганизуются, подвигаясь в
общем налево.
— Заслуживает. А ты хочешь показать, что способен к ревности? — небрежно спросила она. — Кумов — типичный зритель. И любит вспоминать о Спинозе, который наслаждался, изучая
жизнь пауков. В нем, наконец, есть кое-что
общее с тобою… каким ты был…
Он видел, что
общий строй ее мысли сроден «кутузовщине», и в то же время все, что говорила она, казалось ему словами чужого человека, наблюдающего явления
жизни издалека, со стороны.
Эти ее анекдоты очень хорошо сливались с ее же рассказами о маленьких идиллиях и драмах простых людей, и в
общем получалась картина морально уравновешенной
жизни, где нет ни героев, ни рабов, а только — обыкновенные люди.
— Говорить можно только о фактах, эпизодах, но они — еще не я, — начал он тихо и осторожно. —
Жизнь — бесконечный ряд глупых, пошлых, а в
общем все-таки драматических эпизодов, — они вторгаются насильственно, волнуют, отягощают память ненужным грузом, и человек, загроможденный, подавленный ими, перестает чувствовать себя, свое сущее, воспринимает
жизнь как боль…
«Нужен дважды гениальный Босх, чтоб превратить вот такую действительность в кошмарный гротеск», — подумал Самгин, споря с кем-то, кто еще не успел сказать ничего, что требовало бы возражения. Грусть, которую он пытался преодолеть, становилась острее, вдруг почему-то вспомнились женщины, которых он знал. «За эти связи не поблагодаришь судьбу… И в
общем надо сказать, что моя
жизнь…»
— «Скучную историю» Чехова — читали? Забавно, а? Профессор всю
жизнь чему-то учил, а под конец — догадался: «Нет
общей идеи». На какой же цепи он сидел всю-то
жизнь? Чему же — без
общей идеи — людей учил?
В
общем было как-то непоколебимо, навсегда скучно, и явилась мысль, что Иноковы, Кутузовы и другие люди этого типа рискуют свободой и
жизнью — бесполезно, не победить им, не разрушить эту теплую, пыльную скуку.
На ее взгляд, во всей немецкой нации не было и не могло быть ни одного джентльмена. Она в немецком характере не замечала никакой мягкости, деликатности, снисхождения, ничего того, что делает
жизнь так приятною в хорошем свете, с чем можно обойти какое-нибудь правило, нарушить
общий обычай, не подчиниться уставу.
Впрочем, Ольга могла только поверхностно наблюдать за деятельностью своего друга, и то в доступной ей сфере. Весело ли он смотрит, охотно ли ездит всюду, является ли в условный час в рощу, насколько занимает его городская новость,
общий разговор. Всего ревнивее следит она, не выпускает ли он из вида главную цель
жизни. Если она и спросила его о палате, так затем только, чтоб отвечать что-нибудь Штольцу о делах его друга.
— Что ж? примем ее как новую стихию
жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это
общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от
жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
Бабушка, бесспорно умная женщина, безошибочный знаток и судья крупных и
общих явлений
жизни, бойкая хозяйка, отлично управляет своим маленьким царством, знает людские нравы, пороки и добродетели, как они обозначены на скрижалях Моисея и в Евангелии.
«Еще не выросла, не выбилась из этих
общих мест
жизни. Провинция!» — думал Райский сердито, ходя по комнате.
Ум везде одинаков: у умных людей есть одни
общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций, одежд, языка, религий, даже взгляда на
жизнь.
Между тем
общее впечатление, какое производит наружный вид Лондона, с циркуляциею народонаселения, странно: там до двух миллионов жителей, центр всемирной торговли, а чего бы вы думали не заметно? —
жизни, то есть ее бурного брожения.
Я с большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам Индийского океана, но с глубокой тоской следил в китайских кварталах за
общим потоком китайской
жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих людей.
Все эти народы образуют одну
общую физиономию, характер, склад ума — словом,
общую нравственную
жизнь в главных ее чертах, но с бесчисленными оттенками, которыми один народ отличается от другого.
Офицеры содержат
общий стол и так строго придерживаются этого офицерско-семейного образа
жизни, что редко отлучаются от обеда.
В пользу женитьбы вообще было, во-первых, то, что женитьба, кроме приятностей домашнего очага, устраняя неправильность половой
жизни, давала возможность нравственной
жизни; во-вторых, и главное, то, что Нехлюдов надеялся, что семья, дети дадут смысл его теперь бессодержательной
жизни. Это было за женитьбу вообще. Против же женитьбы вообще было, во-первых,
общий всем немолодым холостякам страх за лишение свободы и, во-вторых, бессознательный страх перед таинственным существом женщины.
О будущей
жизни он тоже никогда не думал, в глубине души нося то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение,
общее всем земледельцам, что как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в другую — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, желудь в дуб, так и человек не уничтожается, но только изменяется.
Среди них считались обязательными не только воздержание, суровость
жизни, правдивость, бескорыстие, но и готовность жертвовать всем, даже своею
жизнью, для
общего дела.
Та
общая нить, которая связывает людей, порвалась сама собой, порвалась прежде, чем успела окрепнуть, и Привалов со страхом смотрел на ту цыганскую
жизнь, которая царила в его доме, с каждым днем отделяя от него жену все дальше и дальше.
Национальность, как ступень индивидуализации в
жизни общества, есть сложное историческое образование; она определима не только кровью, — раса есть зоология, праисторическая материя, — но также языком, не только землей, но прежде всего
общей исторической судьбой.
Женское частное сострадание может привести к увеличению страданий, ибо оно не видит
общей перспективы человеческой
жизни, целиком захвачено временно-частным.
Это
общее и роднящее чувствуется на вершинах духовной
жизни русского и польского народа, в мессианском сознании.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал
жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер
общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
— Вы, милостивый государь, войдите в мое положение… Посудите сами, какую, ну, какую, скажите на милость, какую пользу мог я извлечь из энциклопедии Гегеля? Что
общего, скажите, между этой энциклопедией и русской
жизнью? И как прикажете применить ее к нашему быту, да не ее одну, энциклопедию, а вообще немецкую философию… скажу более — науку?
— Они говорят правду. То, что называют возвышенными чувствами, идеальными стремлениями, — все это в
общем ходе
жизни совершенно ничтожно перед стремлением каждого к своей пользе, и в корне само состоит из того же стремления к пользе.
Рахметовы — это другая порода; они сливаются с
общим делом так, что оно для них необходимость, наполняющая их
жизнь; для них оно даже заменяет личную
жизнь.
— Это уж гораздо несомненнее, чем вопрос о природном размере умственных сил. Да, организм женщины крепче противится материальным разрушительным силам, — климату, погоде, неудовлетворительной пище. Медицина и физиология еще мало занимались подробным разбором этого; но статистика уже дала бесспорный
общий ответ: средняя продолжительность
жизни женщин больше, чем мужчин. Из этого видно, что женский организм крепче.
Артистический период оставляет на дне души одну страсть — жажду денег, и ей жертвуется вся будущая
жизнь, других интересов нет; практические люди эти смеются над
общими вопросами, презирают женщин (следствие многочисленных побед над побежденными по ремеслу).
Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их? Ни мысли, ни заботы о своем общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении; вся
жизнь, все усилия устремлены к
общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие — свою бедность и идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины, интерес науки, интерес искусства, humanitas [гуманизм (лат.).] — поглощает все.
Общие вопросы, гражданская экзальтация — спасали нас; и не только они, но сильно развитой научный и художественный интерес. Они, как зажженная бумага, выжигали сальные пятна. У меня сохранилось несколько писем Огарева того времени; о тогдашнем грундтоне [основном тоне (от нем. Grundton).] нашей
жизни можно легко по ним судить. В 1833 году, июня 7, Огарев, например, мне пишет...
В этом жизненном реализме было то
общее, симпатическое, что нас связывало; хотя
жизнь и развитие наше были так розны, что мы во многом расходились.
От Гарибальди я отправился к Ледрю-Роллену. В последние два года я его не видал. Не потому, чтоб между нами были какие-нибудь счеты, но потому, что между нами мало было
общего. К тому же лондонская
жизнь, и в особенности в его предместьях, разводит людей как-то незаметно. Он держал себя в последнее время одиноко и тихо, хотя и верил с тем же ожесточением, с которым верил 14 июня 1849 в близкую революцию во Франции. Я не верил в нее почти так же долго и тоже оставался при моем неверии.