Неточные совпадения
Полгубернии разодето и весело гуляет под
деревьями, и никому не является дикое и грозящее в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее является чрез то
ночное небо и, далеко трепеща листьями в вышине, уходя глубже в непробудный мрак, негодуют суровые вершины
дерев на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Был конец марта. Солнышко стояло высоко на небе и посылало на землю яркие лучи. В воздухе чувствовалась еще свежесть
ночных заморозков, в особенности в теневых местах, но уже по талому снегу, по воде в ручьях и по веселому, праздничному виду
деревьев видно было, что
ночной холод никого уже запугать не может.
Стволы
деревьев казались длинной колоннадой, уходившей в глубь леса и незаметно сливавшейся там с
ночным мраком.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек;
ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам
деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились
ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и стволы
деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку и больше не показывалась.
Приятно и жутко спать в саду под
деревом, прислушиваясь к
ночным шопотам и шорохам…
Мне кажется, что я не спал, но все-таки место, где мы стоим, для меня неожиданно ново: невдалеке впереди мостик из свежих бревен, под ним темная речка, по сторонам лес, и верхушки
дерев сонно качаются в синеве
ночного неба…
Страшен был не он, с его хвостом, рогами и даже огнем изо рта. Страшно было ощущение какого-то другого мира, с его вмешательством, непонятным, таинственным и грозным… Всякий раз, когда кто-нибудь умирал по соседству, особенно если умирал неожиданно, «наглою» смертью «без покаяния», — нам становилась страшна тьма ночи, а в этой тьме — дыхание
ночного ветра за окном, стук ставни, шум
деревьев в саду, бессознательные вскрикивания старой няньки и даже простой жук, с смутным гудением ударяющийся в стекла…
Летнее утро было хорошо, как оно бывает хорошо только на Урале; волнистая даль была еще застлана туманом; на
деревьях и на траве дрожали капли росы; прохваченный
ночной свежестью, холодный воздух заставлял вздрагивать; кругом царило благодатное полудремотное состояние, которое овладевает перед пробуждением от сна.
Тогда я шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать из борозды трусливого зайца. Капли росы падали с верхушек трясунки, с головок луговых цветов, когда я пробирался полями к загородной роще.
Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты. Из окон тюрьмы не глядели еще бледные, угрюмые лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых
ночных часовых.
Был рассвет, с ясным, детски-чистым небом и неподвижным прохладным воздухом.
Деревья, влажные, окутанные чуть видным паром, молчаливо просыпались от своих темных, загадочных
ночных снов. И когда Ромашов, идя домой, глядел на них, и на небо, и на мокрую, седую от росы траву, то он чувствовал себя низеньким, гадким, уродливым и бесконечно чужим среди этой невинной прелести утра, улыбавшегося спросонок.
Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от
дерева узду коня своего, вскочил в седло, и застучали в лесу конские подковы. Потом топот замер в отдаленье, и лишь колесо в
ночной тиши продолжало шуметь и вертеться.
Вагон вынырнул на свет из тени
деревьев и, вздрагивая, позванивая, гудя, как
ночной жук, пробежал мимо.
Сгущался вокруг сумрак позднего вечера, перерождаясь в темноту ночи, еле слышно шелестел лист на
деревьях, плыли в тёмном небе звёзды, обозначился мутный Млечный Путь, а в монастырском дворе кто-то рубил топором и крякал, напоминая об отце Посулова. Падала роса, становилось сыро,
ночной осенний холодок просачивался в сердце. Хотелось думать о чём-нибудь постороннем, спокойно, правильно и бесстрашно.
За окном сияло голубое небо, сверкали редкие звёзды лунной ночи и вздрагивала листва
деревьев, словно отряхая тяжёлый серебряный блеск. Был слышен тихий шорох
ночной жизни растений и трав.
Дважды ударил колокол, — вздрогнув, заныли стёкла окон, проснулся
ночной сторож, лениво застучала трещотка, и точно некто ласковый, тихонько вздохнув, погладил мягкой рукою
деревья в саду.
Было раннее утро; заря едва занялась; город спал; пустынные улицы смотрели мертво. Ни единого звука, кроме нерешительного чириканья кое-где просыпающихся воробьев; ни единого живого существа, кроме боязливо озирающихся котов, возвращающихся по домам после
ночных похождений (как он завидовал им!). Даже собаки — и те спали у ворот, свернувшись калачиком и вздрагивая под влиянием утреннего холода. Над городом вился туман; тротуары были влажны;
деревья в садах заснули, словно повитые волшебной дремой.
Панауров любил вкусно поесть, любил хорошую сервировку, музыку за обедом, спичи, поклоны лакеев, которым небрежно бросал на чай по десяти и даже по двадцати пяти рублей; он участвовал всегда во всех подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты, покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, мундштуки, трубки, собачек, попугаев, японские вещи, древности,
ночные сорочки у него были шелковые, кровать из черного
дерева с перламутром, халат настоящий бухарский и т. п., и на все это ежедневно уходила, как сам он выражался, «прорва» денег.
Солнечный свет падал сквозь ветви
дерева тонкими лентами на белую фигуру старика в
ночном белье.
И если Россию он почувствовал в
ночном гуле мощных
дерев, то и к откровению дороги привел все тот же сад, привел неумышленно, играя, как делают мудрые: просто взлез однажды Саша на забор в дальнем углу, куда никогда еще не ходил, и вдруг увидел — дорогу.
И вдруг на мгновение почувствовал себя тем маленьким Сашей, который в
ночную пору слушает мощный гул
дерев, — вздохнулось легко и печально.
Или спит Саша крепко, и этот
ночной гул мощных
дерев навевает ему сны о вечной усталости, о вечной жизни и беспредельной широте?
По обоим сторонам дороги начинали желтеть молодые нивы; как молодой народ, они волновались от легчайшего дуновения ветра; далее за ними тянулися налево холмы, покрытые кудрявым кустарником, а направо возвышался густой, старый, непроницаемый лес: казалось, мрак черными своими очами выглядывал из-под каждой ветви; казалось, возле каждого
дерева стоял рогатый, кривоногий леший… всё молчало кругом; иногда долетал до путника нашего жалобный вой волков, иногда отвратительный крик филина, этого
ночного сторожа, этого члена лесной полиции, который засев в свою будку, гнилое дупло, окликает прохожих лучше всякого часового…
Мимо нас проскакала партия верхом на лошадях; где-то далеко рубят
дерево, и каждый удар топора звонко разносится в
ночной тиши.
В
ночной темноте приземистые, широкие постройки отца, захватившие много земли, лежали на берегу реки, сливаясь вместе с
деревьями в большую тяжёлую кучу, среди неё горели два красных огня, один выше другого. Мельница очертаниями своими была похожа на чью-то лобастую голову, она чуть поднялась над землёю и, мигая неровными глазами, напряжённо и сердито следит за течением своевольней реки.
Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого
ночного шушукания
деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги; но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, — ветер с родины, — ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собою белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела; видел в небе несчетные звезды, светившие его путь, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что когда восходящее солнце озарило своими влажно-красными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
Человек
ночной, угрюмый, крупный, ои сух лицом, чёрен, не улыбнётся, не мигнёт — точно идол чувашский, резанный из
дерева.
Сидя рядом с Кузиным, я слушаю краем уха этот разговор и с великим миром в душе любуюсь — солнце опустилось за Майданский лес, из кустов по увалам встаёт
ночной сумрак, но вершины
деревьев ещё облиты красными лучами. Уставшая за лето земля дремлет, готовая уснуть белым сном зимы. И всё ниже опускается над нею синий полог неба, чисто вымытый осенними дождями.
Червяков или гусениц я мог бы набрать много; но сажать их было некуда, ящичек был уже довольно полон, и я пустился отыскивать хризалид и
ночных бабочек: я осматривал для этого испод листьев всякой высокой и широколиственной травы, осматривал старые
деревья, их дупла и всякие трещины и углубления в коре; наконец, осматривал полусгнившие местами заборы, их щели и продолбленные столбы.
Ночных же бабочек, кроме отыскивания их днем в дуплах
дерев или в расщелинах заборов и старых строений, я добывал ночью, приманивая их на огонь.
Я молчал. Над горами слегка светлело, луна кралась из-за черных хребтов, осторожно окрашивая заревом
ночное небо… Мерцали звезды, тихо веял
ночной ласково-свежий ветер… И мне казалось, что голос Микеши, простодушный и одинаково непосредственный, когда он говорит о вере далекой страны или об ее тюрьмах, составляет лишь часть этой тихой ночи, как шорох
деревьев или плеск речной струи. Но вдруг в этом голосе задрожало что-то, заставившее меня очнуться.
Обступившие нас вокруг
деревья слились в одну сплошную, темную — темнее ночи — живую толпу, точно со всего леса сбежались сюда
ночные тени и с любопытством глядели сверху, покачиваясь и перешептываясь.
Тихое журчание и плеск воды на камнях казался им голосами подкрадывающихся людей, уродливые тени скал и
деревьев, преграждавшие дорогу, беспокоили их пестротою своею, и движением казалась их
ночная неподвижность.
Эти разговоры взвинтили воображение, и мы невольно вздрагивали от каждого шороха в лесу. Меня всегда занимал вопрос об этих таинственных
ночных звуках в лесу, которые на непривычного человека нагоняют панику. Откуда они, и почему они не походят ни на один дневной звук? Скрипит ли старое
дерево, треснет ли сухой сучок под осторожной лапой крадущегося зверя, шарахнется ли сонная птица, — ничего не разберешь, а всего охватывает жуткое чувство страха, и мурашки бегут по спине.
Совсем, бывало, стемнеет, зелеными переливчатыми огоньками загорятся в сочной траве Ивановы червяки, и станут в тиши
ночной раздаваться лесные голоса; то сова запищит, как ребенок, то дергач вдали затрещит, то в древесных ветвях птица впросонках завозится, а юный пустынник, не чуя
ночного холода, в полном забытьи, стоит, долго стоит на одном месте, подняв голову и вперив очи в высокое небо, чуть-чуть видное в просветах темной листвы
деревьев…
Что же это такое? Неужели
ночные тени, падающие от
деревьев? Ноги стали подкашиваться от страха у Любочки. Зорче вглядывается она в темноту широко раскрытыми, вытаращенными глазами… Сердце бьется все сильнее и громче в груди… Капельки пота выступили на захолодевшем лбу.
Затем он обратился ко мне со словами: «Ни канка тэ иоу цзы» (т. е. посмотри, вот
ночная птица). Я наклонился к пню и в разрезе древесины увидел такое расположение слоев ее, что при некоторой фантазии, действительно, можно было усмотреть рисунок, напоминающий филина или сову. Рядом с ним был другой, тоже изображавший птицу поменьше, потом похожий на жука и даже на лягушку. По словам китайца, все это были живые существа, поглощенные
деревом для того, чтобы больше в живом виде никогда не появляться на земле.
Смеркалось… На западе догорала последняя заря. За лесом ее не было видно, но всюду в небе и на земле чувствовалась борьба света с тьмою.
Ночные тени неслышными волнами уже успели прокрасться в лес и окутали в сумрак высокие кроны
деревьев. Между ветвями
деревьев виднелись звезды и острые рога полумесяца.
После ужина мы опять заговорили о
дереве, поглотившем
ночную птицу.
Я вдыхал теплый
ночной воздух, напоенный ароматом смолистых хвойных
деревьев, и любовался природой.
Дачники устроили бал: пригласили музыку, навешали вокруг площадки красных и синих фонариков, загнав
ночную тьму на самую верхушку
деревьев.
За окном в
ночных потемках шумела буря, какою обыкновенно природа разражается перед грозой. Злобно выл ветер и болезненно стонали гнувшиеся
деревья. Одно стекло в окне было заклеено бумагой, и слышно было, как срывавшиеся листья стучали по этой бумаге.
На дворе было темно. Видны были одни только силуэты
деревьев да темные крыши сараев. Восток чуть-чуть побледнел, но и эту бледность собирались заволокнуть тучи. В воздухе, уснувшем и окутанном во мглу, стояла тишина. Молчал даже дачный сторож, получающий деньги за нарушение стуком
ночной тишины, молчал и коростель — единственный дикий пернатый, не чуждающийся соседства со столичными дачниками.
Юноша продолжал стоять неподвижно на одном месте и даже не замечал, как вокруг него все более и более сгущался
ночной сумрак, как шумели в пустынном парке пожелтевшие
деревья, колеблемые резким осенним ветром.
Юноша продолжал стоять неподвижно на одном месте и даже не замечал, как вокруг него все более и более сгущался
ночной сумрак, как шумели в пустынном парке пожелтевшие листья
деревьев, колеблемые резким осенним ветром.
Ночные морозные туманы опушали инеем
деревья, проволоку мимо проходившего телеграфа, каждую тонкую веточку и прутик превращали в белый мохнатый отросток какого-то невиданного красивого растения.