Неточные совпадения
— Я не высказываю своего мнения о том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как
к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он,
обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим
наукам дано преимущество пред реальными.
— Но, — сказал Сергей Иванович, тонко улыбаясь и
обращаясь к Каренину, — нельзя не согласиться, что взвесить вполне все выгоды и невыгоды тех и других
наук трудно и что вопрос о том, какие предпочесть, не был бы решен так скоро и окончательно, если бы на стороне классического образования не было того преимущества, которое вы сейчас высказали: нравственного — disons le mot [скажем прямо] — анти-нигилистического влияния.
— Не правда ли-с? — продолжал Петр Петрович, приятно взглянув на Зосимова. — Согласитесь сами, — продолжал он,
обращаясь к Разумихину, но уже с оттенком некоторого торжества и превосходства и чуть было не прибавил: «молодой человек», — что есть преуспеяние, или, как говорят теперь, прогресс, хотя бы во имя
науки и экономической правды…
Наука и жизнь несомненно раскроют, в три-четыре года, еще шире горизонты мыслей и стремлений ваших, а если и после университета пожелаете снова
обратиться к вашей — »идее», то ничто не помешает тому.
Тщетно я
обращался ко всем властям земным о допущении меня
к преподаванию
наук сих; тщетно угрожал им карою земною и небесною; тщетно указывал на растление, царствующее в сердцах чиновнических — тщетно!
— Ах, дядюшка, вы все с своими
науками!.. Вообразите, — продолжал я, с необыкновенною развязностью, любезно осклабляясь и
обращаясь снова
к Обноскиной, — мой дорогой дядюшка до такой степени предан
наукам, что откопал где-то на большой дороге какого-то чудодейственного, практического философа, господина Коровкина; и первое слово сегодня ко мне, после стольких лет разлуки, было, что он ждет этого феноменального чудодея с каким-то судорожным, можно сказать, нетерпением… из любви
к науке, разумеется…
Обратишься к человеку
науки, который затормозит естественный процесс умирания, подольет в лампаду чего-то не настоящего, а «заменяющего», и заставит ее лишний срок чадить.
Оставляю ученые рассуждения и
обращаюсь к своей материи. Батенька не хотели наслаждаться одним удовольствием, доставляемым ученостью сыновей своих, и пожелали разделить свое с искренними приятелями своими. На таков конец затеяли позвать гостей обедать на святках. И перебранили же маменька и званых гостей, и учивших нас, и кто выдумал эти глупые
науки! И вое однако ж тихомолком, чтоб батенька не слыхали; все эти проклятия ушли в уши поварки, когда приходила требовать масла, соли, оцета, родзынков и проч.
— Объясняю, — резал Петрусь. — Знание ли предмета составило
науку, или
наука открыла в человеке знание? Поясняю следующим предложением: человек постиг грамматику и составил ее: ergo, до того не было ее. Каким же образом он постигал ту
науку, которой еще не было?
Обращаюсь к первому предложению: знание ли от
науки или
наука от знания?
Этот вопрос для такого ума, как Петруся, был тьфу! Он (то есть Петрусь) немножко обиделся таким легким да еще и из грамматики, вопросом. А слышав, что Алексей Пантелеймонович и учен, и много сам знает, решился поворотить его в другую сторону, и потому вдруг ему отрезал:"Прежде, нежели я отвечаю на ваше пред^. ложение, дозволяю себе
обратиться к вам с кратким вопросом, имеющим связь с предыдущим: знание от
науки или
наука от знания?"
Его можно было бы сравнить в этом с алхимиком, который долго искавши философского камня, убеждается наконец в нелепости алхимии, но вместо нее
обращается к истинной
науке и делает в ней новые открытия.
Если мы
обратимся к истории, то найдем, что из простолюдинов наших очень нередко выходили люди, отличавшиеся и силой души, и светлым умом, и чистым благородством своих стремлений, в самых трудных положениях, на самых высоких степенях государственных, в самых разнообразных отраслях
наук и искусств.
Ну, а чем же виноват больной, который
обращается к врачу за помощью, а должен ему платить за удовольствие безрезультатно лечиться по «способу, выработанному
наукой»?
Усадив меня сбоку от себя за стол,
к корзинке с булками и стакану чая, она сообщила мне, что, уладив мое поступление на службу (
к чему я был обязан при моем исключении из корпуса), она
обратилась к сведущим людям, с помощию которых так же тихо и благонадежно устроила для меня возможность заниматься
науками.
„Неофитом
науки“ я почувствовал себя
к переходу на второй курс самобытно, без всякого влияния кого-нибудь из старших товарищей или однокурсников. Самым дельным из них был мой школьный товарищ Лебедев, тот заслуженный профессор Петербургского университета, который
обратился ко мне с очень милым и теплым письмом в день празднования моего юбилея в Союзе писателей, 29 октября 1900 года. Он там остроумно говорит, как я, начав свое писательство еще в гимназии, изменил беллетристике, увлекшись ретортами и колбами.
«Мал мыслью и способностью найтись в убеждениях красноречия, ибо холоденское благородное общество превышает всякое красноречие имеющих дар на оное. Вспомните, мм. гг., что место сие (Петербург) дало нам начало и
науки и возвело нас на степень, ныне при нас имеющуюся, и что дети и младые родственники наши последуют под тот же покров нашего начала, или, так сказать, во вторую природу, и наконец
обратимся духом
к слову Божию: „Блаженни милостивии, яко тии помилованы будут“. С истинным почтением» и проч.
Тредьяковский (с гордостью охорашиваясь). Чего мы не возможем?.. О! го, го!.. И доложить вам осмеливаюсь, что стоит только некоторые слова, резвунчики, прыгунчики, как горные козочки, вытеснить, а на место их вогнать траурные и тяжелые, как черные волы, с трудом раздирающие плугом утробу земную. Однако ж дозвольте
обратиться к предпринятому мною труду в честь его светлости, великого покровителя
наук и благодетеля России.
Он его сравнивал с парижскими известностями,
к которым
обращался несколько раз. Те, быть может, и шарлатаны, и деньгу любят, но формы у них есть, декорум, уважение
к своей
науке и
к страданиям пациентов. А у этого кутейника ничего кроме грубости и зубоскальства не только над больным, но даже и над своею
наукой, которую он ни в грош не ставит, рисуется этим и цинически хапает деньги за визиты и консилиумы.