Неточные совпадения
— Именно, — тихо, но твердо ответил
дядя Миша и с наслаждением пустил в потолок длинную струю дыма, а Любаша
обратилась к Самгину...
— Эку дичь порешь ты,
дядя Митрий, — сказал усатый Петр и
обратился к Самгину...
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь
к кустам, стала рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его
дядей, был не совсем слепой,
обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
Мальчик смеялся, слушая эти описания, и забывал на время о своих тяжелых попытках понять рассказы матери. Но все же эти рассказы привлекали его сильнее, и он предпочитал
обращаться с расспросами
к ней, а не
к дяде Максиму.
— Ну, этот, положим, соврал. Один вас любит, а другой у вас заискивает; а я вам вовсе льстить не намерен, было бы вам это известно. Но не без смысла же вы: вот рассудите-ка меня с ним. Ну, хочешь, вот князь нас рассудит? —
обратился он
к дяде. — Я даже рад, князь, что вы подвернулись.
— Ну чего, подлый человек, от нее добиваешься? — сказала она, толкая в дверь Василья, который торопливо встал, увидав ее. — Довел девку до евтого, да еще пристаешь, видно, весело тебе, оголтелый, на ее слезы смотреть. Вон пошел. Чтобы духу твоего не было. И чего хорошего в нем нашла? — продолжала она,
обращаясь к Маше. — Мало тебя колотил нынче
дядя за него? Нет, все свое: ни за кого не пойду, как за Василья Грускова. Дура!
— Что и?.. В том-то и дело, что не и! — возразила Настенька. — Послушайте,
дядя, подите похлопочите об ужине… Как бы кстати была теперь Палагея Евграфовна! Как бы она обрадовалась тебе и как бы угостила тебя! —
обратилась она
к Калиновичу.
— M-м! — промычал Петр Иваныч, — я… привык
к нему. Помни же, Александр, что у тебя есть
дядя и друг — слышишь? и если понадобятся служба, занятия и презренный металл, смело
обратись ко мне: всегда найдешь и то, и другое, и третье.
Ченцов же, по большей части сердя
дядю без всякой надобности разными циническими выходками, вдруг иногда
обращался к нему как бы
к родной матери своей, с полной откровенностью и даже любовью.
— Ну, ребята, — продолжал Перстень, — собирайтесь оберегать его царскую милость. Вот ты, боярин, — сказал он,
обращаясь к Серебряному, — ты бы сел на этого коня, а я себе, пожалуй, вот этого возьму. Тебе,
дядя Коршун, я чай, пешему будет сподручнее, а тебе, Митька, и подавно!
— Именно, именно, — подхватил
дядя, — именно! мужичков отпустим, а потом и поговорим, знаешь, эдак, приятельски, дружески, основательно! Ну, — продолжал он скороговоркой,
обращаясь к мужикам, — теперь ступайте, друзья мои. И вперед ко мне, всегда ко мне, когда нужно; так-таки прямо ко мне и иди во всякое время.
— Значит, все кончено, — сказал
дядя, сухо
обращаясь к Обноскину и почти не глядя на него. — Татьяна Ивановна, пожалуйте вашу руку. Едем!
— Сережа! ты в заблуждении; это клевета! — вскричал
дядя, покраснев и ужасно сконфузившись. — Это они, дураки, не поняли, что он им говорил! Он только так… какой тут медный грош!.. А тебе нечего про все поминать, горло драть, — продолжал
дядя, с укоризною
обращаясь к мужику, — тебе ж, дураку, добра пожелали, а ты не понимаешь, да и кричишь!
— Сучку поцеловал! кувшин облизал!
дядя Ерошка сучку поцеловал! — закричали вдруг казачата, гонявшие кубари под окном,
обращаясь к проулку. — Сучку поцеловал! Кинжал пропил! — кричали мальчишки, теснясь и отступая.
— Да кому итти? — отозвался урядник. —
Дядя Бурлак ходил, Фомушкин ходил, — сказал он не совсем уверенно. — Идите вы, что ли? Ты да Назар, —
обратился он
к Луке, — да Ергушов пойдет; авось проспался.
Первый вопрос, с каким он
обращался к дедушке Кондратию, когда тот приходил навестить его, был всегда следующий: «Ну, что,
дядя, как ловится рыбка?» Нередко дух Глеба проникался тревогою и сомнением.
— Ну, посмотри,
дядя, не глупый ли он, а? — подхватил рыбак,
обращаясь к Кондратию и указывая ему головою на сына.
Все помыслы рыбака исключительно
обращались на
дядю Акима и его мальчика, и чем более соображал он об этом предмете, тем более приходил
к счастливым выводам.
— Что ж, дело,
дядя Аким, — подхватил он, снова
обращаясь к гостю, — наше ремесло не ледащее.
— Что же,
дядя, деньги-то давай! —
обратился к нему мужик.
— Ведь дядя-то Савельич правду говорит, ребята! — сказая один из ямщиков,
обращаясь к своим товарищам.
Скряга
дядя заплатил за него тысяч пять; но поклялся, что уж в другой раз он племянника не пожалеет и
обратится к прокурору.
Дядя Антон, успокоенный каждый раз таким увещанием, брал топор, нахлобучивал поглубже на глаза шапку и снова принимался за работу. Так повторялось неоднократно, пока наконец воз не наполнился доверху хворостом. Внимание мужика исключительно
обратилось тогда
к племяннику; его упорное неповиновение как бы впервые пришло ему в голову, и он не на шутку рассердился.
Мы хотели указать на наших ученых — на то, как г. Вельтман считал Бориса Годунова
дядею Федора Ивановича; как г. Сухомлинов находил черты народности у Кирилла Туровского, потому что у него, как и в народных песнях, говорится: весна пришла красная; как г. Беляев доказывал, что древнейший способ наследства — есть наследство по завещанию; как г. Лешков утверждал, что в древней Руси не
обращались к знахарям и ворожеям, а
к врачу, который пользовался особенным почтением; как г. Соловьев (в «Атенее») уличал г. Устрялова в том, что он вместо истории Петра сочинил эпическую поэму, даже с участием чудесного; как г. Вернадский сочинил историю политической экономии по диксионеру Коклена и Гильомена; как г.
Илья, увидав
дядю, замолк, опять мрачно опустил глаза куда-то на лавку и заговорил,
обращаясь к старосте...
— Н… да, — протянула г-жа Фаворская снисходительно, но в этом согласии слышалось отрицание. — Не находите ли вы, —
обратилась она опять
к дяде, — что младшему мальчику больше идет его ермолочка, чем старшему мундир?.. Так хорошо, когда люди знают свое место. Вы… не находите этого? — с некоторой тревогой переспросила она.
В кабинете мы застали и г-на Менделя. Он проводил ладонями по своей шелковистой бороде, и на лбу его виднелась глубокая морщина.
Дядя имел тоже озабоченный вид. Когда мы вошли в кабинет, он запер за нами дверь и спустил гардину. Потом уселся в кресло и некоторое время задумчиво играл ножом для разрезывания книг. Потом, взглянув на нас, он сказал,
обращаясь к Менделю-отцу...
— Да, тридцать тысяч будет, пожалуй, — согласился Сергей Никанорыч. — У вашего дедушки было огромадное состояние, — сказал он,
обращаясь к Матвею. — Огромадное! Всё потом осталось вашему отцу и вашему
дяде. Ваш отец помер в молодых летах, и после него всё забрал
дядя, а потом, значит, Яков Иваныч. Пока вы с маменькой на богомолье ходили и на заводе тенором пели, тут без вас не зевали.
Собравшиеся (в числе их присутствовал старый буфетчик, по прозвищу
Дядя Хвост,
к которому все с почтением
обращались за советом, хотя только и слышали от него, что: вот оно как, да; да, да, да) начали с того, что на всякий случай для безопасности заперли Капитона в чуланчик с водоочистительной машиной и принялись думать крепкую думу.
— Покажь-ка, ваше степенство, твою матку, — молвил
дядя Онуфрий,
обращаясь к Стуколову.
— Дело говоришь, — заметил
дядя Онуфрий, — лишний человек в пути не помеха. Кидай, ребята! — промолвил он,
обращаясь к лесникам, снова принимаясь за шапку.
— Экой ты удатной какой, господин купец, — молвил
дядя Онуфрий. — Кого облюбовал, тот тебе и достался… Ну, ваше степенство, с твоим бы счастьем да по грибы ходить… Что ж, одного Артемья берешь аль еще конаться [Конаться — жребий метать.] велишь? — прибавил он,
обращаясь к Патапу Максимычу.
— Не в кабаке, чай, будет, не перед стойкой, — отвечал Патап Максимыч. — Напиться не дам. А то, право, не ладно, как Снежковы после проведают, что в самое то время, как они у нас пировали, родной
дядя на запоре в подклете, ровно какой арестант, сидел. Так ли, кум, говорю? — прибавил Чапурин,
обращаясь к Ивану Григорьичу.
— Ерихоны, дуй вас горой!.. Перекосило б вас с угла на угол, — бранился
дядя Елистрат, кладя в карманы оставшиеся куски белого и пеклеванного хлеба и пару соленых огурцов… — Ну, земляк, —
обратился он
к Алексею, потягиваясь и распуская опояску, — за хлеб, за соль, за щи спляшем, за пироги песенку споем!.. Пора, значит, всхрапнуть маленько. Стало брюхо что гора, дай Бог добресть до двора.
— Известно с какой!.. — с важностью ответил
дядя Елистрат. — Со стерлядью да со свежей осетриной… Да чтоб стерлядь-то живая была, не снулая — слышишь?.. А для верности подь-ко сюда, земляк, — сказал он,
обращаясь к Алексею, — выберем сами стерлядку-то, да пометим ее, чтоб эти собачьи дети надуть нас не вздумали.
— Ах ты, бабий сын, речистый какой пострел! — весело молвил
дядя Елистрат, хлопнув по плечу любимовца. — Щей подай, друг ты мой сердечный, да смотри в оба, чтобы щи-то были из самолучшей говядины… Подовые пироги ко щам — с лучком, с мачком, с перечком… Понимаешь?.. Сами бы в рот лезли… Слышишь?.. У них знатные щи варят — язык проглотишь, — продолжал
дядя Елистрат,
обращаясь к Алексею. — Еще-то чего пожуем, земляк?
Патап Максимыч, посмотрев на Петряя, подумал, что от подростка в пути большого проку не будет. Заметив, что не только
дядя Онуфрий, но и вся артель недовольна, что «подсыпке» ехать досталось, сказал,
обращаясь к лесникам...
— А я так знаю, — молвил
дядя Онуфрий,
обращаясь к паломнику. — Знаю, отчего вечор твоя матка на сторону воротила… Коли хочешь, скажу, чтобы мог ты понимать тайную силу Божию… Когда смотрел в матку-то, в котором часу?
— Первогодок? — спросил
дядя,
обращаясь к Ворсуньке.
— А как он не пустит-то? — сказала Матренушка. — Что у тебя, пожитков, что ли, больно много? Сборы, что ли, долгие у тебя пойдут? Пошла из дому по́ воду, а сама сюда — и дело с концом… Да чего тут время-то волочить — оставайся теперь же. Барыня пошлет сказать
дяде, чтоб он тебя не ждал. Как, Варварушка, по-твоему? — прибавила она,
обращаясь к Варваре Петровне.
—
Дядя Терентий! —
обращается к нему беловолосая нищенка. — Дяденька, родненький!
Не находя возможности
обратиться при таком положении дела
к самой княжне, князь Луговой решил, после некоторого колебания, переговорить с ее
дядей, Сергеем Семеновичем Зиновьевым. Для этого он заехал в нему однажды в послеобеденное время. Сергей Семенович внимательно выслушал молодого человека, но ответил на его просьбу, узнать намерение княжны относительно его, не сразу.
Дядя не иначе
обращался к своему племяннику, как местоимением вы.
Гаген поклонился офицеру, тут же находившемуся, шепнул ему что-то на ухо и, когда он вышел,
обратился с чувством и твердостию
к дяде нашему: „Выслушайте от меня, благороднейший господин, то, что произнес некогда пророк Исаия царю Езекию: устрой свой дом, ибо ты должен умереть и до вечера завтрашнего ж дня оставить мир сей”.
После каждой выходки Александра Васильевича государь
обращался к князю Горчакову и грозно требовал объяснения, говоря, что на его обязанности лежит вразумить его
дядю.
Молодость, красота, сравнительно светский лоск и кое-какое образование, данное ей матерью, а главное, ласковое отношение
к ней могущественного сына и
дяди, сделали то, что Дарья Васильевна
обращалась с ней как с дочерью, а девицы Энгельгардт как с подругою.
—
Дядя Михей, поезжай… Может и нашу нагоните, —
обратился тот же работник
к одному из крестьян.
Молодые люди столковались, и Афанасий Терентьевич
обратился к своему отцу с просьбой заслать сватов
к Федосею Иванову, как звали
дядю Елены Карповой.
—
Дядя Алфимыч здесь?.. —
обратился он с вопросом
к первому попавшемуся ему навстречу половому, одетому в белые рубашку и шаровары весьма сомнительной чистоты.
— Считай,
дядя Тимоха… — угрюмо
обратился к хозяину Заяц.