Неточные совпадения
Изредка доходили до слуха его какие-то, казалось, женские восклицания: «Врешь, пьяница! я никогда не позволяла ему такого грубиянства!» — или: «Ты не дерись, невежа, а ступай
в часть, там я тебе докажу!..» Словом, те слова, которые вдруг обдадут, как варом, какого-нибудь замечтавшегося двадцатилетнего юношу, когда, возвращаясь из
театра, несет он
в голове испанскую улицу,
ночь, чудный женский образ с гитарой и кудрями.
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина:
ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей
в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
Жизнь красавицы этого мира или «тряпичного царства», как называл его Райский, — мелкий, пестрый, вечно движущийся узор: визиты
в своем кругу,
театр, катанье, роскошные до безобразия завтраки и обеды до утра, и
ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна — чтоб не было остановок от пестроты.
— Аника Панкратыч, голубчик!.. — умолял Иван Яковлич, опускаясь перед Лепешкиным на колени. — Ей-богу, даже
в театр не загляну! Целую
ночь сегодня будем играть. У меня теперь голова свежая.
— Вон у нас Цынский (обер-полициймейстер) только месяц болен был, так студенты Москву чуть с ума не свели! И на улицах, и
в театрах, чуделесят, да и шабаш! На Тверском бульваре ям нарыли, чтоб липки сажать, а они
ночью их опять землей закидали. Вот тебе и республика! Коли который человек с умом — никогда бунтовать не станет. А вот шематоны да фордыбаки…
После обеда иногда мы отправлялись
в театр или
в кафе-шантан, но так как Старосмысловы и тут стесняли нас, то чаще всего мы возвращались домой, собирались у Блохиных и начинали играть песни. Захар Иваныч затягивал:"Солнце на закате", Зоя Филипьевна подхватывала:"Время на утрате", а хор подавал:"Пошли девки за забор"…
В Париже,
в виду Мадлены 13,
в теплую сентябрьскую
ночь, при отворенных окнах, — это производило удивительный эффект!
Приходилось
в одиннадцать часов
ночи посылать секретаря дежурить у подъезда цензора и ждать его возвращения из
театра, чтобы получить гранки.
— Какой теперь
театр?..
В два часа
ночи…
В одной из квартир жил закройщик лучшего портного
в городе, тихий, скромный, нерусский человек. У него была маленькая, бездетная жена, которая день и
ночь читала книги. На шумном дворе,
в домах, тесно набитых пьяными людьми, эти двое жили невидимо и безмолвно, гостей не принимали, сами никуда не ходили, только по праздникам
в театр.
Церковь не вмещала всех желавших войти сразу, народ толпился на улице, ожидая очереди, и под ярким мартовским солнцем, и
в сырую, холодную
ночь, до тех пор, пока от церкви не двинулась процессия к Малому
театру.
Первое, что мелькнуло сейчас
в моей памяти, — это солнечный мартовский день, снежное полотно, только что покрывшее за
ночь площадь, фигура розовой под солнцем девушки, которая выпрыгнула из кареты и исчезла вот
в этом самом подъезде Малого
театра. «Вся радостно сияет! Восходящая звезда!» И это было так давно…
В Тамбов я попал из Воронежа с нашим цирком, ехавшим
в Саратов. Цирк с лошадьми и возами обстановки грузился
в товарный поезд, который должен был отойти
в два часа
ночи. Окончив погрузку часов около десяти вечера, я пошел
в город поужинать и зашел
в маленький ресторанчик Пустовалова
в нижнем этаже большого кирпичного неоштукатуренного здания
театра.
В Струкову был, конечно, платонически и безнадежно, влюблен Вася, чего она не замечала. Уже десятки лет спустя я ее встретил
в Москве, где она жила после смерти своего мужа Свободина (Козиенко), умершего на сцене Александрийского
театра в 1892 году. От него у нее был сын Миша Свободин, талантливый молодой поэт, московский студент, застрелившийся неожиданно для всех. Я его встречал по
ночам в игорных залах Художественного кружка. Он втянулся
в игру, и, как говорили, проигрыш был причиной его гибели.
Она светилась, огни танцевали, гасли и вспыхивали. На Театральной площади вертелись белые фонари автобусов, зеленые огни трамваев; над бывшим Мюр и Мерилизом, над десятым надстроенным на него этажом, прыгала электрическая разноцветная женщина, выбрасывая по буквам разноцветные слова: «Рабочий кредит».
В сквере против Большого
театра, где бил
ночью разноцветный фонтан, толклась и гудела толпа. А над Большим
театром гигантский рупор завывал...
Он кутил, танцевал, изъяснялся
в любви, играл на домашних
театрах и писал
в бессонные
ночи стихи.
А между тем жизнь пахнула уже на него своим обаянием: он ходил
в театры, на гулянья, познакомился с четырехкурсными студентами, пропировал с ними целую
ночь в трактире и выучился без ошибки петь «Gaudeamus igitur» [«Будем веселиться» (лат.) — начальные слова старинной студенческой песни.].
Это время можно назвать одним из лучших для Московского
театра: Щепкин,
в полной зрелости своего таланта, работая над собою буквально и день и
ночь, с каждым днем шел вперед и приводил всех нас
в восхищение и изумление своими успехами.
Через силу оставишь
театр, придешь домой плясуньи
в глазах; ляжешь — плясуньи тут, и продумаешь всю
ночь о высоких прелестях бесподобных плясуньев, которых у нас,
в Короле, и не говори когда-либо увидеть! куда!
И зимой жили хорошо. Сняли городской
театр на всю зиму и сдавали его на короткие сроки то малороссийской труппе, то фокуснику, то местным любителям. Оленька полнела и вся сияла от удовольствия, а Кукин худел и желтел и жаловался на страшные убытки, хотя всю зиму дела шли недурно. По
ночам он кашлял, а она поила его малиной и липовым цветом, натирала одеколоном, кутала
в свои мягкие шали.
Насилу выбрались рыбники. Но не отъехали они от трактира и ста саженей, как вдруг смолкли шумные клики. Тихо… Ярманка дремлет. Лишь издали от тех мест, где
театры, трактиры и разные увеселительные заведения, доносятся глухие, нестройные звуки, или вдруг откуда-нибудь раздастся пьяный крик: «Караул!..» А ближе только и слышнá тоскливая песня караульщика-татарина, что всю
ночь напролет просидит на полу галереи возле хозяйской лавки с длинной дубиной
в руках.
Он выбежал из
театра с окровавленной нижней губой и, прибежав к себе
в отель, заперся. Запершись, просидел он три дня и три
ночи, занимаясь самосозерцанием и самобичеванием.
Пустая сцена провинциального
театра средней руки. Направо ряд некрашеных, грубо сколоченных дверей, ведущих
в уборные; левый план и глубина сцены завалены хламом. Посреди сцены опрокинутый табурет. —
Ночь. Темно.
Однако служил я на сцене 45 лет, а
театр вижу
ночью, кажется, только
в первый раз…
Нечто вроде клуба собиралось каждую
ночь и
в старинной кофейной, помещавшейся
в здании
театра Drury Lane, где тогда шли оперные спектакли,
в разгар сезона. Туда меня свел журналист и рассказывал мне историю этой кофейни, где когда-то засиживались до поздних часов и Кин, и Гаррик, и все знаменитости обоих столетий.
Тогда, сорок лет назад, даже
в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку
в десять гульденов (то есть нынешние двадцать крон), то вы могли провести целый день, до поздних часов
ночи, проделав весь цикл венских удовольствий, с обедом, ужином, кофе и разными напитками и прохладительными. Очень сносный обед стоил тогда всего один гульден, а кресло
в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
Дни и
ночи проводил он за работой
в своем кабинете при анатомическом
театре.
Нужно было теперь ждать до утра, оставаться здесь ночевать, а был еще только шестой час, и им представлялись длинный вечер, потом длинная, темная
ночь, скука, неудобство их постелей, тараканы, утренний холод; и, прислушиваясь к метели, которая выла
в трубе и на чердаке, они оба думали о том, как всё это непохоже на жизнь, которой они хотели бы для себя и о которой когда-то мечтали, и как оба они далеки от своих сверстников, которые теперь
в городе ходят по освещенным улицам, не замечая непогоды, или собираются теперь
в театр, или сидят
в кабинетах за книгой.
В одну скверную осеннюю
ночь Андрей Степанович Пересолин ехал из
театра. Ехал он и размышлял о той пользе, какую приносили бы
театры, если бы
в них давались пьесы нравственного содержания. Проезжая мимо правления, он бросил думать о пользе и стал глядеть на окна дома,
в котором он, выражаясь языком поэтов и шкиперов, управлял рулем. Два окна, выходившие из дежурной комнаты, были ярко освещены.
Все это Костя Береговой произнес одним духом, влетая
в партер школьного
театра в один из ноябрьских дней, когда мы репетировали уже другую пьесу, «сдав» перед начальством «Сон
в летнюю
ночь».
— Уф, устал, братец, — отвечал вошедший, пожимая руку «аптекарю». — Жид-то мой поручил мне набрать труппу для своего
театра… Денег-то на расход много не дает, а изволь ему представить звезд первой величины!.. Такая уж у него замашка… Ну, вот я и гоняюсь с утра до поздней
ночи в поисках за петербургскими звездами, а их и днем с огнем не сыщешь… Дай-ка рюмку водки, «двухспальную», да закусить что по острее.
При постели больного безотлучно находился его друг, граф Петр Игнатьевич Свиридов. Его прежняя любовь к князю с новой силой вспыхнула
в его сердце после происшествия
в театре и рокового открытия
в следующую
ночь в доме княжны Полторацкой.
«Так как я
в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду
в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку — приезжай
в английскую гостиницу». Ростов
в 10-м часу, из
театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал
в назначенный день
в английскую гостиницу. Его тотчас же провели
в лучшее помещение гостиницы, занятое на эту
ночь Долоховым.