Неточные совпадения
В то самое время, когда Чичиков в персидском
новом халате из золотистой термаламы, развалясь на диване, торговался с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже лежали купленная штука первейшего голландского полотна на рубашки и две бумажные коробки с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну щекам изумительную), — в то время, когда он, как знаток, покупал эти необходимые для воспитанного человека
продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и стен, и вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
Старик Обломов как принял имение от отца, так передал его и сыну. Он хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь
новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при дедушке, какие были пути сбыта полевых
продуктов тогда, такие остались и при нем.
Решением этого вопроса решится и предыдущий, то есть о том, будут ли вознаграждены усилия европейца, удастся ли, с помощью уже недиких братьев, извлечь из скупой почвы, посредством искусства, все, что может только она дать человеку за труд? усовершенствует ли он всеми средствами, какими обладает цивилизация,
продукты и промыслы? возведет ли последние в степень систематического занятия туземцев? откроет ли или привьет
новые отрасли, до сих пор чуждые стране?
Но в условиях падшего мира он отяжелевает, притягивается вниз, подчиняется необходимому заказу, он создает не
новую жизнь, а культурные
продукты большего или меньшего совершенства.
Моя тема была: возможен ли и как возможен переход от символического творчества
продуктов культуры к реалистическому творчеству преображенной жизни,
нового неба и
новой земли.
Повторяю, что под творчеством я все время понимаю не создание культурных
продуктов, а потрясение и подъем всего человеческого существа, направленного к иной, высшей жизни, к
новому бытию.
Он, в конце концов, увидел человека как исключительный
продукт общества, класса и подчинил целиком человека
новому обществу, идеальному социальному коллективу вместо того, чтобы подчинить общество человеку, окончательно освободить человека от категории социального класса.
Вместе с тем я раскрывал трагедию человеческого творчества, которая заключается в том, что есть несоответствие между творческим замыслом и творческим
продуктом; человек творит не
новую жизнь, не
новое бытие, а культурные
продукты.
— Все это так-с!.. Но суть-то тут не в том! — воскликнул князь каким-то грустно-размышляющим голосом. — А в том, что мы двойственны: нам и старой дороги жаль и по
новой смертельно идти хочется, и это явление чисто
продукт нашего времени и нашего воспитания.
Из этого ясно можно было понять — однако не поняли, — что для
новой мысли определения классики, романтики не свойственны, не существенны, что она ни то, ни другое или, лучше, и то и другое, но не как механическая смесь, а как химический
продукт, уничтоживший в себе свойства составных частей, как результат уничтожает причины, одействотворяя их, как силлогизм уничтожает в себе посылки.
Новый человек не есть предмет фабрикации, он не может быть
продуктом социальной организации.
Творческое горение, творческий взлет всегда направлены на создание
новой жизни,
нового бытия, но в результате получаются охлажденные
продукты культуры, культурные ценности, книги, картины, учреждения, добрые дела.
Но творческий акт, обращенный к вечному, может иметь своим результатом и
продуктом новое, т. е. проецированное во времени.
Чернышевский и Герцен — это были
продукты двух эпох, двух обществ, двух интеллигенций. И оценка Герцена Чернышевским была тем зарядом, которым зарядились
новые эмигранты и довели себя до тех беспощадных обличений, какими наградил их Герцен.
Под творческой активностью духа я понимаю не создание лишь
продуктов культуры всегда символических, а реальное изменение мира и человеческих отношений, т. е. создание
новой жизни,
нового бытия.