Неточные совпадения
В одной прислуга, музыка,
В другой — кормилка дюжая
С
ребенком,
няня старая
И приживалка тихая,
А в третьей — господа...
Агафья Михайловна вышла на цыпочках;
няня спустила стору, выгнала мух из-под кисейного полога кроватки и шершня, бившегося о стекла рамы, и села, махая березовою вянущею веткой над матерью и
ребенком.
Когда затихшего наконец
ребенка опустили в глубокую кроватку и
няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к
ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым лицом смотрел на
ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
Как только Левин подошел к ванне, ему тотчас же был представлен опыт, и опыт вполне удался. Кухарка, нарочно для этого призванная, нагнулась к
ребенку. Он нахмурился и отрицательно замотал головой. Кити нагнулась к нему, — он просиял улыбкой, уперся ручками в губку и запрукал губами, производя такой довольный и странный звук, что не только Кити и
няня, но и Левин пришел в неожиданное восхищение.
Няня понесла
ребенка к матери. Агафья Михайловна шла за ним с распустившимся от нежности лицом.
Ребенок кричал еще громче, закатываясь и хрипя.
Няня, махнув рукой, подошла к нему, взяла его с рук кормилицы и принялась укачивать на ходу.
Ему было девять лет, он был
ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у
няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Собрали мокрые пеленки;
няня вынула
ребенка и понесла его. Левин шел подле жены, виновато за свою досаду, потихоньку от
няни, пожимая ее руку.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью
ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка,
няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
— Несчастный
ребенок! — сказала
няня, шикая на
ребенка, и продолжала ходить.
— Каша а ла рюсс, прикажете? — сказал Татарин, как
няня над
ребенком, нагибаясь над Левиным.
И вот ввели в семью чужую…
Да ты не слушаешь меня…» —
«Ах,
няня,
няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«
Дитя мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь…» — «Я не больна:
Я… знаешь,
няня… влюблена».
«
Дитя мое, Господь с тобою!» —
И
няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
Лишь
няня к волосам,
дитя подымет вой:
«Где Гребень мой?»
И Гребень отыскался,
Да только в голове ни взад он, ни вперёд:
Лишь волосы до слёз дерёт.
И целый день, и все дни и ночи
няни наполнены были суматохой, беготней: то пыткой, то живой радостью за
ребенка, то страхом, что он упадет и расшибет нос, то умилением от его непритворной детской ласки или смутной тоской за отдаленную его будущность: этим только и билось сердце ее, этими волнениями подогревалась кровь старухи, и поддерживалась кое-как ими сонная жизнь ее, которая без того, может быть, угасла бы давным-давно.
—
Няня! Не видишь, что
ребенок выбежал на солнышко! Уведи его в холодок; напечет ему головку — будет болеть, тошно сделается, кушать не станет. Он этак у тебя в овраг уйдет!
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам шел, по деревне шел, все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь входил, наконец, в избу и готовился схватить похитителя своей ноги,
ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к
няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле
няни.
— Отчего это,
няня, тут темно, а там светло, а ужо будет и там светло? — спрашивал
ребенок.
Няня между тем уж рисует другую картину воображению
ребенка.
Не все резв, однако ж,
ребенок: он иногда вдруг присмиреет, сидя подле
няни, и смотрит на все так пристально. Детский ум его наблюдает все совершающиеся перед ним явления; они западают глубоко в душу его, потом растут и зреют вместе с ним.
В иную минуту казалось, что я
ребенок, что
няня рассказала мне чудную сказку о неслыханных людях, а я заснул у ней на руках и вижу все это во сне.
Одно существо поняло положение сироты; за ней была приставлена старушка
няня, она одна просто и наивно любила
ребенка. Часто вечером, раздевая ее, она спрашивала: «Да что же это вы, моя барышня, такие печальные?» Девочка бросалась к ней на шею и горько плакала, и старушка, заливаясь слезами и качая головой, уходила с подсвечником в руке.
Колобов совсем отвык от маленьких
детей и не знал, как ему разговаривать с Устюшей. Впрочем, девочка недолго оставалась у отца и убежала в кухню к
няне.
— Не поехала, — сказала
няня, входя и протягивая руки за
ребенком.
Вечером последнего из этих трех дней Женни сидела у печки, топившейся в ее спальне. На коленях она держала младшего своего
ребенка и, шутя, говорила ему, как он будет жить и расти.
Няня Абрамовна сидела на кресле и сладко позевывала.
— Ты… не думай,
няня… Я клянусь тебе
детьми, отцом клянусь, я ничего…
Милая моя сестрица также была испугана и также сидела на руках своей
няни; вдруг вошла княжна-калмычка и сказала, что барыня спрашивает к себе
детей.
Услышишь о свадьбе, пойдешь посмотреть — и что же? видишь прекрасное, нежное существо, почти
ребенка, которое ожидало только волшебного прикосновения любви, чтобы развернуться в пышный цветок, и вдруг ее отрывают от кукол, от
няни, от детских игр, от танцев, и слава богу, если только от этого; а часто не заглянут в ее сердце, которое, может быть, не принадлежит уже ей.
Когда я стал поправляться, заболел у меня
ребенок скарлатиной. Лечили его А.П. Чехов и А.И. Владимиров. Только поправился он — заболела сыпным тифом
няня. Эти болезни были принесены мной из трущоб и моими хитрованцами.
—
Дети — большое счастие в жизни! — сказал Крупов. — Особенно нашему брату, старику, как-то отрадно ласкать кудрявые головки их и смотреть в эти светлые глазенки. Право, не так грубеешь, не так падаешь в ячность, глядя на эту молодую травку. Но, скажу вам откровенно, я не жалею, что у меня своих
детей нет… да и на что? Вот дал же бог мне внучка, состареюсь, пойду к нему в
няни.
Часа через три она совсем выехала из своей казенной квартиры в предполагаемую гостиницу, где взяла нумер в одну комнату, в темном уголке которого она предположила поместить
ребенка с
няней, а светлую часть комнаты заняла сама.
Няня поспешно унесла
ребенка.
Затем Елена велела поскорее уложить
ребенка спать, съела две баранки, которых, ехав дорогой, купила целый фунт, остальные отдала
няне и горничной. Те, скипятив самовар, принялись их кушать с чаем; а Елена, положив себе под голову подушку, улеглась, не раздеваясь, на жестком кожаном диване и вскоре заснула крепким сном, как будто бы переживаемая ею тревога сделала ее более счастливою и спокойною…
В настоящее время я нуждой доведена до последней степени нищеты; если вы хотите, то можете на мне жениться, но решайтесь сейчас же и сейчас же приезжайте ко мне и не дайте умереть с голоду моему
ребенку!» Надписав на конверте письма: «Николаю Гаврилычу Оглоблину», Елена отправила его с
нянею, приказав ей непременно дожидаться ответа.
«При
детях, при
няне!» думал я.
В первой детской мальчики спали. Во второй детской
няня зашевелилась, хотела проснуться, и я представил себе то, чтò она подумает, узнав всё, и такая жалость к себе охватила меня при этой мысли, что я не мог удержаться от слез, и, чтобы не разбудить
детей, выбежал на цыпочках в коридор и к себе в кабинет, повалился на свой диван и зарыдал.
Он сначала мысленно видел себя еще
ребенком, белокурым, кудрявым, резвым, шаловливым мальчиком, любимцем-баловнем родителей, грозой слуг и особенно служанок; он видел себя невинным воспитанником природы, играющим на коленях
няни, трепещущим при слове: бука — он невольно улыбался, думая о том, как недавно прошли эти годы, и как невероятно они погибли…
Он приставил к нему
няню, которая должна была строго наблюдать, чтобы
ребенок не «баловался», то есть не допускать меня до него.
Лиза (отдает
ребенка няне). Неужели все решится, Виктóр! (Целует его.)
Как во время короткого мгновения, когда сверкнет молния, глаз, находившийся в темноте, вдруг различает разом множество предметов, так и при появлении осветившего нас Селиванова фонаря я видел ужас всех лиц нашего бедствующего экипажа. Кучер и лакей чуть не повалились перед ним на колена и остолбенели в наклоне, тетушка подалась назад, как будто хотела продавить спинку кибитки.
Няня же припала лицом к
ребенку и вдруг так сократилась, что сама сделалась не больше
ребенка.
Няня, впрочем, знала хорошие доводы, что мне такая свобода была бы совершенно неприлична. Доводы эти заключались в том, что я —
дитя благородных родителей и отца моего все в городе знают.
Софья (тихо и точно
ребёнок).
Няня…
няня…
Дома в Москве уже все было по-зимнему, топили печи, и по утрам, когда
дети собирались в гимназию и пили чай, было темно, и
няня ненадолго зажигала огонь. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях, приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится мягко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение, они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, и вблизи них уже не хочется думать о горах и море.
Если же никого не было дома, то я оставался и ждал, разговаривал с
няней, играл с
ребенком или же в кабинете лежал на турецком диване и читал газету, а когда Анна Алексеевна возвращалась, то я встречал ее в передней, брал от нее все ее покупки, и почему-то всякий раз эти покупки я нес с такою любовью, с таким торжеством, точно мальчик.
Няня. И то мы примечаем, что во всем доме другие порядки пошли. (И барин другой стал, посмирнел совсем, и учителя стюдента взяли заместо немца, и Катерине-то Матвевне волю дали, и
детей всех распустили. Все другое стало, все по-новому пошло!)
Марья Васильевна(обиженно).Постой,
няня, я не допила еще. И что кричишь, точно с
ребенком, право. Вот теперь налей. (Подает чашку.)
Прошло два года. Третий год
Обрадовал супругов безнадежных:
Желанный сын, любви взаимной плод,
Предмет забот мучительных и нежных,
У них родился. В доме весь народ
Был восхищен, и три дня были пьяны
Все на подбор, от кучера до
няни.
А между тем печально у ворот
Всю ночь собаки выли напролет,
И, что страшнее этого,
ребенокВесь в волосах был, точно медвежонок.
— И, будет вам страсти рассказывать при
ребенке, — сказала
няня. — Иди, Катенька, спать, уж пора.
После пятилетнего ожидания я наконец получил в больнице жалованье в семьдесят пять рублей; на него и на неверный доход с частной практики я должен жить с женой и двумя
детьми; вопросы о зимнем пальто, о покупке дров и найме
няни — для меня тяжелые вопросы, из-за которых приходится мучительно ломать себе голову и бегать по ссудным кассам.
И тогда-то… — Вдруг проснулося
И заплакало
дитя.
Няня быстро встрепенулася
И взяла его, крестя.
И привольная и праздная
Жизнь покатится шутя…»
Эка песня безобразная!
—
Няня! дай-ка мне
дитя...